cold…

 

Группа The Doors – “The end”

 

Автомобиль мчался к морю, на закат. Дождь закончился, тучи уползли куда-то за спину и в кабину, сквозь приспущенное окно, врывался пригретый на выглянувшем солнце запах моря и сырой земли. Деревья дрожали на ветру, перемигиваясь отблесками капель на листьях, впереди алело чистое небо, на котором уже бледно проступила луна. День угасал.

Прибавив газу, Ник ещё ниже опустил стекло. Тревожно. Правильно, так и должно быть, - думал он. Всегда так…

Сегодня он проснулся рано и даже не попробовал вновь заснуть. Ну, вот и дождался, - думал он, сидя на кухне, мелкими глотками потягивая почему-то совсем невкусный кофе и слушая, как молотит на улице дождь. Радио монотонно гудело над ухом о чём-то непонятном, и кофе был допит, а Ник всё пытался разобраться в том, что же он чувствует. Ничего, - говорил он сам себе, - ничего я не чувствую, знаю только совершенно точно, что наступил этот день. Ощущение пришло, ни кого не спрашивая, и не собирается уходить. Ты так долго ждёшь это ощущение, ловишь его силуэт в ускользающем сне по утрам. Но оно приходит само, стучится утренним дождём в окно и бросает короткое – «пора». Ещё один шанс… хотя, какой это шанс? Для чего? Возможность предупредить, предостеречь? Но это бесполезно, пора понять, правила игры таковы, что невозможно что-либо запомнить, лишь обрывки, смутные чувства, лица… будто бы это всего лишь шутка…

Но сейчас, когда автомобиль резво мчался на закат, чувства просыпались. Болезненные, рефлекторные, неясные. Радость ожидания, тревога, чувство вины. Воспоминания – вязкое месиво, разбираться не хотелось. Страшно было разбираться, беспокоить уснувшее, далёкое, серое от времени.

К чёрту, - подумал Ник. – Всё равно само вылезет, в голову ударит. Сдержаться бы…

Дорога, чёрная змея на сырой земле, терялась в прибрежных холмах. Поезжай по шоссе на запад, крошка, - вспомнил Ник старую песню. - На змее, поезжай на змее к озеру, древнему озеру, крошка, змей тот длиною в семь миль, оседлай змея... он стар, его кожа холодна…

Тьфу ты, - Ник осёкся. – А вот это ни к чему. Ни к чему сейчас такие песни… лучше не надо.

Запах моря проступал всё резче. Встречный ветер насквозь продувал запылённую кабину автомобиля, раздувая волосы и пригибая ворот рубахи. Ник улыбнулся, увидев чаек – первых вестников моря, и посмотрел на часы. Что ж, - подумал он, - как всегда вовремя.

Автомобиль выехал на пляж, когда край солнечного диска уже робко коснулся воды. Ник заглушил мотор и вышел на мокрый песок. Сняв туфли, он небрежно закинул их обратно в машину и немного постоял, привыкая к неприятному холодку под ступнями. На тяжёлом, последождевом песке чётко отпечатались следы нескольких пар ног. Цепочка отпечатков скрывалась за выступом прибрежного каменного утёса.

Ах да, - вспомнил Ник. – На этот раз я прихожу позже.

День догорал, и, подобно последним вздохам, на берег мягко накатывали волны. Ник вошёл в воду и неспешно побрёл, огибая утёс. Море было тёплым и спокойным, как сон ребёнка. Лишь редкие порывы ветра разгоняли разлившуюся вокруг тишину.

Обогнув утёс, Ник вновь вышел на пляж. Вдали дрожал приветливый маячок одинокого костра и Ник побрёл на свет, завороженный, не смотря никуда больше. Тёплое море, плавящееся в воде солнце, обгоревшее вечернее небо и песчаный пляж – всё исчезло. Осталась лишь одна, нервно подрагивающая в сумерках точка. Ник шёл, смотря, как с каждым шагом она разгорается и растёт, и вот уже видны немые силуэты людей, окружившие тенями костёр. Их лица выступают из тени, черты становятся чётче, кожа приобретает цвет – так оживают призраки…

В пяти шагах от костра Ник остановился, чувствуя на себе взгляд трёх пар глаз.

- Вот и ещё один, - послышался знакомый голос.

Они были перед ним как на ладони - настолько реальные, что невозможно поверить. Вот, в центре, сидит он – двадцатилетний Ник, молодой, загорелый юноша. На лице застыло удивление, но страха уже нет. Он обнимает за плечи темноволосую девушку, сидящую рядом. Щёки её порозовели от вина, глаза блестят, а уголки губ тронула улыбка – ей интересно и немного тревожно.

Слева от молодого Ника сидит он же – повзрослевший почти на десяток лет. На смуглом от загара лице угадываются морщины, кожа рук огрубела… синяя рубаха расстёгнута нараспашку, а белые брюки заляпаны мокрым песком. Он всё так же спортивен и подтянут, неизменный медальон блестит на груди и обручальное кольцо снято с пальца - на этот раз навсегда.

- Перестань стоять и присаживайся, здесь все свои, - тридцатилетний Ник рассмеялся и стряхнул с брюк песок.

Солнце утонуло в море и подсвеченные огнём небеса с каждым мгновением блекли, словно остывающие угли. С каждой минутой всё больше застилала пляж ночь, отчего костёр, казалось, горел всё ярче.

Ник молча сел рядом, растерянно ощущая, как сковывает чувства немая пустота.

- Вот мы и снова встретились, - сказал он, стараясь скинуть с себя оцепенение. – Рад всех видеть.

- Ещё бы тебе не радоваться, - тридцатилетний Ник казался очень весёлым. – Вести беседу со своим прошлым и будущим, созерцать себя воочию таким, каким ты был и каким вскоре станешь! Это ли не уникальный шанс! Просто чудо.

Идиот, - подумал Ник, но вслух произнёс:

- Да, очень интересная вещь… очень…

Сам не зная зачем, он выдавил из себя подобие улыбки.

Правильно, - думал он. – Только так и надо. Улыбайся, веди разговор… но зачем, когда вовсе не хочется? Ведь, по сути, сейчас я лгу самому себе, смотря в глаза собственному прошлому. Всю жизнь врал, так и сейчас – расположился на песке и делаю вид, что всё отлично. Глупо.

Он вздрогнул от звука женского голоса - знакомого и мягкого:

- Слушайте, а не окажется ли всё в итоге обыкновенным сном?

- Вряд ли, Джейн, - произнёс двадцатилетний Ник. – Для сновидения всё чересчур реально. Песчаный пляж, жар костра и лёгкий ветер, играющий с твоими волосами. Возможно, просто сошедшая с ума реальность.

Разговор продолжался, и с каждой минутой голоса звучали всё раскованнее, словно ночь, подобно вину, раскрепостила собеседников. Ник вслушивался в голоса и говорил сам, смутно чувствуя, как повторяет уже давно кем-то сказанные фразы:

- …Я не представляю, что значит попасть в прошлое. Ведь здесь совсем другое дело…

- …Не стоит об этом думать. Как? Зачем? Подобные вопросы бессмысленны изначально

– ответов может быть тысячи, но надобности в них нет…

- …Знаете, ведь просто так, без смысла, ничего не делается. Иначе глупо. А кому нужны

глупости…

- …Прекратите! Верю - было. Забыл, значит… забыл…

- …А фотография так и не нашлась. Бог знает куда подевалась…

Ник говорил всё меньше, больше слушая и путаясь в собственных чувствах. Мысли утекали в прошлое, как текут вспять реки.

А что было? – думал он, смотря на дрожащее пламя костра и мелкие искры, беззвучно растворяющиеся в ночи. – Всё вспоминается, даже сны путаным месивом всплывают из забытья, а прошлое и подавно. Так что же произошло? Вот двадцатилетний Ник обнимает Джейн и наивно полагает, что всё происходящее есть лишь интересное видение - летнее приключение. Но лето проходит и наступает осень, море остывает, палая листва печально хрустит под ногами и промозглые дожди размывают дороги.

Ник взглянул на освещённые огнём лица говорящих и подкинул дров.

«И осень пришла», - вновь задумался он. – «А с ней университет, ворох забот и невыполненных обещаний. И мы с Джейн – бок о бок на одном факультете три оставшихся года учёбы.

Она всегда представляла нашу свадьбу, мечтала обвенчаться утром, в солнечный день, без толпы и шумихи. Потом умчаться к морю и жить в уютном прибрежном городке. Будто две чайки, - говорила она. – Две белые, прекрасные чайки. Позже приобрести недорогую яхту, явить свету детей и дальше… дальше… дальше…

Затем учёба кончилась и мне предстояла недолгая полугодичная стажировка за три сотни километров от Джейн и родного города. Всё устроил отец – никаких проблем, четыре рабочих дня в неделю, съёмная квартира, новые знакомства. После - ночные клубы с танцами до одурения, лёгкие наркотики и калейдоскоп девушек, лиц которых через неделю и не вспомнить. Полгода пронеслись праздничным фейерверком, которого всегда мало.

Поначалу Джейн звонила часто, интересовалась моими делами, рассказывала о себе. Затем всё реже и реже. Она обо всём узнала – не могла не узнать. Куча её подруг с нашего факультета, ошивающихся в том же городке, что и я, исправно с ней созванивались.

И за несколько часов до того, как я постучал в дверь её дома, Джейн села в старенький семейный шевроле и понеслась к морю – дальше из города, дальше от меня. Об этом мне ледяным тоном сообщила её мать и не говоря больше ни слова с силой захлопнула дверь. Помню, как от удара звонко зазвучали колокольчики, подвешенные над дверью. Я стоял на пороге в миг опустошённый, слыша лишь их тонкий звон. Они звучали в моей голове всю ночь, пока я гнал автомобиль по шоссе навстречу морю. Ночь была холодной, по настоящему осенней, звёзды то и дело пропадали над застилавшими небосклон тучами. Под утро стал судорожно накрапывать мелкий дождь. Чем ближе становилось море, тем, казалось, всё больше он расходился. Дождь, стекая по стёклам автомобиля, разъедал окружающее, превращая всё видимое в бледное, лишённое красок месиво. Дворники работали не переставая, каждым взмахом наводя резкость на размытом лобовом стекле.

Я уже видел на горизонте море и маленькие прибрежные домики, казавшиеся почему-то осевшими и пустыми. Уже готовил нелепые оправдания и извинения, уверяя в них самого себя, как дорогу мне перегородили красно-синие маячки патрульных машин…

С этого момента воспоминания путаются и рвутся, всплывают обрывками. Помню как на ватных ногах вышел из машины под холодный утренний дождь. Как стоял, бессмысленно смотря на два искорёженных автомобиля, неуклюже распластавшихся посреди трассы, словно вышвырнутые на берег кашалоты. Первым был грузный, белый микроавтобус, весь заляпанный грязью, а вторым – старый шевроле Джейн… какой-то сморщенный и маленький. Помню выхваченный из дождя обрывок разговора, хриплые, скованные холодом голоса:

- …часа полтора уже прошло, не меньше. Дед какой-то сообщил - рыбак вроде.

- А водители как?

- Тот, что в микроавтобусе был - без сознания, но вроде пронесло, а вот девушка…на месте, даже понять-то наверное ничего не успела. Что интересно, ведь на рассвете всё произошло, за городом, не сезон к тому же. В такое время здесь и автомобили-то редко появляются, не то что уж… А они умудрились…

Даже сейчас вижу хмурые лица санитаров, грузящих в скорую носилки, на которых, накрытое белой тканью, лежало что-то грузное и бесформенное. Затем я куда-то брёл, сначала по шоссе, потом в поле, среди высокой травы. В воспоминаниях осталось лишь ощущение вездесущей сырости и вид серого, пасмурного моря, показавшегося на горизонте меж гор. В себя я пришёл только в больничной палате, затенённой вечерними сумерками. Как оказалось позже, меня подобрали на окраине городка полицейские – насквозь промокшего, бредущего вдоль дороги в сторону моря.

В больнице я тогда разбил стекло и…».

- Эй, очнись, старина! Что-то ты совсем стих.

Воспоминания оборвались. Ник вздрогнул и посмотрел на себя тридцатилетнего.

- Очень занимательная подробность, - вновь услышал он. – Меня не покидает ощущение, словно кого-то не хватает. Будто нас должно быть пятеро, а не четверо, как сейчас. А точно вспомнить не могу…

- Даже не пробуй, всегда так, - ответил Ник. – Действительно – пятеро, но память тугая штука, заработает когда придёт время, никак не раньше.

- Странно… никогда со мной такого не бывало.

Ник промолчал.

Ночь затянула небо чёрным одеялом, на котором, словно хрустальная вышивка, сверкали звёзды. Где-то в темноте, под тонким полумесяцем, плескались волны. Становилось всё холоднее. Поёжившись, Ник вновь подкинул дров, и смотрел на всё более разгорающийся костёр – будто на танец удава. Рядом звучали голоса, раздавался смех - Ник ловил бессмысленный набор звуков и не сводил глаз с костра. Там, в пламени, он, казалось, видел как всё будет. Будто не огонь дрожал перед ним, а старинная книга Мелькиадеса с шуршанием перелистывала страницы. Вот, - читал Ник, - нынешняя ночь закончилась, и он отправился обратно в город. Снова работа, пустая трёхкомнатная квартира, прогулки с сыном по воскресеньям, в остальное время живущим с матерью. Дни рожденья – засечки времени, развлечения с друзьями, которые с каждым годом становятся всё старше и ты стареешь вместе с ними. Новая машина, смена жилья, случайные женщины, пустопорожние ночные сны – десять лет по кругу. А затем вновь наступает этот день. И нельзя укрыться, и совершенно невозможно разобраться в собственных чувствах, размытых временем. А потому не остаётся ничего иного, кроме как снова сесть за руль и мчаться к морю, на закат… И вот ему под сорок, он выходит на песчаный пляж, когда солнце окончательно село, и бредёт к костру, к маленькой сияющей точке. Что-то холодное в кармане пальто, туфли полны песка… Он выходит к огню и стоит чуть поодаль, в полутени. Слышны обращённые к нему слова, смех, шум набегающих волн и тонкий свист ветра. Он обводит взглядом сидящих у костра, задерживается на юном лице Джейн. Рука медленно скользит в карман, вздрагивает от холода и крепко обхватывает рукоятку револьвера. Взгляд падает на огонь и серебряное дуло блестит в его свете…

Ник резко поднялся.

- Ты чего? – услышал он голос Джейн.

- …Ты красива, Джейн… как ты всё-таки красива…

Ник достал из нагрудного кармана несколько старых фотографий и бросил их в костёр. Не став смотреть на пламя, он резко развернулся и пошёл прочь, на звук моря. Он знал, что где-то в темноте, у берега, качается, подбиваемая волнами, деревянная лодка. Старая, просмоленная – их первое и последнее судно. Из-за спины доносились окликающие голоса, но Ник, не оборачиваясь, вошёл в воду и побрёл вдоль берега. Уже через две минуты он уверенными движениями грёб прочь от пляжа, опуская вёсла в мягкую, податливую воду.

Немного погодя ночь разорвал плотный звук выстрела. Ник перестал грести и вгляделся в бережную полосу. Всё так же мерцала в темноте точка – бесшумно, нервно. С берега веяло свежим дыханием тишины. Снова взявшись за вёсла, Ник продолжил вести лодку вперёд.

Он плыл, забыв о времени, не имея маршрута. Час… следующий… лаская взглядом звёзды над головой, окруженный ночным морем. Позже он заснул, уютно свернувшись на дне своего судна, покачиваемого волнами. Лёгкий морской ветер перебирал его волосы, и, опутанный сном, Ник чувствовал, как замерло всё в ожидании рассвета. И он также ждал. Ждал для того, чтобы с первыми лучами солнца услышать сквозь сон доброе и короткое – здравствуй.

 

3 июня, 17 августа – 7 сентября 2007 года