АРМАГАНДОН

 

"Это было здорово - я поднесла окровавленную руку к моему лицу, я чувствовала запах крови, я слизывала ее с моих пальцев. Как гордился бы мной Чарли, если бы я принесла ему младенца, вырванного из женского чрева"

Сьюзен Аткинс

 

"Нельзя убить убийство, если ты готов к тому, что тебя убьют, ты сам должен быть готов к убийству. Пришло время распять свиней на кресте".

Чарльз Мэнсон

 

«Я должен быть с Богом. Я уже пытался сделать это, но не смог и стал причиной людских страданий. И только Господь наш Иисус Христос может простить мне мои грехи»

Джеффри Дамер

 

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ВЫРОДКА

 

Зоркое всевидящее око, изборождённое кровоточащими фолликулами, властно поглядывало вниз в предвкушении предстоящей некрофильной оргии ублюдков-созданий, схороненных в ветхих влагалищах, сокрытых слоями земельно-слизистых настов. Редкое копошение меж расколотых надгробий не скрывало нахлынувшей волны мерзкой похоти, в неуверенных поползновениях угадывались очертания дрожащей тени прокажённой ангелицы, рискнувшей бросить вызов горящей плоти. Её взлохмаченное лоно свежеосвежёванной трёхмесячной самки тарантула-педофила, сферически ввинченное проросшими кишечными струпьями в глубины удушливого сфинктера, сжимавшего оскаленной глоткой вспаханную плоскость от темени до переносицы, пылало и слезилось, теребя измельчённые лоскутки слипшейся почерневшей плевы о зубья холодного гранита. Опахала крыльев бешенной пресвятой сучки задеревенели, словно отточенные сосцы блудной монашки, молящейся рачком перед возбуждённым древком архиепископа, заколовшего сотни жаждущих причастия грешных похотливых устриц.

Липким обмякшим червём застрял я меж извивающимися ипостасями своего бытия, вжавшись в синюшную промежность судьбы, наблюдая за ней. Заплывший глаз в пепельном небе следил за мной. Вспоротое брюхо моего обречённого туловища хлюпало гневным сердечком, торчащим на трёх паучеобразных ножках из самой чащи прожорливых присосок, источая смрад атеизма и вуаеризма. Продольная трепанация окостеневшего сознания привела к очерствению рассудка, между делом, цепляясь костями за раздвоенный язык обвисшей вечности, я выворачивал себя наизнанку, давая чуть просохнуть свернувшемуся мирку полному испражнений и лицемерия, взопревшего от приворотной доброты.

Захлебнувшись в истошном экстазе, мастурбирующая ангелица распутными крылами сбила с пути истинного сонного трупа-человека, наполовину извлекшего себя из могилы, оскалившийся рот перекосила недовольная ухмылка, и, вывернувшись из-под кучи перьевой требухи, он накинулся на орущую птицу. Её тошнило, вязкая слизь стекала вдоль промокшей вагины, он, было, накинулся слизывать, но, принюхавшись, вонзил свои сколотые гнилые клыки и, с яростью вырвав плоть, затрепетал от удовольствия. Бредвечернее червоугодие началось. Изрыгивая бесконечные потоки зубодробящей желудочной плазмы, четырхаясь и ревя от боли, надгробье за надгробьем выплёвывало скованных узников, измученных онанистическим заточеньем в заражённых сифилисных слоях безмолвия. Раковые метастазы колотили по закипающим околоплодным водам, вдобавок нагромождая на несформированные мутирующие мозжечки свёрнутых марионеток тонны хаотичной сукровицы. Они едва успеют вылупиться из перекошенного чрева брюхатой матки, как примутся жрать и сношаться.

Сношаться – своеобразный вид контролируемого блядства, сдобренный тайным количеством магической копрофагии и повсеместного истязания, сдавленных муками пожелтевших гениталий, уже обученных мясницкому искусству омоложения свежевыжатого кровавого джема. Вызревшие особи обвальных дерьмодемонов, устроившие вековые междоусобные распри в борьбе за первенство обладания дешёвой потаскухой, вскормившей менструальным потом их оскудневшие полуголовы, наросшие друг на друга в животном страхе лобзания запачканного калом рваного подола издроченной юбки, венчающей предел похотливой мысли, вожделенной раболепным пресмыканием перед вооружёнными гнильными обрубками паразитирующих гнид, слоистой сетчаткой перебирают кубы тухлого воздуха. Фанатизм в таком виде приводит к прогрессирующей гангрене мозговой косточки, покрытой сахарным налётом венозной пыли и стёртых последствий утраты вьющихся извилин. Помпезно внедрив зубчатый детородный орган в сырую расщелину вздыбленной ангелицы, ржущий дерьмодемон-инвалид исполосовал её грудь вращающимися когтями с железами для впрыскивания амфетамина, в то время, её опухшая от зноя вывалившаяся змея – слепая кишка бороздила блевотной тропой сугробы тающих глазниц. Плодовитая особь кастрированного пиздокрыла вялила у мясного ручья потрошеное рагу народившихся икринок, натёршись каловым маслом из взбитых каналов говнопышущих близнецов трупоедов, и приняв тёплый душ своей засохшей клоаки с пепельно-кислыми мембранами пахнущих опарышей, раскинула ноги в предвкушении долгожданного траха. Жажда ебливой ночи и страшнотянущегося голода заставляла каждый сантиметр язвенной чешуйки слизкого сознания вздрагивать и возбуждаться при малейшем дуновении ветерка от скопившихся газов внутренностей. Пористо-черепные светлячки с мохнатыми крюкообразными запилами для нанизывания лёгочного поршня кровеносных косичек, переплетённых в строгой последовательности, обременяют себя усердием мочеиспускания в чёрную дыру Её Величества, втягивающую ноздрями тонкие флюидные запахи горькой семенной жидкости. Израненный процессом самоизвлечения одноглазый жеребец лакает её жгучую пену, роняя в землю мельчайшие капли, из них и нарождаются червоглоты, употребляемые для производства фосфорного света для наркозависимых дерьмодемонов.

Мерещится мне или нет, язык-змея ненасытной глистозаразной твари натирает мне мозоли, и зуд ануса способствует появлению поноса из спермы и крови, не так больно быть пригвожденным к собственным коленям, но издробленные пятки-бутоны источают откровенную злобу в отношении сего позорного распятия и мук обвисшей вывернутой плоти. Азм есть Сын Человеческий, Плод вожделений извращённых публичных совокуплений, имеющий тысячи и ни одного отца истыканной бляди, вздрачивающей юные сердца и бугристые пенисы для отнятия меня от груди, давшей сосать это взамен надоенного молока; азм есть Ублюдское Детище Порока, сорвавшее куш в вечном водовороте капрофобии, и насадившее на жертвенный член шахматной оргии кривые зеркала созидания и сочувствия, притом, что ранние признаки шизофрении выдали кучку мозговой субстанции в мясорубку наследственной олигофрении. Азм есть тот, кто вставит этим потаскухам по первое число, как только червивый упырь сойдёт с развороченного распятия стекающего тела под острыми лучами свихнувшейся луны и всевидящего немого глаза-плаксы, давно отмершего богоида, но распространившего вонь на века для оскопленных рабов и минетирующих евнухов, озабоченных лишь скорейшим исходом радостной глупости и слепого подчинения в направлении надвигающегося катка безумства.

 

КОРМ ЛУННОГО ПСА

 

Гремя кандалами экзорцирующего кишечника со срезанными фалангами ногтевых наростов, проскакивает старуха с волчьим оскалом на жирном объевшимся струпьями жёлтом слизне одногодке, полоса смятых оргазомирующих тел, оставленных на десятки километров, внезапно прерывается там, где всадница заводит модернизированную косилку для сбора подати с трупов и прочей долговой нежити. Всё по счетам, и обрубанный черепок очередной звонкой монетой падает в прохудившуюся пещерку-карман во взъерошенной заднице увлажнённой налогосбором мертвечины. Бредожоговая падаль скрывается за одинокими надгробьями, юркие глаза-заточки следят за приближающимся правосудием, их обоняние настроено на подобные смертельные плодовыделения. До мраморного склепа ей далеко, и у скрывающихся в его жутких лабиринтах демонозобных теней есть уйма времени достигнуть финальной черты совместного оргазма. Сразу семеро дерьмодемонов трахают разомлевшую Королеву, в её глазах мелькают мультяшные порноголограммы блядской жизни, усердно наяривая на всё дырообразие липких углублений, каждый расягивает сладостный момент финишной прямой, дороги в пожелтевший от семяизвержений рай. Скукоженные яйца, в виде плачущих младенческих головок, бешено колошматят дряблую задницу, обильно сдобренную кашкой гноя из лопнувших от трения вздутых лимф, строчки мерзопакостных деяний так и сквозят уютные маленькие мозги, чтобы моментально не кончить, иначе прожорливая червоматка не стерпит такого огорчения и вмиг нашинкует их фаллосы на место рубинов врождённой короны. Образы в дерьмодемоновских головах оживают и пляшут в кругу оргинистического пиршества. Безликие кольценосные сфинктеры-муравьеды, полирующие клоаки-лбы потоком наждачной диареи; летаргический куннилингус гниющей бабушки на операционном столе, отдельнолежащей от вторичных половых признаков, собранных в ожерелье мясных украшений; жрущий в сестринской труп сводной сестры кишечный прокажённый; взрыв атомного реактора во время брачной ночи сиамских близнецов, размалывающий и размазывающий по стенам бывших любовников гомосексуалистов; шлюха рвотного апокалипсиса, болезненные сытые бактерии и т. п. Они всё-таки заливают Королеву вязкой мёртвой спермой, кончая во вновь народившиеся образы конвульсирующих косточек обугленных детишек, обнявшихся в неловком оральном засосе. Фонтаны бьют кислотным молоком, она ржёт, похоже удовлетворена, её пучит, и в ответ, в их раскрытые рты льётся тёмно-розовая фекальная масса из её раскрывшегося бутона. Увлечённые этим позорным, запрещённым занятием, не заметили приближения ревущей косилки впереди пасти визжащего слизня. Кесарю кесарево.

Королева, правда, уцелела в отличие от своих любовников дерьмодемонов, но стёкшие на груди глаза отныне лишили её возможности быть столь разборчивой в сексуальных пристрастиях. Окуклившиеся морды рыжух мохнаток, усеянных россыпью белых паразитирующих вшей-недомерок, сосущих их зловонные бурлящие соки подкожных проток, вздуваемых заторами оборванных тромбов в ржавых артериальных трубах, жадно выгрызают зрачки в сшитых глазницах зазевавшейся падали, лягнувшей глупой беспечностью самые недра сонных трупов. Плоть-земля Голгофы густа, её рванный метафорический оскал разинут немощью пустынных кубозерцал, затуманенных копотью бесстыжего блуда. Пробурив петляющий тоннель в глазнице Маринованной Падали, жирная мохнатка устроила гнездо на тонкой кожице сосудистой ткани тёплого сгустка хитросплетений, её потомство сохранит плотная черепная коробка, вонзив тонкие щупальца, кусочек за кусочком, розовое желе тает в заботливой пасти. Первое же высранное яйцо-зародыш запищало и с новым глотком сжатого воздуха вкусило зубками, тонкими иглами, лёгкий лепесток пассивной добычи. Морфология ущербного тельца не позволяла переваривать пищу, и, набив утробу чешуйчатой дрянью, оно блевало осколками вновь и вновь, сглатывая окислившиеся частички.

Пиздокрылы слетались на брачные игры в колючих зарослях цветов-каннибалов, внебрачных ошибочных порождений Одуванчика-Ублюдка, его мясистый ствол тогда напрямую отпочковывался, порождая дешёвые клоны, тут же сжирающие друг друга. Побочный виток эволюционной утилизации, но хотелось же трахаться по-взрослому. Теперь они напряглись и ждали слабеющего родственника, будущего обеда в семейном кругу. Молодой пиздокрыл, неловко присевший на замаскированную пасть, пищал и брыкался в захлопнувшихся крепких челюстях, тупые клыки не могли откусить и по-садистски переламывали длинную гусиную шею, когда нижняя часть растворялась, мучительно подёргиваясь в кислотной ванне джакузи-желудка. Видя гибель собрата более опытный пиздокрыл присел рядом, наблюдая за беспомощностью его положения, он в миг выклевал его глазки, предательски осмотревшись по сторонам. Делиться – непиздатый удел. Особенно вкусными глазами собрата. Окольцованная червоматка взгромоздилась на пьедестал в центре горящего круга. Ритуальные подношения органов человеческих детёнышей сопровождались мягкими похлопываниями крыльев, хлюпанье объяснялось спёкшейся кровью после долгого дележа на каждый рот, свежая кровь подогревалась на медленном огне, час насыщения священных цветов приближался. Показавшееся из тени рыло замерло. Принюхалось к сладкому запаху, но тут же было сожрано трупоедами, расставившими по всюду силки. Препарируют отмершие полипы, нанизанные бусинками на вяленные лёгкие, под их сморщенными клоаками проистекают шипящие потоки бесконтрольного калоизвержения, бьются в истерике промокшие гарпии, мозговая косточка шилом в горле сверлит пуповое отверстие, легче не становится. Сумрачные псы гонят на месиво пастбища рогатых жуков-могильников, их ожидает участь человеческих оживших пузырей, всюду разбросанных на горящем от фосфора и гнева погосте. Цветы жрут детей. Дети цветов. Капли сидят смирно, их забота смотреть и наблюдать.

Неосторожный пиздокрыл расплескал кровавую кастрюльку, пятнышко повисло на его груди, заклевав пятно стая, выебав сердце, добралась и до души. Туберкулёзный бульон, завтрак чемпионов, гремучая смесь прокисшей сукровицы, разбавленная тёплыми сгустками меланомы. Душа всегда безобразна. Древние, увязшие во временном коитусе, не передали секрета её приготовления.

Задняя половина сфинкса восседала над бунтующей толпой жмуриков, указуя фаллическим перстом в сторону луны-инвалида, её черепные деликатесы стекали в пасти свирепым пушистым кроликам-вампирам, материализовавшихся из сна, ввинченного в огарок скалы великана. Брачное ложе, усеянное лезвиями и хриплыми стонами, растлевало малолетних сперматозоидов, рисовавших реальности на лунном песке.

Потерявшиеся мальчик и девочка, испуганные, загнанные в гроб, оттраханные отцами-чудовищами, вплетали лобковые волосы в пол могилы. Извлекая маленький член из ржущего ануса сестры, обрызганный коричневой струёй юнец торопливо задёргал пальцами, их сросшиеся гениталии обессиливали. Осиновый кол спас их обоих.

Скрежетают, лезут из удобренной детскими почками земли взъярённые подснежники, кровь течёт по пепелищам, дружное улюлюканье стайки пиздокрылов, на них, конечно, красные мантии, в руках колба Сатурна, и даже червоматка не подозревает, что один из них уже изловчился и вырвал из её чрева саранчу-зародыш, в обе стороны раскинувший гадкие клешни, челюсть сбита под ней зияет нора. Вероятно, прорыли кролики. Пещерные кролики не терпят икринных крольчих, это общество гомосексуальных наркоманов, они испытывают удовольствие, вдевая пушистые лапки на кровавый вертел. Мухи опечалены. Обычное состояние души. У мух душа сама по себе печальна. Они перемежаются с кровопийцами, тем осталось жить ещё четверть века, вертепный геноцид. Требуха выжатой ангелицы колышется над текучим погостом, летят на маяки червоглазые гарпии, этой ночью им снился красный ветер, в костре жарят воскресшего ягнёнка. Гарпии нагло вгрызаются в его выпавший язык, голова о семи рогах подпрыгивает, попытка боднуть вульгарных пернатых, девиз со свистом проваливается.

Плотоядный абортарий клубится, негроидные природные выкормыши купаются в стременах бледного мяса, икают. Инь-янь перекатами жрёт землю вокруг, копытящаяся червоматка прячется в дебри могильных крестов, на их ветвях воссели пиздокрылы, жмурики валятся листвой на траву, ужас пульсирует. Дробильный куннилингус в сопровождении ля-минорной липосакции, неизбежная Венера ласкает пухлые губки, червомутанты облупливают их, проступающая влага подсасывается. Судя по всему, глаз у них нет, но эти анусные очи довольны, выделения манят, старик-отшельник возденет их на багор, речная сыпь шевелится тоннами пергаментных плавников. Гарпия-гриль вечерами ссала ему в голову, из распахнутого черепа сыпался жёлтый планктон, в его планы не входило включать печь, что сердце спалить не так и легко, это понятно и вздёрнутому на рее первокласснику, одиноко онанировавшему на задней парте, будучи приколоченному мошонкой к стулу, в наказание за мастурбации в детской и втирание спермы в домашнюю работу по биологии. Инфекционное обустройство чёрного замка-крематория завершалось, жмуры всех достали беспардонным воем. Жрать мозги и ебать в сухую!

 

ЧЕРВИВОЕ СЕРДЦЕ

 

Мёртвая птичка, сколько ж глазок ты склевала? Восемь? Ну, и поделом. Желудочный абсцесс. Кишечник вывернулся из ануса и блюёт, купидонова кашица. Подумав, что это червячок бедняжка клюёт себя в клоаку, пищит и коверкается. Ведьмы-проститутки на резиновых дилдо слетаются на шабаш, на сосках булавки сверкают в ночи, как глазки реликтовых устриц, под небосводом раскинувших тайный ковен. Луна бешено светит. Танцы, блядство, лакающие собачий кал со ступней мускульного дракона, хуи развешаны на верёвках, втёртая мазь из пережёванной в полночь печени летучей мыши и когтей северного ветра полыхает огнём. Дефлорация святой девы, инвалидное кресло на куриных лапах для истязания жалости и надежды. Ведьма размолола черепки и смешала с менструальным зельем сестёр, скоро явится Он. Литургия кастратосферы, бабочки мечутся, пыльца капает в мир. Вереница впиханных детишек на аттракционе-мясорубке, круг первый её наполнен смрадом и пылью, во втором желтковые гангрены и фрустрации надгрызанных гениталий вьются на мокротном ветерку, вызванного лёгким дуновением внезапной диареи. Мальчик Ковбой, порхающим бредродовым василиском, оторванным от вызревшего соска коитусальной нимфетки, сглатывает переваренный мечты о детском счастье в аорте вычурных себякопаний рванной кожистой рожи.

Удушливое время скрипящим гончарным кругом с выгнутыми трезубцами наматывает кишки прошлого на разбитую суматоху повседневности, опустошая бокалы лопнувших молитв-щупалец, из коих льётся гниль-гнев волосистых гланд дрочащего на своё отражение в мутной слизи облаков инфантильного эталона дряхлого полубога.

Хлеб-соль, Иванушка, козлёнок-копытце, а твою мать волки в лесу дерут. Сидорова коза. Так жрите и мою венозную плоть, испепелённую чахлыми призраками венерической ночи, выблеванной над полуостровом сучьего вымени. Сие есть хлеб ваш насущный, и не благодарите за вязкую калорийность обесцвеченной веры, данную вам в ночь безвременного мучения и страха. Гноитесь и разлагайтесь! Грядут великие времена Матери-Шлюхи, ссосавшую розовую истину с волшебного члена самого господа. Испейте ж эту пульсирующую дрянь из подкожных тоннелей, вызывающую во мне припадки сочувствия и жалости. Сие есть вино ваше во имя каннибального утешения голодных кровяных телец, распятого на игрушечных рельсах, наполненного говном и совестью либидо. Да насытятся жрущие братьев своих, ибо им уготовано, и воспалятся ебливые, свёрнутые калачиками близ Содома в беспорядочном половом зуде, ибо они наследуют землю обетованную. Вот дым и какофония смертельных пережёвываний, затем тишина, хоть режь по сочной артерии. Явился Двуликий, на север и на юг раскинул свои лапы.

Армагеддон-пиздец!

Умело трясёт потливую мошонку, свисающую из райских кущ. Время расплаты. Пора слазить с престола, жирная мясная муха. А бог сел срать, а в то время верная свита праведных рабов усердно скачет на его властном конце. Испужались, братцы?

Кровь не киснет, боль не пахнет, солнышко блюёт серой царствия небесного, священная корова, забитая на консервы, глупая и смешная устрица-табуретка. Брюхо вспорото и распахнуто на встречу семи застывшим ветрам, ленточный змеевик извивается по спирали, полуморда недочеловека лакает и вылизывает мокрую впадину, скулит и безобразничает, лобковой моллюск навострил парные гаметы, ищет жертву. Слишком поздно. На дыбе сексуально-брутального континуума натянута бритая свиная кожа пятипалой амазонки из знойных долин Лесбоса, анаморфный солнечный карлик отпевает её вздутые груди, ставшие пристанищем круглоликим полипам, вилами насаженными на флагшток пуповины экватора. Ебать всех в сраку! Килограмм заморского сухогруза из вагинальных клопов, изжоговых сучек пираний, как рассерженная пердящая подушка.

Протез головы для Иисуса, бычьи яйца, хворост обугленных рабов резервации, адский коготь многолетнего маникюра вспорол грудину непобедимого божка. Акулье обонянье ласкает слюнтявое мясо, окорок долгожданной мести на вертеле грядущих перемен. К чёрту тиранов! Гальваника катастрофы, брызги жидкого металла, на горло сапог, глазки запрели, раскрылись стресканными половыми губами мясного бутона под ультрафиолетом лунной серенады, скользящей над ожогами лучевой сыпи стёганного звёздного хитина.

Helter Skelter!

 

ИИСУС СЪЕЛ МОЙ МОЗГ

 

Тру-демоны больше не жрут подножный кал свинорыл, их обесточенные глазницы-секаторы не приспособлены к самоперевариванию. Кишечные усилители потоотделения атрофированы, эволюционный исход вывернул их пасти наружу, пища из копоти снега и сжиженной отравленной правды. Чувствуешь мусорный вихрь влагалищного созерцания? Он тянет за рёбра души, это сон на Яву, банкет мазохистских ведьм-проституток. Делят добычу, кому печень - тому сила божья, кому сердце – тому власть, член ровно поделили на всех – любовь святое, импотенция дочка любви. Мозг ложечкой кушать некультурно, его следует высасывать. Сбежались любители падали, безглазые мертвецы, как дети, в самом деле, что им до бога. Он был злой. Жмуры не хоронят своих жмуров, время обеда.

Метафора генитального герпеса, как птичий грипп в игристом вине проспавшей дьяволицы, дурна и пьяна, знать не знает о перевороте, Стикс обмелел, кинься в омут и коленки раздерешь. Да, вот и весна, по углам избёнки восходят первые пальцы, есть их опасно, сухой закон. Призрак танатофила плотника-кисторуба аккуратно сложит их назло суматошным сиренам, верещащим о пользе одиночества и психической заражённости мира. Целая орда орков-смертников заколотили болото шкурами эльфийских особей, чаливших в крепости справедливости. Запрещённое употребление религиозных таблеток, смертная пожизненность за червивый плод истины. Голова, шипящая детьми христовыми, изранена адским пламенем, червоточит праведностью греховных сухожилий, праздное врачевание прокажённого духа, истошный вой жаренного тельца, возведённого в лик святых истребителей. Столетья заточения на кресте, подпорченной репутации осины, тридцать серебряников, Иуда Морозов греется у всеобъемлющего паха вселенной, сны – карикатуры реальности, реальность не существует.

Скитания закончены, но мучения только начинаются, гроздья мучеников, опухшие от роя саранчи, забитые слизки юродивых цапель. Конец конца. Чернеют глаза, град наследственной низости, абсцесс раскаяния, Фемида шьёт глазки из запахов и зловоний. Хит-парад отбросов из говёной сказки про всепобеждающую доброту, родничок простатных гусениц. Мимикрическое зерцало.

Пирамидальная плаха из обглоданных рёбрышек, скреплённых ягодичными мышцами лучших шлюх Голгофы, склеенная бурлящей жижей мозговых икринок, напевает гимн во имя терпимости к терпеливости. Рожистый палач, проросший в ней, раскинул руки-топоры в стороны и молится серому небу, выевшему его глазья, плотная торфяная маска, ввинченная в лицо, сползла на бок, обнажив ряд клыков в одном из сапфировых ртов. Внезапно он оргазомирует потоком засушенных опарышей, набитых шмотьями лживых параличей водянистых карликов, и спиральными крюками из юных косточек подмышечных амфибий. Компромат протоплазмы въебливых бактерий, калозаборнозажатых меж бёдер выгнутой над небосводом Госпожи Прожженных Задниц, вдоль и поперёк расколесованной бременем причастия и первородного смеха, скорее всего беременна порчей. Тем и рада. Свисший плод капризно свесил лапки, клоачные кулачки стремятся ухватить темницу плаценты за ядро. В такой неприглядной позе дева напоминает тифозную кентавриху, опылённую коматозным полиомиелитом в полной короне бешенства психоматрицы суицидального инцеста. Стереотипы ущербного генофонда банально примышачены к шее кризисного созидания, так же верно, как поясной червь экватора, студень инертных фурий, бесстыдно блюющих в воронку теменной чаши спящих сиамских младенцев, жрёт свой вилообразный хвост. Океан полон крови, волны швыряют о скалы окорочка запечённых архангелов, навсегда запечатавших свои тени в рифе трусливой лжи, вымытые глазницы блестят под радиоактивным шаром, палящем на многочисленные морщины коры земного мозга, свастичногорькие морские звёзды потрескивают на песке. Облако цианидов набирает силы, высасывая соки из жил небесных куриц, летящих градом на бушующие воды, ляпаются, вздыбливаются красные пузыри и парадоксально вновь поднимаются в высь. Наконец рождённый Ураган Разрушенья наносит первый удар, и горящее небо дефлорирует, потолок земли, следствие пол рая рушится под мощными ударами. Четыре уродливых мутанта отрываются от эдемской сиськи и валятся в мир огня, пожираемые духами милостыни. Невъебенное неботрясение, и гниющее тело полубога, спрятавшееся за плаксивым троном, парит в воздухе, не долетая до земли, не выдерживает чахлое сердечко создателя и огромный взрыв оглушает даже мясные цветы. И была тишина четверть вечности. Вот из кусачей воды он снова показался , но что-то властно не глядит он вокруг, озирается по сторонам, как кастрированная ищейка садистских головоногих эльфов. И упал бог-зверь на колени, и поклонились ему праведники. Король Ужаса, наконец, вонзил клыки в тонюсенькую шею столь долго незаконно властвовшего ублюдка и испил его дурманящую кровь. Медленно оболочка всемогущего сдувалась, как шарик, пока не превратилась в сморщенный полип, и молния рассекла его на сотни осколков, впившихся в разорванные от молитв рты праведников мясными облатками.

Сердце моё испражнилось, и с вдохновением поддел я ногтем корку над мозжечком вселенной и запел мне иную песню мокротный ветруган, притащивший сей ужин – хромые суккубы насильственных желаний и мерзкое бельмо всевидящего ока.

Брутальный оргазм. Полный дзен.

Аминь.