Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: Публицистика и мемуарыАвтор: Роман Литван
Объем: 19980 [ символов ]
ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ ПРОШЛОЕ 3
(Воспоминания)
 
Накрывался стол, подавались отборные кушанья, выпивка. Лет тридцати пяти, но уже толстобрюхий и важный, босс держал себя как заправский хан, от которого зависит жизнь и смерть его подданных. Он представлялся мне сильно помятым, вкусившим «все прелести жизни»; при этом я нередко подмечал, как он провожает глазами тоненькую, белокурую красавицу и глаза его замасливаются, поворачиваются вовнутрь, словно при виде чего-то запретно сладкого. Руки чесались набить ему морду…
Раньше сказано: «во-первых, я в одиночку копал шурфы глубиной до пяти метров». Следует продолжить — что же во-вторых. А во-вторых, вместе с нанятыми Вадимом работягами я вручную бурил скважины. Месяц стоял июль, солнце днем полыхало над нашими головами в зените, а мы, взявшись руками за два патрубка, крутились целый день вокруг штанги. В конце первого дня у меня началось и до утра не проходило сильное головокружение, как от морского укачивания на пароходе. Но уже на второй или третий день молодой организм справился с новым состоянием, выработалась привычка, и все негативные явления прекратились. «О, молодость, чудесный дар!..»
Естественно, на временную работу явилась местная отборная пьянь, бродяги безработные, публика своеобразная, почти роскошная в своем наплевательском отношении ко всем приличиям, к своему настоящему и будущему. Их облик, разговоры, интересы, фантазии — запомнились мне на всю жизнь и многое дали для понимания души человеческой. Было необыкновенно интересно увидеть, что при всей неустроенности эти люди обнаруживают такие качества как бескорыстие, сострадание к ближнему. Разумность в понимании природы и связи вещей. В самом начале рабочего дня они посылали за бутылкой бимбара и тут же распивали безо всякой потребности чем-либо закусить. В обед доставлялась еще одна или две бутылки. Предлагали мне; но к таким упражнениям я был непривычен. Яркое голубое небо, солнце, температура в тени тридцать пять, а тут на открытом месте, не знаю, вполне возможно под пятьдесят. Я откладывал сие мероприятие на вечер. А они выпивали эти две бутылки на троих, и потом еще полдня ходили по кругу. Таких бригад было две, стало быть, еще четыре человека — и там тоже люди принимали такую же порцию «горючего», по их выражению.
Яркое голубое небо, примятые стебли пшеницы, васильки. Красотища эта до сего дня вызывает в памяти ощущение пленительной юной свежести, бодрости и удовлетворенной гармонии жизни.
 
Следующий семестр в институте я продолжал усердно учиться, посещал лекции, не прогулял, кажется, ни одного семинара. Записался в секцию легкой атлетики и в боксерскую секцию. Познакомился и сблизился с некоторыми студентами.
Еще во время моего неофициального посещения лекций и семинарских занятий я чуть ли не в первый день, после урока в немецкой подгруппе, встретил Женю Марголина, добродушного и обаятельного парня, вечного отличника. В коридоре, приветливо улыбаясь, он пошел мне навстречу, тут же разговорились, тут же поехали вместе на автобусе до метро Новослободская (совсем забыл сказать, что пока я служил в армии институт перевели в Тимирязевский парк в Москве, в здание, ранее принадлежавшее Рыбному институту).
Назвав немецкую подгруппу, не могу не вспомнить нашу учительницу. Мне нужно было получить зачет по немецкому языку, и она закрыла глаза на то, что официально я еще не считался студентом, позволила приходить к ней на занятия с одной из групп. Восстановившись, я в этой группе и остался. Спасибо сердечное Нине Павловне Соколовой.
По-моему, недели не прошло, Марголин пригласил меня к себе в громадный дом на Фрунзенской набережной, на тринадцатый этаж. Отец его был полковником, начальником отдела в Минобороны; тут советская власть проявилась в том, что отдельной квартиры не дали — подселили в одну из комнат квартиры мать-одиночку с сыном.
Я ходил на занятия, писать было некогда. Но еще в Лиде начали бродить в голове моей фантазии, всякий бред, предшественник творчества. Кое-что я записывал на память — впечатления от людей, от неба, от васильков: какие-то стихотворные строчки, рифмы, что жалко было предать забвению; и сюжетные повороты и зарисовки для будущей прозы.
По приезде в Москву, до начала занятий, я принялся за повесть, сюжетно связанную с новыми лидскими впечатлениями; не успел закончить. Только летом следующего года, в каникулы, я написал довольно большую повесть «Отъезд» — о призыве в армию. Я, кажется, никуда ее не отнес, считая несовершенной, «ненастоящей». Ее, как и многое другое, положил в стол.
Но зуд писательства уже не отпускал меня; прошел целый год постоянных проб и ошибок, и осенью 1961, в октябре, вдруг написался рассказ «Два пальто».
Наконец!
С счастливым изумлением я перечитал этот рассказ: он был настоящий, я это понял что называется без посторонней помощи; кроме собственного моего ощущения, в его пользу высказались мои друзья, в том числе даже бывшие однокашники, естественно ни в грош не ставящие тех, с кем вместе учились и кого знали практически всю жизнь. Один из них определил впечатление от рассказа как игру на клавиатуре чувств читателя.
В семье молодой моей жены имелась пишущая машинка, роскошь немыслимая, и жена отпечатала мне рассказ в двух экземплярах.
Тут я стал работать как сумасшедший, в ущерб учебе. Задумал и до конца следующего семестра написал еще четыре или пять рассказов, пьесу, каждый раз выбирая новое направление и стиль письма, словно пробуя, получится ли у меня и так, и по иному, словно проверяя и оттачивая на будущее свои возможности. Делал я это по внутренней потребности, а вовсе не по какому-то придуманному плану. Кажется, я постепенно научался видеть свои произведения со стороны.
Были написаны рассказы «Возвышение Валерия Колосова», «На посту», «Виктор Якута», «Лизаветина любовь». Второй рассказ — из армейской жизни, в котором реализовался замысел через двухчасовое стояние часового на посту передать все многообразие солдатского казарменного существования. Он был окончен в феврале 1962-го. Судя по откликам и поведению журнальных рецензентов, рассказ удался, и здорово удался, ярко и правдиво передав то, что в тогдашней литературе было под полным запретом. Рецензенты отпрыгивали как обожженные, юлили, придумывали «патриотические» фразы, или в открытую подличали.
Моя работа протекала на фоне полнейшего фиаско во всех, без исключения, московских журналах. Я огорчался, но не падал духом. Верил, что публикации будут непременно. И признание будет. Но пока что получал рецензии, одна другой странней и пакостней. Я огорчался, и злился. И не умел открытыми глазами взглянуть на литературную действительность. Все понимал в советской жизни; ненавидел фальшь современной литературы; но при этом в голове существовала некая перегородка, мешающая состыковать мечты и реальность и трезво оценить ситуацию: кажется, я верил, что рассказы, повести и романы печатаются такие вот мягко говоря бездарные, потому что их авторы бесталанны, а вот мои достижения будут замечены и встречены на ура.
Понадобилось разбивать лоб о стену в продолжение четырех лет, прежде, чем я наконец осознал, где я, что вокруг, что реально происходит с моими вещами.
Надо честно признаться, что во многом я был сам виноват в своих неудачах. За эти четыре года, и позднее, было несколько встреч, способных вывести меня на знакомство с «нужными» людьми; всякий раз я уходил в сторону. Я упрямо желал, чтобы все связанное с моим творчеством было чисто, честно, без сучка и задоринки. «Я войду в литературу с парадного входа!» — ну, где еще можно увидеть такого недотепу? Уличное воспитание, стеснительность, внутренняя зажатость, выливающиеся в неумение общаться с людьми, нежелание общаться с важными людьми, презрение ко всякого рода блатным подходам, презрение, принятое в уличном моем окружении, — отвращали меня от любого покровительства.
 
С парадного входа…
Это значит, ты открываешь тяжелую дверь редакции журнала, входишь, отдаешь рукопись своего произведения редактору и попрощавшись уходишь. Через две-три недели, через месяц — ты снова открываешь ту же самую дверь, и получаешь свою рукопись обратно со штампом журнала, датой, увековечивающей общение с редакцией, и в придачу рецензию штатного или внештатного рецензента. Тебе в публикации отказали.
И благо, сказали бы, что вещь бездарная, слабая. Так нет же: «у Вас талант… прекрасный язык… — даже срывалось невольно у совестливого рецензента: — глубоко и захватывающе…»
Но!.. «Где Вы увидели в нашей советской действительности что-либо подобное?!»
А тот рецензент в журнале «Юность», куда я впервые отнес мой рассказ «Два пальто», оказалось, зарабатывал свой иудин хлеб и в другом журнале. После отказа в «Юности» я отдал «Два пальто» в журнал «Москва», и там он написал буквально: «При несомненном таланте Вы и дальше будете плодить человеческих уродов и чернить (!) советскую действительность?»
Тут может возникнуть вопрос: кто он, этот рецензент? его фамилия?
Вопрос для меня непростой. У меня быстро скопилась внушительная пачка рецензий. Я их собирал, хранил до недавнего времени. Если их смотреть несколько штук подряд, голова отвалится.
Конечно, хорошо бы этих недобросовестных людей пригвоздить к позорному столбу. Признаюсь, лет двадцать пять назад я лелеял такую мечту. Попадались там не только члены союза писателей, но и писатели. В том числе такие, чье имя позднее приобрело известность, глазам своим не верю, заслуженную известность.
Бедные голодные люди — ну, сколько они получали за рецензию? рубль пятьдесят? два с полтиной? Для ради погибели собственной бессмертной души!.. И вот я принимаю решение: не называть никаких имен. Зачем вспоминать недостойных упоминания? Да и ведь можно одного вспомнить, а другого забыть, а чем первый хуже второго?
Все одинаковы, один другого стоит.
Мой однокашник, тот, что сказал про игру на клавиатуре чувств читателя, хихикая по обыкновению ехидно, заметил:
— А чего ты злишься на него? Смотри, он прямо написал, что ты талантливый писатель. Я бы на твоем месте пошел и сказал ему спасибо.
— Ты не понимаешь, — возразил я. — Эта шкура перекрыла мне кислород. После такой рецензии мне все входы-выходы закрыты.
— Чепуха! Вставь рецензию в рамку и повесь на стену. Показывай, как орден. Можешь гордиться. Я бы на твоем месте был счастлив.
— Но ты не на моем месте!..
Он обиделся.
 
Появлялись в печати настоящие произведения, талантливые писатели. Я восхищался Юрием Казаковым: до сей поры люблю и перечитываю, его рассказы — это великолепная русская проза. В конце 1961-го в еженедельнике «Неделя» прочитал рассказ, может быть, ничего особенного, но тогда на фоне всеобщей серости рассказ заставил устремиться ему навстречу: свежий, реалистичный, с нормальными, а не ходульными, людьми и нормальными чувствами. Я постарался запомнить имя автора, чтобы уже никогда не забывать, — Василий Аксенов.
Анатолий Кузнецов, Владимир Дудинцев, Илья Эренбург, Виктор Некрасов, Григорий Бакланов, Владимир Тендряков…
В поэзии Белла Ахмадулина, Арсений Тарковский, Давид Самойлов, гениальный в своих песнях поэт Булат Окуджава, Новелла Матвеева…
Всех их зажимали и притесняли, но тем или иным путем они приходили к читателю. И это очень обнадеживало меня.
 
В феврале 1960-го, в зимние студенческие каникулы, я принял участие в лыжном походе по Карелии. Там и подружился с моей будущей женой. В первый день похода я вывихнул правую ступню, потому что все еще оставался силен, как черт, и тащил на себе два рюкзака и две пары лыж, и спускаясь пешком с длинной кавголовской горы по пути к электричке — неудачно поставил ногу, поскользнулся и грохнулся наземь. Ступня завернулась вбок и назад. Боль поначалу была нестерпимая. Но, вопреки всеобщим предположениям, я не ушел из похода.
Первые два дня шли без дороги. Сопки стояли одна за другой, десятки, сотни сопок. Глубокие сугробы снега. Высокие ели покрывали крутые склоны сопок, не позволяя съехать с горы, можно было лишь подниматься ступеньками, и так же спускаться ступеньками. Мы заблудились. Стемнело. Но деревни, к которой должны были выйти по карте, все не было. Мороз ударил градусов двадцать пять. Среди девчонок началась паника, кто-то заплакал. Нас было семь мужчин и семь женщин.
В темноте начали разводить костер, впопыхах не расчистив место для него от снега, истратив всю специально заготовленную для такого случая растопку. Пламя взметнулось вверх и, набрав силу, тут же подтопило снег; костер, только начав давать тепло, провалился в снег и погас.
Тут уж наш командир Валера приказал рубить на растопку деревянные лыжные палки — по счастью, у некоторых ребят оказались такие, — и разгребать снег до самой земли.
Сложили костер. Но тут обнаружилось, что никто не может зажечь спичку: застывшие пальцы не гнулись. Положение спас один парень, который взял с собой в поход поллитровую флягу с водкой. Всем досталось по глотку, и даже маменькины дочки, до этого случая не пробовавшие спиртное, подчинились в конце концов уговорам и отпили. Валере, главному зажигателю, поднесли первому, и он сделал два глотка. Тепло разлилось по жилам, пальцы отогрелись. Валера поднес спичку к сложенному костру, и ура! — пламя поднялось, окрепло, поленья и ветки затрещали в огне.
Ночь продремали, сидя и лежа на брошенных на снег еловых лапах, грея у огня то один, то другой бок.
Пришло утро. Встало солнце. Каждому выдали граммов триста клубничного джема, и это окончательно согрело и повысило настроение. Красота вокруг несказанная — сопки, стройные ели, их мохнатые, покрытые толстым слоем снега ветви. Благодать!
Но вот идем мы три часа, шесть часов, семь часов; снова начинает темнеть, а деревни все нет. Послышались чьи-то всхлипывания, думаю, многие девчонки пожалели, что ввязалась в этот страшный поход.
Опущу подробности, как оставили группу на месте, а четверо парней налегке рванули в четыре стороны на поиски. Один из нас увидел деревню. За тремя остальными пришлось посылать погоню, чтобы вернуть их назад.
Глубоко ночью в темноте наша группа вошла в деревню.
Пошли искать по домам местное начальство. Председательша, очень крепкая, прочная женщина, несмотря на то, что подняли с постели, заинтересованно отнеслась к нам и поселила в местном клубе. На следующий день Валера объявил дневку, отдых.
В дальнейшем во время переходов девчонки мертвой хваткой вцепились в шоссейную дорогу, и их нельзя было уговорить на шаг свернуть с нее. Предлагали катиться рядом с шоссе, среди деревьев; нет! они хотели идти исключительно по проезжей части.
Так и шли две недели.
Потом возвратились в Ленинград. Группа уехала в Москву. А мы с будущей моей женой остались в Ленинграде на неделю. По целым дням не вылезали из Эрмитажа и Русского музея.
В те далекие времена не было проблемы попасть в Эрмитаж. Вот с Большим Драматическим театром были огромные проблемы. Но помогла одна кассирша, подсказав, к кому пойти, что сказать.
— Он даст вам два билета. У него есть всегда на крайний случай.
И заместитель директора театра внял, посадив нас в директорскую ложу. Мне посчастливилось увидеть почти неизвестного тогда актера — Иннокентия Смоктуновского — в «Идиоте». Потрясение от спектакля, от игры этого гения помню сегодня, можно сказать, сам себе завидую, потому что, увы, не могу увидеть еще раз.
В конце спектакля в зале сгустился черный ужас, мало страх — ужас; так я почувствовал.
Были в театре Акимова, в театре Ленсовета. И, конечно, город, один из красивейших на земле. Ходили и наслаждались, так же, как Эрмитажем, Русским музеем.
 
Бывают люди, что пропускают через себя и проникаются чужой болью и страданием. Даже если их лично это не коснулось. После 1956-го открылись такие безумные преступления, такое бесчеловечное насилие большевистской власти над своим народом! Я был ошеломлен, потрясен — на всю последующую жизнь. Постоянно узнавал новые и новые сведения, факты, происшествия. Сопереживал остро, болезненно. Мы — я и мое окружение — ничего не знали раньше, не подозревали. Откуда? все было шито-крыто.
Вдруг грянул гром среди ясного неба, перевернул сознание.
Если коротко — я взял на себя. Боль и страдания, и ответственность за невинно замученных. За всех, кто был умерщвлен, или поруган. И, признаюсь, ненависть к палачам и их пособникам, тоже палачам, и ко всей системе, сварганившей такое, к ведающим и к неведающим, или притворяющимся, что не ведают.
Солженицын, Шаламов, Евгения Гинзбург, Надежда Мандельштам — явились позднее, углубив многое.
И великая повесть Василия Гроссмана тоже позднее, много позднее.
А мы продолжали рассуждать, а что было бы, если бы Ленин не умер так рано, и Сталин не пришел бы к власти. А если б Свердлов? А Бухарин? Киров?..
Наивные люди; но сразу невозможно было понять, что все одинаковы. Один другого стоит. Воспитание с пеленок, массированная пропаганда — ух, как прекрасно поставлена у диктаторов — формировали мировосприятие. Долгие годы пришлось вытравливать, чтобы до дна, окончательно, без микроскопического сомнения. Трудно. Очень трудно принять, что белое, которое сопровождало с пеленок, это на самом деле черное. А черное, «враги народа», «отщепенцы», как там еще? — «антисоветчики» это и есть цвет общества, лучшее, что только было у народа.
Короленко, Сахаров, Бунин, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Гумилев… Несть им числа!
 
В журнале «Москва» я познакомился с редактором отдела прозы Евгенией Самойловной Ласкиной. Началось с «Два пальто», а затем, когда я принес ей рассказ «На посту», она окончательно признала меня и была со мной необыкновенно откровенна. Она не уводила глаза в сторону, не произносила обтекаемых фраз, как это делали другие редакторы в других журналах. Общение с ней было таким же, как некогда с Владимовым, искренним и разносторонним.
Она откровенно объяснила, что такой рассказ, какой бы он ни был сильный и как бы ни нравился ей лично, не пройдет у них на редколлегии:
— Я хорошо знаю, что им нравится и что не нравится, — сказала она. — От этого рассказа они встанут на дыбы. Но если вы хотите — я его передам дальше.
У меня язык не повернулся сказать: хочу. Я понял, что таким поступком она может навлечь на себя неприятности. И я буркнул недовольно и огорченно, но достаточно твердо:
— Не надо.
— Вы знаете, открылся новый журнал «Молодая гвардия». Главный редактор, — она назвала фамилию, которую я сегодня напрочь не помню, — должен чем-то привлечь публику, раскрутить свой журнал. Для этого должен идти на рискованные открытия. Иначе как же он собирается начинать новый журнал?.. Попробуйте сходить в «Молодую гвардию». Этот рассказ, и «Два пальто», и другие ваши вещи. Может быть, получится?
Удивительно! В те годы Евгения Самойловна, даже работая внутри этой системы, не знала, кто есть кто. Лишь к концу 80-х, через четверть века, прояснилось, что представляют собой «Молодая гвардия», «Москва», «Наш современник». Но я должен признать за двумя последними изданиями, несмотря ни на что, определенные заслуги. «Наш современник» напечатал Астафьева, а «Москва» осуществила первую публикацию булгаковского «Мастера и Маргариту». За «Молодой гвардией» никаких добрых дел не упомню.
Наша дружба с Евгенией Самойловной не прерывалась много лет. Она читала мои тексты, иногда помогая профессиональным советом.
Но никак не способен я был написать нечто сколько-нибудь приемлемое для цензуры. Не способен был, не мог. Это было выше меня: имелся непреодолимый запрет.
Когда я закончил пьесу и не знал, куда мне с нею податься, Евгения Самойловна свела меня с завлитом театра на Малой Бронной, они были подруги. Но театр — это уже другая история.
 
Теперь я отлично понимаю, что хождение в редакцию «Молодой гвардии» было заведомо пустой затеей. По-видимому, первый мой приход туда относится к средине 1964 года.
От славной и светлой «оттепели» к тому времени остались рожки да ножки. Но многие, и я не в последнюю очередь, не вдруг осознали этот факт, продолжая жить в ощущении свободы. Хотя после знаменитого хрущевского погрома в Манеже можно было бы пристальней вглядеться в окружающую действительность.
 
(последует продолжение)
Copyright: Роман Литван, 2007
Свидетельство о публикации №145907
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 01.10.2007 00:26

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.
Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта