Дом, в котором могла жить любовь…

– Умерла?! Слышишь, ничтожество, твоя любовница умерла!!! – радостно закричала жена, и швырнула ему в лицо районку, где в аккуратных черных рамочках были напечатаны некрологи.

Внутри что-то обожгло. Виталик схватил газету и дрожащими руками стал искать черные рамочки. На глазах навернулись слезы, сердце бешено колотилось, а руки не хотели слушаться. Вот они! Такие яркие черные, страшные, а в них: «Выражаем искренние соболезнования родным…», «Скорбим о безвременно ушедшей…», «Ушел из жизни замечательный человек…» И это все ее родным. А ее больше нет… Внутри все сильнее жгло, болело; сердце перестало биться усиленно, а к горлу подкатил комок. Хотелось рыдать, но то, что он мужчина, его останавливало. К тому же, жена внимательно следила за его реакцией.

– Что, плакать собираешься, ничтожество! Не надоела же тебе твоя малолетка! Что ты в ней нашел? Может, то, что она блондинка была, да еще и некрашеная! – язвила жена, с которой он прожил десять лет. – Брошу я тебя, вот тогда и посмотрим, кто будет за тобой следить, когда совсем ноги откажут!

Жена больно ударила Виталика книгой по голове. В другой ситуации он назвал бы ее дурой, толкнул… Теперь сил просто не было. Умерла его Лялечка, та, ради которой он был готов на все, а потом взял и бросил, сказал, что все кончено, что он не хочет больше ее видеть, что она ему надоела…

Виталик схватил куртку и выбежал.

– Придурок, ты куда! Я тебя в дом не пущу! – закричала вслед разъяренная жена.

Но ему было все равно, что будет дальше. Он в любой момент может пойти к матери, которая всегда его примет и всегда будет рада сыну.

Виталик долго бежал по неосвещенной улице, оступаясь, не глядя на лужи, которые были на дороге. А потом сел на лавку во дворе какого-то дома и расплакался. Горячие слезы, обжигая, катились по щекам. Он, уже взрослый мужчина, никогда не думал, что когда-нибудь будет так плакать. Было десять вечера. В кармане зазвенел телефон. Это был Сашка. Тот самый Сашка, который все время говорил, что Ляльку надо бросить, что она слишком молода для него, что недостойна, обещал найти хорошую интеллигентную женщину.

– Лялька умерла. Моя Лялечка умерла! – сняв трубку, сказал Виталик.

– Вот и хорошо, наконец, ты освободишься от нее! – холодно сказал Сашка.

Виталик бросил трубку и отключил телефон.

Плакать больше не хотелось. Внутри стало как-то холодно и пусто, только иногда сердце больно сжималось, и тогда внутри что-то обжигало, а по спине пробегали мурашки.

В кармане лежали ключи от нового дома, в котором он мечтал жить с Лялькой. Виталик направился именно туда. Открыл дверь. Пахнуло краской, новой мебелью, новой жизнью…

Начиналось все до безумия глупо. Он был в командировке. Она – приехала в город по делам. Его друг позвонил и спросил, не хочет ли он познакомиться с симпатичной девушкой и приятно провести время. Он, Виталик, спросил кто она, но, услышав, что они из одного города, отказался и бросил трубку. Через 15 минут опять позвонил друг с тем же предложением. Он обещал подумать, но к концу разговора согласился, подумав:

– А вдруг, мне человек понравится.

Наспех перекусил, взял машину и приехал. Лялька, улыбаясь, села на заднее сидение. Отвезли сокурсника на учебу. А она молчала и лишь иногда улыбалась…Купили рекламку и стали искать квартиру на сутки. За тот час он успел разглядеть ее серые глаза и озорной взгляд, курносый носик и пухлые розовые губки, светлые, цвета свежей соломы, вьющиеся волосы. Ее больше не хотелось называть по имени. Она была просто куколка, Лялечка…

Квартиру нашли, поехали. Долго, около часа, блуждали они по переулкам в поисках нужного дома. Он смотрел на нее, такую нежную, милую, красивую, представлял, как прижмет к себе, поцелует, станет ласкать. И тогда накатывало какое-то почти звериное желание, хотелось наброситься на нее прямо в машине, впиться поцелуем в эти пухлые красные губки, сказать что-нибудь приятное… А Лялька молча поглядывала на него. И, казалось, что ей все равно, что происходит вокруг. Ее отрешенность пугала Виталика, и он несколько раз спрашивал, надо ли ей это все. Она молча кивала головой, а он хаотично рулил по улицам, надеясь самостоятельно найти нужный дом.

– У таксиста спроси. – Почти равнодушно сказала Лялька.

«Ну, конечно, как же я раньше не догадался!» – подумал тогда он и подъехал к таксисту, который стоял на стоянке.

Через 10 минут они уже были в квартире. Словно подростки, первые несколько минут они не знали что делать, а потом как-то спонтанно разделись. Легли. Она сказала: «Мы живем в одном городе. Это будет первый и последний раз и больше не повторится никогда». Он согласился, а она вкратце рассказала о том, как ей не повезло с мужем, как, неудачно влюбившись, несколько раз болезненно отходила от нового увлечения… Он все понимал и только молча кивал головой…

И опять у Виталика навернулись на глазах слезы, иногда пробегали по спине мурашки, когда вспоминал, как нежно она прикасалась к нему, как ласково целовала в губы, как ее горячее дыхание приятно обжигало шею… Больше этого не будет. Никогда. Он сам все испортил, растоптал ее искреннюю, почти детскую любовь. Предал, когда ей было труднее всего…

Тогда казалось, что она самая обычная женщина, но три часа рядом с ней показались ему целой жизнью. Искрометной, яркой, незабываемой. Виталик все никак не мог насытиться молодым телом; она хотела уснуть, а он не давал; она хотела уйти, а он удерживал, обещая, что отвезет ее куда надо. И так несколько раз. Он сам удивлялся своей силе. Потом Лялька оделась. Только теперь он разглядел ее черную цыганскую кофточку с широкими рукавами, широкую юбку с этническими узорами цвета ее волос. Он, накурившийся и немного уставший, сидел в кресле, жаловался на жену, которая совершенно не умеет приводить дом в порядок, что не хочет спать с ним, что никогда не целует его… Она, поджав под себя ноги, сидела на кровати и молча слушала. Его мужские жалобы на непутевых женщин, его любовные истории, а потом как-то по львиному, словно хищница, откинула назад голову. Густые золотистые волосы, играя на солнце, пышной копной упали на плечи. Виталик опять почувствовал звериное возбуждение. А Ляля не сопротивлялась. Только крепче прижалась к нему. От возбуждения темнело в глазах, забивало адреналином дыхание, приятно кружилась голова, и хотелось, чтобы она не уходила, чтоб этот день никогда не кончался. И он даже не вспоминал о том, что это должен быть первый и последний раз, первая и последняя встреча. Единственная.

Они долго стояли на коридоре. Она что-то весело щебетала, причесывала взбившуюся в постели гриву. Его это возбуждало. Ляля молча подошла к нему. Прижалась, как к родному человеку.

Виталик подвез ее и предложил подождать. Она молча записала свой номер и ушла. Он ждал целый час, который показался вечностью. И уже думал, что, может, она просто ушла и не вернется. Уладив все дела, Ляля вернулась. Молча села в машину. Он предложил пообедать где-нибудь. Кушать хотелось сильно, – проведенные вместе часы дали о себе знать.

Зашли в кафе. Он взял ей коньяку, а она, гордая женщина, хотела заплатить за себя сама, как делала это раньше. Порой платила и за мужчин, которые набивались ей в любовники, но безуспешно. Минут пять они, стоя перед кассой, спорили, пока полная, но очень симпатичная, кассирша не сказала:

– Девушка, настоящий мужчина должен заплатить за свою даму. Вот за меня никто никогда не платил.

И женщина пробила один чек. Ляля медленно ела, потягивала коньяк и поглядывала на Виталика своими бездонными серыми глазами, которые на солнечном свете становились особенно красивыми. А он смотрел на нее и думал, что эта встреча не может стать последней, что после нее будут еще десятки таких же счастливых встреч. Ему тогда казалось, что она смотрит влюбленным взглядом, что без ума от него.

– Я уезжаю в четыре. – Сухо сказала она.

– Не надо! Побудь со мной до вечера, – упрашивал он, когда они выходили из кафе.

Но Ляля была непреклонна. Дома ее ждал сынишка, в котором она не чаяла души. Он это понимал. Ведь у него тоже есть дочь, ради которой он готов пожертвовать всем. А Виталику так хотелось еще раз прижать ее к себе, почувствовать ее горячее дыхание, ее нежные и не по-женски сильные руки…

– На квартиру мы не вернемся! – Отрезала Ляля. – Хочешь, поехали в лес.

Конечно, он был согласен! Каждая минута, проведенная рядом с ней, имела свою запредельно высокую цену.

Холодность Ляли пугала Виталика. Даже не холодность, а какая-то стервозность. Она напоминала неприступную и жестокую одинокую волчицу, которая любой ценой завоюет все, что хочет. Но с ним она была какой-то теплой, нежной, милой.

Пока ехали по городу, она нежно трогала его руку, и это заставляло напрягаться все члены, обдавало жаром внутри. Приехали. Машину поставили посреди тропинки, даже не подумав о том, что здесь могут проходить люди. Было не до морали… А мимо шла пара. Они увидели полуголые тела, разбросанную по салону одежду. Остановились и, разинув рты, смотрели на происходящее. Наблюдали, как мужчина и женщина, словно первобытные люди, не думая о том, что происходит вокруг, любили друг друга. На минуту Виталика застопорило. На них смотрели совершенно посторонние люди. Он остановил ее. Ляля посмотрела в сторону, подмигнула парочке и сказала:

– Ну, и что. Пускай смотрят. Мы же их не знаем. Они нас – тоже.

Виталика просто обожгло желанием от этих слов… Когда они ехали назад, парочка внимательно наблюдала за любовниками. Наверное, завидовали увиденному.

Виталик сознательно не спешил ехать по городу. Надеялся, что Ляля, опоздав на автобус, согласиться побыть с ним до вечера. На автобус она опоздала, но, не раздумывая, набрала номер знакомых перевозчиков. Он не хотел ее отпускать, а когда понял, что бессмысленно настаивать, сильно прижал к себе и жарко поцеловал в губы. При всех. Таксист заулыбался и спросил:

– Расставаться не хотите? Наверное, любите друг друга?

Виталик задумчиво улыбнулся… Наверное, да! Наверное, он влюбился. Она, кажется, тоже.

Она не позвонила ни через час, ни вечером, а он напрочь забыл о том, что у нее нет его номера. Позвонил утром, когда она шла на работу. Рассказал, что безумно ее не хватало, что ему не терпится увидеть ее вновь. Она отвечала холодно и однообразно, повторяя каждый раз, что ее сердце давно превратилось в осколок льда, что она уже не способна на искреннюю человеческую любовь, что убила в себе все живое, и для нее существует только сын… Это было больно слышать, но он верил, что первая встреча не будет единственной. Стали созваниваться каждый день по несколько раз.

Встретились меньше чем через неделю. Она уезжала на курсы, но опоздала на автобус. Дома были уверены, что она уехала. Решила ночевать у подруги. Но позвонил он. Предложил встретиться, хотел показать дом, в который собирался переезжать один, без жены, с которой в последнее время очень часто ссорился. А в прошлом году и вовсе несколько месяцев жил у матери. Жена позвонила сама, попросила, чтобы он вернулся. И он переехал обратно. Ссор меньше не стало. Тем временем, он неспешно строил свой дом. Дом, в котором должна была жить любовь…

Ляля долго не могла найти его дом. Он сказал, что встретит ее у магазина. Вышел. Она, как обычно, соригинальничала в одежде: издалека светилась своей рыжей курткой, вызывающими сапогами, которые были сплошь прошиты ремнями. Озорная… Провел в дом. Несмотря на то, что стройка была в полном разгаре, на полу не валялись бумажки, все стройматериалы лежали аккуратными стопочками. Ей понравилась голубая кухня, лимонная детская, зеленая столовая, веселая сине-желтая ванна… Все было ярко и красиво. Как их первая встреча. Он прижал ее к стене, признался, что пьян, и что больше не может без нее. Потом оттолкнул, сказал, чтобы уходила из его жизни, что она, такая маленькая, светленькая, пожирает его изнутри. Но стоило ей двинутся с места и направиться к выходу, как он схватил ее, снова прижил к стене, жарко поцеловал в губы. А она, как обычно, просто улыбалась своей хитрой улыбкой. Она напоминала ему дикую кошку, которую он пытается приручить, а она то позволяет приблизиться к себе, то убегает, маня за собой. Эти чувства больше напоминали сломавшуюся карусель, которую отключили, а механизм продолжал работать. Пассажиры хотят слезть, но не могут. А потом словно открывается второе дыхание: хочется кататься и дальше, но нельзя. Хочется ощущать чувство полета, но житейские проблемы, жена, дети, работа, –заставляют спрыгивать на ходу…

Выключили свет, закрыли дом и, взявшись за руки, пошли гулять по улицам городка. В ту весеннюю ночь они не задумывались о том, что их могут увидеть знакомые, что все расскажут его жене. Им было просто и искренне хорошо. Они не отпускали крепко переплетенные пальцы, сливались в поцелуе, когда мимо проезжали машины и были счастливы от того, что идут рядом. Виталик вызвал служебную машину, которая отвезла их в гостиницу. На кассе сидела его соседка… Но и это его не остановило. До утра они нежились в объятиях друг друга, целовались и не могли поверить в свое счастье. Даже окно открыли, чтобы не было так душно. Окно, в марте! Кружилась голова, бешено колотилось сердце и совсем не хотелось расставаться… Ляля потом скажет, что тогда она почувствовала его запах, от которого у нее начинает кружиться голова. Именно от запаха. Запаха его тела. Слегка сладковатого и дурманящего, словно черемуха…И он чувствовал ее запах. От нее пахло домом. Настоящим, теплыми уютным домом, в котором могла жить любовь, семейным очагом.

Потом он решил, что пора остановиться. Сказал, что все кончено. Но спустя всего несколько недель, позвонил сам. Захотел встретиться. Она не отказала. Началась какая-то круговерть, любовь затягивала, словно омут. И не было спасения от этого всепоглощающего, пожирающего, обжигающего чувства. Потом был его День рождения, смерть ее брата. Были редкие встречи и ежедневные звонки со страстными признаниями, которые всегда начинались с одного и того же слова: «Любимый, любимая…». Несколько раз он приглашал ее к себе в квартиру. Они долго сидели и разговаривали. Виталик мечтал о сыне… Он рассказывал о том, как им хорошо будет вместе, спрашивал, зачем он, такой старый и больной, нужен ей, такой молодой и красивой…

И Виталик опять захотел уйти. Сказал, что пора остановиться, что надо закончить эти глупые детские встречи, что между ними все кончено. Теперь больно было Ляле. Недавно она потеряла брата, а он по этому поводу сделал несколько циничных замечаний, она стала писать ему смс-ки и признаваться в любви, потому, что он не отвечал на ее звонки. Она плакала, страдала и все никак не могла прийти в себя. Пыталась забыть, но не получалось… У него тоже ничего не вышло. После свадьбы брата, на которую он пошел вместе с женой, надев на руку обручальное кольцо, он позвонил. Вернулся. Ехал по дороге за ней, когда она шла на работу и, по привычке болтала по телефону с подругой. Предложил встретиться, а она отказала. Он позвонил вечером, когда все собирались уходить с работы. Просил, чтобы Ляля сказала что-нибудь доброе и ласковое, чтоб душу согрело, словно бальзам. Но услышал только циничное:

– Даже не знаю… Ну, полотенце, батарея… Хватит? Я не знаю, что говорить! Я скучала по тебе…

Было несколько незабываемых встреч, и снова ушел, и снова вернулся:

– Я дома один. Так хочется, чтобы сейчас кто-нибудь пришел, сказал, что любит. Приходи… Хочешь, будем спать, хочешь – будем целоваться. А захочешь – будем любить.

А еще сказал, что жена уехала поступать. Жаловался, что ему болит спина, а дома пусто и одиноко. И Ляля пошла к нему. На улице шел проливной дождь. Он открыл дверь. Увидел ее мокрые волосы, предложил полотенце. Она отказалась и села в кресло. Виталик включил свою любимую музыку, подошел к ней, стал на колени и прижал голову к ее груди. Слезы тихо стекали по щекам Ляли, но он не видел их, думая, что это всего лишь капли дождя.

Целых четыре часа они любили друг друга так, словно это был последний раз в жизни, так, словно больше никогда не увидят друг друга. Он уже не говорил о том, что они скоро будут вместе, не строил воздушных замков, иллюзий. Ему нравилась ее податливость, простота, мягкость, уступчивость. Этого не было в его нынешней супружеской жизни.

Она ушла, оставив на его руках запах своего «домашнего» тела, згах уюта и любви.

Через несколько дней опять встретились у него. И снова любили друг друга. Как в последний раз. Спустя несколько часов лежали, обессилевшие, рядом, и разговаривали. Она ушла и больше ему не звонила. Он обижался. Но ведь когда-то он сам сказал, что она унижается перед ним, что у нее нет гордости, что этим отношениям нет места в его новой жизни…

Когда-то растоптанная гордость проснулась, восстала из пепла, ожила, сделала из куклы неприступную и жестокую, бесчувственную и холодную Снежную королеву, которая становилась женщиной только рядом с ним.

Встречались недолго. Непредусмотрительно загуляли на даче друга, который когда-то их свел. Вели себя более чем откровенно и открыто. Нагло целовались на глазах у соседей. А ведь оба люди публичные, их знают в лицо. Начали сплетничать. Виталик, как истинный современный мужик, испугался общественного мнения, побоялся, что обо всем узнает жена. Позвонил ей. Обозвал, накричал, смешал с грязью, растоптал ее самолюбие… Тогда же ее уволили с работы. Жизнь, и без того несладкая, пошла кувырком. А тут еще он со своими оскорблениями. Она уехала, не сказав никому куда. Никто не знал, где она работала. Телефоны она отключила, чтобы не общаться с теми, кто причинил ей боль. Он был среди них…

Он на днях собирался ей позвонить, хотел сказать, что больше не может жить без нее. Только надо было дом достроить. Совсем чуть-чуть. И не успел… Не успел сказать, что был не прав, не успел прошептать, что любит… Не успел…

Слезы текли из глаз ручьями, он не мог остановиться. На душе было тяжело и больно. Наверное, так же больно, как и ей, когда он проклинал ее, говорил, что она ничтожество. И теперь, когда ее больше нет, когда слишком поздно исправлять совершенные ошибки, он плачет от бессилия. Вернуть нельзя, а забыть невозможно…

Может, она его уже простила? Она всегда его прощала. Всегда. А он вел себя, как дурак, не ценил ее по-детски искренних чувств, ее любви. Любви только для него, того, кого она считала самым лучшим, самым достойным. Она не обращала внимания на его маленький рост, на его больное тело, на морщинки вокруг глаз и постаревшие руки… Ей было плевать на его возраст. Она просто любила его таким, какой он есть. Она ждала от него ребенка. Ему не суждено родиться. Теперь его сынок вместе с ней зарыт глубоко в землю…

Тупая боль пронзала сердце. Дрожали руки. Виталик плакал. А с ним плакало небо. Они вместе оплакивали человека, дом, в котором могла жить любовь. И любовь, которая не могла жить на этой чужой земле, где нет места ни любви, ни искренности…