Михаил открыл глаза резко. Перед ним стояла кромешная тьма. Пришлось сразу же вернуться в исходное состояние, потому что в голове закружило космосом, а в темноте начали скакать и расплываться яркие цветные точки. Тошнота подкатила к горлу, он схватил воздух ртом и задержал дыхание. Так же, с закрытыми глазами он попытался сесть. Голова была тяжёлая, в горле пересохло, как после длительного перехода по пустыне.

« Так, так, так… Где я?» - попытался вспомнить Михаил. Он пошарил вокруг себя руками, наткнулся на чьё-то тело, лежащее рядом. «Ага, Толик», - вспомнил он, медленно приоткрывая один глаз. «Свадьба же. Сеструху пропили», - догнала первую мысль следующая. Михаил с трудом пытался сфокусировать взгляд хоть на чём-нибудь. Но вязкая чернота поглотила собой все окружающие их предметы.

Обрывочные сюжеты последних событий пёстрой лентой проскакивали в горячей голове и вытесняли друг друга.

Свадьба. Люся, вся из себя наряженная, как заморская принцесса, изваянием сидела за центральным столом рядом с растерянным женихом. В избе творилось что-то невообразимое. Какие-то женщины сновали из комнаты на летнюю кухню, где топилась печь. Торопились доготовить угощения, помешивали поварёшками в больших кастрюлях, накрывали крышками шкворчащие сковороды.

Гости произносили нескончаемые тосты с пожеланиями долгой и счастливой жизни. Хитро улыбались, упоминая про количество деток, которых молодожёны непременно должны были родить чуть ли не завтра. Нахваливали невесту, раскладывали щедрую свадебную еду по тарелкам, разливали водку из запотевших бутылок по стопкам.

- Люля ты моя, Люсенька, - пьяно с неожиданной нежностью заприговаривал отец. – Бегала, прыгала по травке-муравке, доченька моя, а теперь вот в жёны уходишь.

- Ладно, отец. Ты чего? Нешто на похоронах? – попыталась урезонить растроганного главу семейства мать. – Чай в любви выходит за мужа, не в горькую жизнь.

- Горько! Горько! – тут же подхватили гости.

Молодые, смущаясь, поднялись со своих мест и коротко поцеловались. Миша сквозь туман смотрел на них и, постукивая в такт скандированию, выкрикивал: «Горько! Горько!» Затем наливал себе внеочередную рюмку, лихо опрокидывал её и шептал: «Эх, сеструха, сеструха!», закусывая студнем. Толик задиристо вскрикивал: «Ничего, Люсёк! Не боись! Мы тебя в обиду не дадим! Ежели чего…» - и грозил в сторону жениха жилистым кулаком. Тот нервно улыбался и оглядывался на Люсю, которая ободряюще поглаживала его по спине.

Толик необычно тонким для парня голосом затянул унылую песню, но кто-то из гостей прервал его, и дружный хор поглотил звук заунывного страдания. Толик обиженно умолк, подсел поближе к Михаилу и, насупившись, смотрел, как гости один за другим поднимались с мест и вскоре увлеклись широким плясом, выколачивая звонкие дроби из дощатых полов. Миша смотрел на этот разгул, на радостные лица и рад был бы подпеть, да голосом не был одарён. Он не помнил, как разошлись гости, помнил только, что постепенно стало ему казаться, что гости и не поют вовсе, а просто выговаривают слова. Михаил принялся повторять окончания этих слов, стало получаться в ритм и ему это очень понравилось. Потом кто-то тащил его под локоть куда-то, а он отбивался, было весело и задорно.

Они с Толиком пристроились было спать прямо здесь в комнате, на полу под окнами. Но загулявшие гости постоянно то натыкались на тела братьев, то спотыкались об их ноги. Кто-то из гостей предложил положить их в подполье, чтобы не мешали плясать. Смутно помнил Миша, как им вручили матрац и куда-то тащили. Толик тыкался ему в спину головой, теряя подушку, которую не то, чтобы нёс, а скорее держался за неё. Наконец они улеглись и, разом засопев, уснули.

 

- Толь, Толя, - свистящим шепотом позвал брата. Тот всхлипнул во сне, зашевелился и сонно спросил:

- Что? Кто?

- Да я это. Миша.

- А что, свадьба уже кончилась? – сел рядом в темноте Толик. – Чего так темно? Где мы?

- Дык вот. Сам не знаю. Темно.

Принялся ощупывать руками пространство вокруг себя Михаил. Справа он наткнулся на шершавую стенку, сзади тоже была стена. Судя по звукам, раздававшимся со стороны Анатолия, тот занимался те же самым. Михаил встал на четвереньки и попытался подняться в рост, но упёрся головой в крышку.

- Слушай, неужто и впрямь в подполье засунули?

Толик глухо ткнулся головой в деревянную поверхность.

- И правда. В подполье спим. Вот нехристи! – помолчав, добавил. – Миш, ты пить хочешь?

- Не только пить. Мне до ветру нужно. Не могу терпеть уже. Скоро в ушах забулькает.

-Давай крышку поднимем?

Братья уперлись в крышку и попытались открыть ее, чтобы выбраться из плена. Но эта затея не принесла никаких результатов. Миша чертыхнулся.

- Поставили что ли что-то сверху?

- Точно, заперли, - запаниковал Толя.

В темноте со всех сторон до них доносились странные звуки: шуршание, писки, всхлипы. Толик замер, а потом произнес:

- Крысы? Точно крысы!

И со всех сил стал ломиться в закрытый выход и орать:

- Лю-юди! Люди! Мы здесь! Откройте!

Миша тоже не любил крыс, а потому решил помочь Анатолию:

- Эге-гей! Откройте! – колотя, что было сил в крышку подпола.

В ответ на это писки и всхлипы раздались совсем рядом.

- А-а-а! Откройте! Ну, всё, не дотерплю, - констатировал Михаил.

 

- Ну, всё! Хватит! – электрический свет зажёгся резко и осветил большую комнату. Около выключателя в длинной ночной рубашке стояла новоиспечённая свекровь сестры. На разложенном диване, давясь от смеха лежали новобрачные. У противоположной стены на полуторной кровати сидел отец жениха. Рядом, на расстеленном кресле-кровати, колыхаясь от смеха, всхлипывала бабушка.

Братья, выбравшись на четвереньках из-под стола, под который сами же и забрались накануне вечером, под дружный смех домочадцев наперегонки бросились на улицу. Люсина свекровь, сочувственно улыбаясь, посмотрела им вслед и закрыла распахнутую настежь дверь.