Мальчик очень боялся этого слова. Когда кто-то произносил его, он закрывал ладошками уши и кричал (он кричал до старости): «Не хочу, не хочу, не хочу это слышать!» и топал ногами.

Глупый вздорный мальчишка, что это ты себе позволяешь. Сядь ровненько на стульчике и слушай, что говорит мама.

Но мама не говорит этого слова.

«Не хочу, не хочу, не хочу!» Не хочешь, - не нужно, никто не станет его тебе повторять.

Ночью он вскидывался во сне, потому что снилось что-то страшное. Какие-то зеленые пауки, которые ползали по стенам и протягивали к нему свои мохнатые лапы…

-А-а-а, мама! Мне страшно…

- Вот еще, - она отстраняла его ручонки. – Какие еще пауки, два часа ночи. Мне завтра рано вставать на работу. Сейчас папу разбудишь, он тебе задаст. Будут тебе пауки - по заднице…

Он все еще цеплялся за мамино одеяло, он все еще думал спастись от зеленых пауков.

Но они были сильнее…

В пятом классе отец подарил ему велосипед. Такой блестящий, шикарный, во дворе все завидовали. Мальчик сел на него, как на белого коня. Мимо проносились деревья, люди, скамейки – фильм про гордого ковбоя. Никогда еще мальчик не чувствовал себя таким высоким и смелым.

Но Петька Уксус был сильнее. Он отшвырнул ковбоя, как паршивого котенка – прочь, в кусты, и мальчик ударился коленкой о парапет. Он боялся заплакать. Отец ненавидел его слезы, увидев их, называл сына киселем. Настоящие мужчины не плачут. Они дают сдачу.

Мальчик боялся Уксуса, а еще больше боялся папу. Боялся, что папа узнает, что он боится Уксуса. Он боялся бояться, потому что мужчинам бояться - позор.

Только рыжая дворняжка с дурацким именем Полька ничего не требовала от мальчика – ни смелости, ни мужества. Она всегда с визгом бросалась к нему на встречу и облизывала расцарапанную коленку. Мама говорила, что так можно занести инфекцию, язык пса не стерилен, и мальчик прятался с собакой в маленьком палисаднике. Польку можно было обнять, она не сопротивлялась, польку можно было таскать за собой по дворам. И даже если у тебя сегодня нет и кусочка хлеба, она все равно будет семенить за тобой - пока мама ее не прогонит. Полька самая мохнатая из всех собак и самая непородистая из всех полек…

И эта рыжая Полька, которая спустя десять лет появилась в его жизни, была очень похожа на дворнягу. Да, ее звали Полина, такое редкое имя и такое дурацкое - как и она сама. Эта непослушная челка, падающая на глаза, эти длинные худые ноги в стоптанных сандалиях и сто колокольчиков смеха - всегда и по любому поводу. Ее всерьез вообще никто не принимал, она была какой-то беспородной. Но когда там, в темноте проходного двора, испугавшись крысы, неожиданно выскочившей из подворотни, она случайно оказалась в его объятьях и зашептала: «Миленький мой, милый», потом оттолкнула его, снова притянула к себе и так беззащитно зарылась в его мохнатый свитер, - он понял, что никогда уже не сможет отпустить эту дворнягу на волю. Она его приручила. Раз и навсегда. И он ее. Где бы не была, что бы не делала, ему стоило только позвать…

«Миленький мой, милый…» Да что ж она такая глупая, да разве так можно…

Но генеральский сын не должен обниматься в подворотнях с непородистой. Иначе как Полька ее никто не зовет. Тоже мне Полька-бабочка. Ты че сын, себе бабу приличную найти не можешь? Зачем тебе эта замухрышка? Хочешь научу тебя как надо с женским полом?

- Да, папа…

- Я молодым что ли не был ?

- Да, папа.

Ну да ладно, пока мать у портнихи, погусарим немного, а?

- Да, папа…

 

Ну и армия. Как водится. Как всегда. Армия для настоящего мужчины. Здесь не место хлюпикам. И здесь нечего высовываться. И только не нужно спорить со старшиной, тебе не будет никакой скидки. Папа генерал - это не повод стоить из себя черти что.

Ночью он писал стихи. Под подушкой у него был специальный блокнот. На первых страницах там были всякие армейские расчеты и нужные адреса, а глубоко внутри дурацкие строчки о розах-мимозах, которых он страшно стыдился.

И слОва этого он слышать не хотел. Писать его не хотел. Знать его не хотел. Он бы выжег его каленым железом, если б знал, с чего именно нужно выжечь. Нет такого слова, вы все его выдумали!

В армии он научился курить и ругаться матом. И теперь он не просто закрывал уши руками. Он прибавлял хлесткое словечко (за которое мать когда-то била его по губам, в армии за такое никто не бил) и сплевывал через зубы. Нет такого слова. Вы все его б… придумали.

А ночью он все еще писал стихи.

 

Польку выдали замуж за какого-то лесника. Во дворе ее кто-то обрюхатил. Говорили разное, вроде как изнасиловали, когда она поздно вечером возвращалась с третьей фабричной смены. А лесник был уже в возрасте и кто б с ним поехал просеки считать. Ну что здесь скажешь? Матом он уже умел ругаться.

 

…Алевтина просто женила его на себе. Она была на шесть лет старше, позади развалившийся брак и куча долгов. И неустроенность. И неудовлетворенность. А он молод и свеж, перспективный специалист в области радиоэлектроники. Дача, машина и двухкомнатная приватизированная в самом центре города. Все запущено, холостяцкая берлога. А она так любит разводить цветы и кактусы. Просто вошла в дом хозяйкой. Засучила рукава, выгребала всю грязь - со всех уголков. Нажарила отбивных, налила рюмку. И так же по хозяйски откинула угол его одеяла. И было бы нелепо отстранить ее в этот самый момент.

Она так и осталась в его доме. Варить, убирать, подавать на стол. У него никаких претензий. И блокнот со стихами она просто бросила в печь, а он и не сопротивлялся, прочтет – засмеет. Ему и самому теперь стыдно за эту собачью чушь.

Собаку звали Полькой, и ее давно уже нет в живых. Задавила машина.

 

Но иногда среди ночи он вскидывается и подходит к окну. Там, за тюлевой занавеской, небо полное звезд. Маленьким мальчиком он однажды сидел на балконе и любовался этими мерцающими огоньками. Мама вышла из дома:

- Что случилось, сынуля? Не спится?

- Если бы упала звезда, я бы ее нашел и принес тебе, - сказал мальчик, - потому что я… потому что… я...

- Потому что ты - что, маленький?

- Потому что я…

И осекся. Это слово дома не произносили. Так откуда же он знал его?

Оно было на шершавом языке дворняги, лижущей его коленку, оно было на губах рыжей Польки, оно было между строк его стихов, страшное и сладостное, потому что недоступное, как полькина грудь, к которой он так и не решился прикоснуться. Это слово мучило его, истязало. Потому что - ПОЧЕМУ НЕ МЕНЯ, ну почему ИХ? ЧЕМ Я ХУЖЕ?

Его нет, его нет, его нет. Они все придумали, эти чокнутые люди, в своей напыщенной неискренности, в своей показухе. Они завоевывают себе очки, они подымают свой рейтинг, они создают себе имидж. На самом деле все ложь и кликушество.

«Не хочу, не хочу, не хочу это слышать!» И он бил наотмашь всех, кто смел это произнести, кто смел это ощущать, кто смел это проявлять. Бил за Польку, задавленную машиной, бил за Полинку, выданную за лесника, бил за сожженный в печке блокнот. За все, что не состоялось и не сбылось, за все, чем его несправедливо обделили.

 

…Маленький ты мой, сейчас мы прогоним паука, мама будет с тобой, не бойся. Ну-ка, дай мне свой лобик, вот я поцелую, - и все пауки сразу испугаются, убегут...

Сейчас я ему, этому Уксусу, пятак начешу. Покажи коленку…Ого… Сейчас мы ее йодом. Ну, как, сильно печет?

И мокрый холодный нос Польки на твоем колене, и ее горячее дыхание, и преданные глаза.

И эта рыжая бестия, гроза всех дворовых мальчишек, рядом с тобой такая притихшая и покорная. Она обхватывает тебя руками и, наконец, произносит то, что ты так боялся услышать, боялся поверить в это и навсегда оказаться прирученным.

«Миленький мой. Милый…» - шепчет она, уткнувшись тебе в плечо.

И наконец произносит: «Люблю».

Слово, которого ты всю жизнь боялся оказаться недостойным.