Утром всегда трудно открыть глаза. Даже если солнце в окно. Чашку кофе под нос – и бодрее найти сложно. Потом можно и душем себя побаловать и кофейку повторить.

Главное – не спешить. Запахнуться в теплый халат. Уютно забраться в кресло с ногами и журналом. Улыбнуться псине, потрепав по холке: ай, молодца!

И запретить себе думать. Строго – настрого. Надо только повторять: все хорошо, все хорошо… Вон сколько солнца за окном – на всех хватит.

*****

- О, Великий Боже, всюду непостоянство – и в людях, и в погоде, и в зверье…

С руки кормила, сама пила. А что теперь?

Ледяные брызги хлестко бьют в стекло, мокрой полосой съезжая вниз…

А только что валил снег. Только что?

- Вечность спустя. Целая жизнь. Только что…

Боже, как все глупо и не нужно.

Сказано: дура, идиотка. Явное размягчение мозга.

- Нет, ну при чем тут голова? – Нет мозга, нет головы, нет ничего.

- Яйцо или курица? Где первичность? В чем? В поступках? В словах?

Бог знает, сколько плыть придется… Ну-ну, не плач. Все – все. Тихо.

Вот так- то лучше, убери язык, мокро. Что- то до жути знакомое.

- Откуда это? – «Пьяный мачо лечит меня и плачет…потому, что знает, как хорошо…»

Сложно достучаться, мешает пелена. Вязкая, противная.

- Вкус жизни?

- Нет. Сплошная тягомотина. - Вкус жизни сначала всегда терпкий. А уж потом остатки пива и оскоминой в гортани. А сначала - всегда терпкий.

- В темном чулане. И шторы пыльные, тяжелые.

- Голоса издалека?

- По ту сторону жизни…

- Вот так и надо – одним махом – резануть наискось, сверху до низу. И чтоб из памяти отхватить кусок. Стоит только поднять руку и взмахнуть шире…горячая волна рухнет к ногам. Обдаст жаром и липкой слащавостью.

- Японцы – цивилизация. С древности и до скончания жизни. Обскакали мандаринов. А ведь с них и началось.

- Она все время толкает в бок – слышит, что внутри?

Горячие лепестки лижут, обжигая и отдавая кислятиной в гортани.

- Главное, не поднимать веки. Глухие толчки в висках – это не больно.

Шар мандарина качается вверху, сокращая амплитуду с каждым последующим витком.

- А кто- то сказал – почувствуешь легкость парения, перед тем, как камнем рухнуть вниз.

*****

Глоток обжигающего чая сквозь сомкнутые зубы – язык присох к гортани – вкуса нет.

Нет памяти. Материнского молока тоже нет.

- Мне тоже досталось, мама… Холод щипцов впился в мозг, сдавливая обручем мою голову.

- Дети мудрее нас – в них память намного поколений вперед.

- Уже тогда я знала, что придется много раз уходить. И не спешила, мама. Прости меня. Я не хотела сделать больно. Не хотела покидать теплого лона. Хотела быть в тебе. Там уют. Тишина. Мама…

- Маленькое тельце на подушке – это не Я.

Шар мандарина над головой – не моей.

- Я внЕ пространства, внЕ времени. Вне Себя.

Меня ужЕ нет - меня ещЕ нет.

- Я есть всюду и всегда. И раздираемая на куски плоть – это Я… И немой захлеб немого рта – это Я.

Глухой стук по дереву – уже не по моему – меня тАм уже Нет. Я – где- то рядом.

Мои корни глубже, чем два метра – Я – выше.

- Видишь крону того высокого дерева на холме? – Я тАм – парю вокруг, устремляясь глубоко ввысь.

- ЕщЕ глубже, ещЕ выше, ещЕ недосягаемей.

Буду громко хохотать, гримасничать, прыгать с ветки на ветку.

- Я – тОт человеческий детеныш. Меня потеряли… Ау – у- у… гдЕ Я?

*****

Яркая полоса света резанула больно по глазам. Разделила жизнь на «До» и «После».

- А что ж сейчас? – Удивительно свободно и невесомо.

- Вот только кто ж жужжит в уши? - Откуда столько насекомых?

Отвратные рожи лезут в лицо, тычутся в грудь, мерзко хохочут.

Брызжут вонючей липкостью изо всех щелей, пытаются схватить щупальцами и всосать в огромную дыру. Сопротивляться бесполезно и больно – надо сжаться в комок. Вот тАк!

Плоть помнит, кАк это было в прошлый раз – с точностью до наоборот.

Тогда меня ждали, чтобы подхватить. А теперь только свист в ушах по нарастающей и судорожно ищу выход. Тычусь лицом, куда придется, будто ищу грудь.

Сама вся здесь – только протяни руку – а вот где ж еще что?

Сложно возникнуть из ни Откуда – вокруг Ничто, сколько ни озирайся.

Зеркальце не поможет – отвали, я была лучше…

Остался только запах – он неотражаем. Все просачивается сквозь меня – все на месте, как обычно. Только без Меня.

- Не стоит цепляться – поздно – эх, мама, не пытайся меня удержать. Однажды Это уже было. Но тогда я была слабей. А теперь далеко вокруг меня корни плотным кольцом – уж не продраться…

- Знаю точно – обдерешься в кровь, вывернешь нутро – и ни на шаг.

- Уж лучше стремглав ввысь - как можно глубже – взмыл и – вперед. Чуть подался – и ты надо всеми вверх тормашками. – Что может быть лучше?

– Хочешь – обгони стаю птиц – они разлетятся в разные стороны, с испугу горлопаня и роняя перья?

- Хочешь погонять тучи? – Вперед. А вот это воздушное облако – оно совсем невесомо – убаюкает так, что забудешь - Кто ты?

- Надумаешь вниз – надо просто стремглав прыгнуть. По пути покачайся на ветках, взгляни под ноги.

- Видишь, холмик около леса? – Все думают, тАм ты.

Память разбилась вдребезги о серый мрамор. Кровавыми сгустками оседая в рыжую глину.

- Обязательно обернись в последний раз. Навсегда запомни. Рассмейся в лицо прохожим. Покажи, что тебе совсем не страшно. Брось ветром в лица желтые листья, не боясь толчка в спину. Вихрем пронесись в диком танце и в изнеможении упади в Вечность…

****

Утром всегда трудно открыть глаза. Даже, если солнце в окно.