В одном непримечательном селе, Березовка, что в Вологодской области, на самом его краю, стояла очень старая, ладно срубленная шикарная баня. Как-то зимним февральским днем, когда народ туда не очень ломится, ближе к вечеру слеталась в баньку нечистая сила. Помыться чтоб, попариться, а заодно и за жизнь поговорить. Первым с превеликим трудом, оставляя рваный, неровный лыжный след между глубокими сугробами, добрался Кащей Бессмертный. Друзей своих он пока еще не разглядел, а потому, раздевшись до трусов, сидел в предбаннике, в раздевалке то есть. Сидел на широкой лавке, отполированной бессчетным количеством голых задниц. Отдыхал, блаженствовал. Шевелил пальцами ног. Два больших пальца и мизинец левой были сильно натерты узким лыжным креплением. Ноги и без того у него были больные. Собственно, как и все остальное.

Старик с нетерпением ждал друзей. Беспрестанно бросал взгляды с настенных часов на покрасневшие пальцы. Тусовка должна была состояться в 20.00. А стрелки перевалили уже за половину девятого. «Может, не терять времени, – мелькнула у него мысль. Может, пойти пока в парилку попариться?».

– Степаныч! – крикнул он в направлении двери, которая вела непосредственно в зальчик для мытья. – Слышь, Степаныч! Выгляни на секунду!

Дверь отворилась. В босые ноги Кащея ударила упругая волна горячего воздуха. В проеме появилось полное и красное лицо заведующего баней Петра Степаныча. До распада СССР он работал председателем Березовского сельсловета.

– Ну, чего тебе, Коша? – позванивая в руке связкой ключей, спросил Степаныч. Может, пивка принести? Баварское завезли, финское есть.

– Потом пивка. Принеси лучше веничек березовый. В парилку полезу.

– Нет веничков, дед, – отрезал банщик. – Кончились. Была еще позавчера парочка, так и ту недавно исхлестали на себе двое новых русских.

– Ну, дожили! – обалдел Кащей.- Чтоб в деревне Березовка не было березовых веников! – Он даже пальцами ног шевелить перестал. – При Советской власти такого не случалось! Зато пива у вас теперь импортного хоть залейся!

– А то ты, Коша, не знаешь, – напомнил ему Степаныч, – нынче идешь в баньку – настругай веничек. У нас даже в школу каждый учитель свой кусочек мела тащит, а директор – свой глобус. Сам видел.

Ничего на этот «бардак» не ответил Кащей, а только сноровисто сбросил трусы, и две худющих его бедровых кости мелькнули в полумраке. Минуя душевые, юркнул в парилку. Там, внутри его сразу обволок с ног до головы очень горячий, тяжелый воздух. Такой крутой, что в первое мгновение у Кащея непроизвольно открылся рот. Слюна потекла по острой бороде. Ему даже показалось, что она сейчас закипит! В парилке было так жарко, как у чрева вулкана, который только что взорвался и обдал лицо своим огнедышащим нутром. Повсюду шипела и капала вода, висел густой пар, а над низким потолком, как луна в плотном тумане, едва желтела маленькая лампочка. Воздух круто пах всем тем, чем пахнут подобные деревенские парилки: немножко человечьим потом, немножко запахом дешевого шампуня, немножко просмоленным деревом. И все это вперемежку с острым запахом березовых веников. Тех самых, которых не было в бане.

– Ух, ты! ешкин свет! Чистый экватор! – непроизвольно воскликнул старик, тощим своим задом нашаривая нижнюю полку и осторожно присаживаясь на нее. Это ж кто так эту джакузи распалил? Тут можно куриные яйца без огня варить в крутую, – недовольно заметил он, прикрывая шайкой то место, где должны быть свои. Рукой нащупал кран в шершавой и мокрой стене, покрутил вентиль. Холодная вода мощной струей забила в тазик. Кащей с удовольствием стал брызгать ею в лицо, плескать на плечи и на впалую грудь. «Надо было зубы оставить в раздевалке. – Он достал он свои мосты и подставил челюсти под упругую струю. – Неровен час еще посею их здесь, в обстановке плохой видимости».

– А ты положи их в стаканчик на окошечко, – вдруг услышал он голос с самой верхней полки. Со страху горячий пот старика тут же сделался холодным.

– Кто тут? – дрожащими руками Кащей лихорадочно стал запихивать свои протезы на место. Он вглядывался в сплошное марево, как в густой туман. И увидел сразу три головы Змея Горыныча. Они висели над плотным паром, как три воздушных шара над облаками. При чем одна голова – та, которая парила слева, – была неумело перебинтована.

– Змей, это ты, что ли, тут? А я тебя, гада, там, на лавке, сижу дожидаюсь. Сидит, понимаешь, оборотень, и голос не подает! Напугал только. Баба Яга с тобой?

– Баба Яга со мной? – удивленно переспросил Горыныч. – Да ты что? Это ж парилка мужская. Я ж не эротоман какой-нибудь, не бабник сексуально озабоченный! Давай, не тяни! Поднимайся ко мне! Спинку потереть некому.

Кащей, раздумывая, почесал свои некоторые места, смахнул с лица пот и нехотя стал взбираться наверх.

– Только не плещи там ковшиком воды на горячие камни! Не гони волну! И так дышать нечем! Тебе-то что! Даром, что ли, Змей Горыныч! А я хоть и бессмертный, но от этого пекла помру, неровен час.

Тяжело взобравшись поближе к приятелю, Кащей заметил, что тот сидит мягким местом на видавшем виды березовом венике. Тут же спросил:

– А где это ты веничек достал?

– Голь на выдумки хитра, – улыбнулся Горыныч тремя ртами. – Снял у Бабы Яги с помела! Пока она в буфете кофе свое глотала. Он вытащил из-под себя веник и стал его обнюхивать, закатив глаза от аромата. Хорошо ему было.

– А что у тебя с головой? – Кащей наполнил тазик холодной водичкой.

– Лучше, старик, не спрашивай, – потрогал Змей на голове повязку. – Это я недавно в Москву слетал. Там меня шарахнуло.

– Опять разборки устраивал с Кунцевской криминальной группировкой? Сферы влияния поделить не можете? – криво улыбнулся Кащей.

– Все гораздо прозаичнее, старик. Ты не поверишь. Это сосулька с Тверской! Рухнула неожиданно мне на голову! Прямо искры из всех глаз! Двумя головами увернулся, в плечи успел их вобрать, а третьей не повезло! Змей вытянулся на полке, выгибая приятелю спину со следами от недавно снятых банок.

– Сосулька! На голову! Ничего себе! Наверное, сосулька тяжелая попалась? Больно было?

Кащей обмакнул драный веник в тазик и стал со всей силы лупить Змея, где ни попадя. Тот одобрительно заохал, застонал, прикрыв руками перевязанную голову.

– Здоровым, Коша, головам было больней, чем раненой! Понял? Вот так это у нас! Соседнюю боль воспринимаем острее, чем свою собственную. У нечистой силы всегда так – боль ближнего болючей, чем любая другая. Ну, да ладно об этом. Ты лучше спроси: с крыши какого здания сорвалась мне на башку дура ледяная?

– Ну и с какого? – переведя дыхание и осматривая масштаб работы, спросил Кащей.

– С крыши здания Российского комитета по правам человека. Понимаешь, к чему это я? Государственное дело! Старушка одна сердобольная своим платком голову мне перевязала. Говорит, иди за права бейся. Тебя ж не по своей воле так сильно зацепило, а потому имеешь полное право на материальную компенсацию. «И куда только Лужков смотрит? – возмущалась правильная бабушка. Сосулек развелось – нечистой силе пройти негде!».

– А при чем здесь ты? – осадил Змея Кащей. – Сосулька распространяется только на права человека, а ты не человек. Ты же нечистая сила! Ты даже после бани останешься ею!

Ты прав, – вздохнул Змей, переворачиваясь на спину. – Но я в тот момент как-то об этом не думал. Контузия сказывалась. Это только Степаныч нас тут за людей держит. Баньку классную организовывает, попариться пускает. А в Москве сплошное попрание. Короче, полетел я по этажам ихним права свои искать. В одной приемной девушка меня молодая выслушала, записала все с моих слов. Потом олигарх какой-то вмешался. Сказал, что надо, мол, этого Горыныча проверить. Не воевал ли он на стороне чеченских боевиков? «Что-то сильно рожа его напоминает мне одного ихнего полевого командира», – высказал он опасение.

Кащей хотел уточнить, какая именно змеиная рожа напомнила чиновнику чеченского полевого командира. Ведь у того их три. Да сдержался.

– В общем, сказали придти через недельку, – макнул Змей травмированную голову в тазик с водой.

– А они за это время собирались выяснить, образно говоря, за кого я. За белых или за красных.

– Ну и за кого ты? – стал так же яростно хлестать себя веничком Кащей, как только что хлестал своего друга. Но тот проигнорировал вопрос.

– Слушай сюда, – с шумом отхлебнул Змей водички из Кошиного тазика. – Через недельку являюсь. Справочку притаранил от лечащего врача. Доктор научил меня говорить, что страдаю я сильными головными болями, коих ранее не знал никогда. Мало того – испытываю жуткое головокружение при полете, хроническую тошноту и рвоту, когда набираю высоту. Упирай, говорит на то, что вынужден, мол, теперь все время ходить пешком. Но они меня, представляешь, даже слушать не стали.

В этом месте рассказа Горыныч молча забрал у Кащея драный веник и положил его себе под среднюю голову. Та от удовольствия закатила глаза.

– Сказали, ошибочка вышла, – продолжил Змей. – Сказали, не в те двери, нелюдь ты этакая, ломишься. Тебе надо в Министерство по чрезвычайным ситуациям. Лети к Сергею Шойгу. Он тебе точно поможет. Это его профиль. Он занимается падающими сосульками, самолетами и домами.

– О! Начинается! С больной головы на здоровую, – возмутился Кощей, заботливо поправляя набрякшую от воды сползающую змеиную повязку.

– И не говори, – согласился Горыныч. – Ну, ты же знаешь! Нашего брата так просто не взять! Являюсь снова дня через четыре. Рентгеновские снимки черепочков разных захватил. Тех, что валялись у меня дома еще с Куликова поля. Встречают меня три здоровых амбала, спецназовцы, наверное! В лифт запихали и говорят. «Еще раз, змей зеленый, залетишь к нам – свернем тебе две твои здоровых башки, а третья сама отвалится! Не погань своими глупыми претензиями наш фонд по правам человека! Полетел вон отсюда!». Хотел я дохнуть на их своим огнеметом, да в лифте места мало. Развернуться негде было. Так ни с чем, бесправный, и вылетел.

– Ну, а к Сергею Шойгу собираешся? – рассматривая свои натертые пальцы, спросил Кащей. На него эта история не произвела особенного впечатления. На своем не одном веку он не такое еще помнил.

– Нет, не собираюсь, – стал спускаться с полки Змей, – пустая трата времени. Я вот Валерии Новодворской пожалуюсь. Она нравом покруче Бабы Яги. Наша, кстати, заждалась уже нас в буфете. Идем к ней.

Вывалилась нечистая сила из парилки разомлевшая, раскрасневшаяся. Хороший заряд бодрости получила. Степаныч вынес им пару свежих простынок, завернулись они в них, сели на лавку дух перевести да обсохнуть немного. Змей Горыныч хотел стрельнуть у банщика три сигареты «Winston», поскольку три головы хотели покурить, но Степаныч пожадничал, не дал три, а только одну. Недовольный Змей сунул сигаретку в рот травмированной башке, та прикурила от зажигалки банщика и с удовольствием затянулась.

– Пропади они пропадом, – поделился Горыныч своими мыслями с Кащеем, – все эти фонды и институты ихние по правам человека! Нет для меня дороже единственного права – права на халявную затяжку, – выпустила голова смачную, длинную струю дыма.

– Понимаю тебя, – многозначительно заметил Кащей. – Чем затяжка больше на шару, тем она, естественно, дороже.

Трехголовый чуть дымом не подавился, страшно закашлялся, хотел что-то возразить, но в этот момент скрипнула дверь, и в предбанник вошла Баба Яга. Прямо с порога, не поздоровавшись ни с кем, вдруг заявила:

– Не знаю о чем вы тут говорили, а ехать, мужики, надо!

– О, наконец-то «Челлинджер» приземлился! Явилась реликвия! Почему ты у нас такая недисциплинированная, вечно опаздываешь? – высмаркивая нос в простыню, недовольно уставился на нее Кащей.

– Ну, потерпи меня, долгожитель ты наш, – беззубым ртом улыбнулась Яга. – Очень скоро я от вас улечу.(лучше просто: «очень сокро я от вас улечу»)СОГЛАСЕН.

– Про репатриацию в Израиль намекает, – повернулся к Бессмертному Змей. – Кто ж тебя туда пустит? Ты же чисто русский персонаж! – повернулся он к ней, принимая из ее рук целлофановый пакет.

– Я чисто русский персонаж!? – замерла от элементарной безграмотности Горыныча старушка. Даже глаза у нее побелели. – Да я, чтоб вы знали, полукровка! По маминой линии я стопроцентная еврейка! У меня в Америке тетя Фейга живет!

– А-а! Так ты, значит, в Америку намылилась, – с нескрываемой завистью сказал Кащей. – Подумаешь, Америка! В Израиле, между прочим, ничуть не хуже. Там уровень жизни гораздо выше, чем в Штатах. – Старик вытащил из потертого портфеля бритвенный прибор «Gilltte», сунул в руки Бабе Яге треснутое зеркальце и, заглядывая в него, заскоблил станком по впалым щекам.

– Тебе-то об уровне жизни заботиться! Участнику столетней войны против Тевтонского Ордена! – СОГЛАСЕН (неприязненно?) заметил Змей Горыныч. Он засунул палец в ухо средней головы и, затряс им, выуживая оттуда воду. – Лучше бы помолчал.

– Сам помолчи, жидовская морда, – не отрываясь от зеркала, миролюбиво огрызнулся Кащей.

– А ты какую имеешь в виду? – нисколько не обиделся Змей. Напротив, стал он перед Бабой Ягой куражиться. Нравилась она ему. И этот треп доставлял ему истинное удовольствие. – У меня их три!

Баба Яга тоже была не против пошутить.

– Не вижу никакой разницы! Куда ни плюнь – попадешь по адресу, – хмыкнула она.

– Я бы и рад, чтоб было так, – неожиданно погрустнел Змей, – только еврейской крови во мне не более, чем у Ивана-дурака. Бросаете меня, значит, эмигрируете. Что вам в России не живется?

– Он еще спрашивает? – оторвался от зеркальца Кащей. – Много ли тебе дали за сосульку, что шарахнула тебя по балде? Еще вопросы будут?

Змей Горыныч только засопел в ответ.

 

– Лично у меня особых претензий к родине нет, – поправила Баба Яга на голове парик и достала из пачки «Примы» сигарету. – Просто это моя неуемная страсть к путешествиям и стадное чувство, – неожиданно придумала она. Стало ей от этого самой смешно.

– Стадное чувство? – переспросил Змей. – Какое стадное чувство, старуха? Да ты что? Ты же у нас одна такая на весь белый свет! Разовая, как и твоя ступа!

– Ну, а ежели серьезно – то притесняют территориально! – жадно затянулась она сигаретой. – Третьего дня надо было мне в Беловежскую Пущу слетать по личным делам, так, представляете, Лукашенко по тревоге воздушные силы поднял! Отдал приказ – при пересечении границы – стрелять на поражение! Сказал, мол, от своих белорусских колдунов никак избавиться не могу, так еще эта русская нечисть летит! Короче, что вам сказать? Повел себя как отъявленный Пиночет! Форменный антисемит! Одним словом, что там говорить – с наступлением весны – в Америку! К тете Фейге!

– Иди, помойся вначале, – забрал у нее зеркальце Кащей. Он побрился, был весь розовый, гладенький и выглядел моложе своих лет. – Мы со Змеем уже попариться успели, а от тебя нафталином пахнет!

– Никакой это не нафталин, господин бессмертный, а французская парфюмерия, темнота! – беззлобно возразила Баба Яга. – А помыться – я сегодня пропускаю.

– Чего пропускаешь-то? Когда снова помоемся!? Теперь только на будущий год Степаныч нам такой праздник устроит, – забрал у Бабы Кащей сигаретку и затянулся. – Иди, пока вода горячая!

– Отстань! – отмахнулась та. – Не пойду, и всё!

– Ну, чего ты к ней пристал, мешок с костями, – поправляя на себе простыню, сказал Горыныч. – Нельзя ей сегодня. Она себя не очень комфортно чувствует. По-моему, у нас критические дни начались. Верно ведь, красавица?

Красавица, испепеляющим взглядом обвела Змея, сделала большущие, выразительные глаза и покрутила пальцем у виска. «Ну, чего ты несешь при людях-то, галоша зеленая!»

– Подумаешь! Делов-то! – не придал никакого значения змеиным словам Кащей. – У меня вся жизнь – критические дни! – И, заметив на себе недоуменный взгляд Горыныча, пояснил:

– Сам посуди! Легко ли жить, когда ты здесь, а яйцо твое в невесть каком сундуке за семью морями? Вот Средиземное переплыву, сразу стану к нему поближе. А то неудобно как-то – два уха, два глаза, две руки, две ноги, а эта деталька одна.

Услышав это, Баба Яга попыталась украдкой заглянуть несчастному под простыню. Не очень она верила россказням всяким. Но как ни старалась – никакой детальки не рассмотрела.

– Недостаток яиц совсем не повод Отечество предавать! – с пафосом воскликнул трехголовый.

– Да бог с ними, с яйцами! – воскликнул Кащей. – Я уже давно привык с одним обходиться! Труднее нищенское существование влачить! Посетил недавно департамент, где пенсии старикам назначают, так там сказали: имеешь свои 30 баксов – радуйся. Будешь надоедать – и эти деньги отнимем. Простреляли меня по компьютеру и говорят: ты у нас вообще проходишь, как бессмертный, а бессмертным по российским законам пенсия не полагается. Свободен, дедушка! Таким образом, сами выпихивают меня в Израиль!

– Что же ты, Коша, будешь там делать? – грустно спросил Змей.

– Во – первых, я там буду не Коша, а Иннокентий Бессмертный. Во вторых, открою кабинет экстренной помощи по прерыванию запоя и по восстановлению мужской потенции. Все-таки кое-какой опыт имею за 800 лет, – скромно ответил Кащей.

– Бросаете меня, стало быть, – захлопал глазами Горыныч и отвернулся к окну. Бабе Яге стало жалко тайного своего любовника. Покопалась у себя в целлофановом мешке, достала оттуда бутылку шотландского виски и пакет шоколадных конфет «Красная Шапочка».

– Не печалься, друг любезный, – склонилась головой она к нему. – Даст бог – еще свидимся. В это время отворилась дверь. Банщик Степаныч, протянув руку с часами, показывал, что пора баньку закрывать. Спешно, второпях забулькало в разовые стаканчики спиртное.

– На посошок! – провозгласила Ежка и первая лихо опрокинула виски. Кащей же сперва надкусил конфетку и лишь потом, не торопясь, долго цедил эту шотландскую бормотень. А Змей Горыныч пил и думал: «Что-то я не въехал. На посошок – это в связи с закрытием бани или по случаю отъезда нечисти за бугор? Что эта женщина имела в виду, – непонятно». А женщина, прежде чем выйти на улицу, достала все из того же пакета губную помаду, и теперь уже Кащей держал перед ней зеркальце, пока она делала свои губы очень выразительными, то есть красными, как огонь.

На улице Змей Горыныч вытащил из-за пазухи веник и стал старательно пристраивать его к Ежкиной палке.

– Оставь, – остановила его Баба Яга. – Возьми себе на память. Когда будешь с ним в парилке – будешь вспоминать обо мне. Голос ее дрогнул. Змей прижал любимую. Не мог промолвить ни слова.

– А как же ты без помела долетишь? – бесцеремонно вмешался Кащей.

– Не переживай за меня, – ответила Баба Яга. – Долечу на автопилоте.

«Надо, наверное, и мне что-то подарить этому трехголовому несчастью», – вдруг подумал Кащей. Увидев его плачущие морды, не задумываясь стал снимать только что надетые на валенки лыжи.

– На, дорогой Горыныч! Прокладывай в России лыжню по первому снегу и тоже не забывай меня!

Коша постучал лыжой об лыжу и протянул их другу.

– А как же ты? – в один голос закричала нечистая сила.

– А зачем они мне в Израиле? – резонно заметил Кащей. – Я там себе велик куплю.

Еще какое-то время топтались на снегу, обнимались и говорили теплые слова. Затем Степаныч с крыльца бани наблюдал, как, слегка разбежавшись, взмыл в ночное небо Змей. На его коротких ногах покачивались Кащеевы лыжи, а палки он держал под мышкой. Баба Яга привычно прыгнула в ступу, выстрелив в прозрачный воздух синей струей дыма, завела автопилот, сделала над баней круг и стремительно скрылась за верхушками деревьев. А банщик долго еще слышал, как в ночи скрипел и хрумкал снег – это Коша, преодолевая сугробы, торопился домой. Ему не было холодно. Шотландская бормотень приятно разливалась по нутру.

 

§ § §

 

Прошло много времени. Так много, что Березовская банька пережила один пожар и два ремонта, а ее хозяин успел благополучно пройти полный курс, на котором ученые специалисты отучили его от алкогольной зависимости. Поборов в себе эту пагубную страсть, стал Степаныч владельцем небольшой бензоколонки. Но банные свои залы не оставил. Продолжал с удовольствием заведывать ими. И не от того, чтобы зарабатывать больше, сколько для общения с разными интересными людьми. А уж как был он рад, избавившись от зеленого змея, встретиться по весне с забытым Змеем Горынычем! Этого не передать! Тот свалился с неба неожиданно, как снег на голову.

И вот сидели они сейчас на широком крылечке бани, пригреваемые солнышком, и Степаныч не переставал удивляться:

– Подумать только, Горыныч! Как быстро летит время! Как будто только вчера мылись вы, нечистая сила, у меня в бане, а уже три года прошло!

– Нет, ты послушай, что Баба Яга, женщина моя драгоценная, пишет из Америки! – тряс Змей перед красным носом Степаныча голубым конвертом. С нетерпением стал читать, а банщик с превеликим интересом слушать. – «Хэлло, дружок ты мой любезный Горыныч! Вот пишу тебе, а перед глазами стоит у меня твой… этот.., этот.., ну, ладно.., это не интересно, тут личное, – перевернул Змей листок, – а вот нашел самое, самое! Работаю на мысе Канаверал, в центре подготовки астронавтов! Учу молодых кандидатов в космос преодолевать гравитационное поле и все такое прочее. До этого года два работала в Бруклине таксистом, осваивала английский. Кстати, я тут не Баба Яга, а Grand-Iahoo. Если бы ты улетел со мной, то в Диснейленде тебе бы цены не было». – Тут Змей недовольно хмыкнул, крякнул даже раздраженно, и стал читать дальше: – «Получила недавно весточку из Израиля от Иннокентия Бессмертного! Пишет, что одолевает язык, что при необходимости – выручает идиш. Первое время с трудом привыкал к очень жаркому климату. Пишет, что буквально таял на глазах».

– Это с его-то комплекцией! – толкнул Степаныча в бок Змей, оторвавшись от письма. – «Насилу адаптировался, – продолжил читать он. – Сейчас Коша работает платным тамадой! В домах престарелых для пожилых людей. Отмечает дни рождения и золотые свадьбы! Желает всем традиционное израильское до 120! А сам свой возраст от всех тщательно скрывает! Хвастается, что в каждом доме престарелых есть у него любовница! Интересно, что он с ними делает?

– А про арабов есть там хоть слово? – с тревогой в голосе спросил вдруг Степаныч. Знать, что старик делает со своими любовницами, банщику было неинтересно.

– Про каких прорабов? – уставился на него Змей.

– Про арабов, говорю, про врагов ихних пишет что-нибудь Коша? – крикнул банщик в первое попавшееся ухо Змея.

– А-а-а! Про интифаду, что ли? Так это здесь, – взял Горыныч другой листок. – Слушай, что Коша на эту тему Бабе Яге пишет. «Наш страна, старуха, не ваша американка Моника Левински! Израиль ни перед кем никогда на колени не бухнется! На том стояли, стоим и стоять будем!».

В этом месте чтения Змей неожиданно замолчал и сложил письмо. Помолчал и сказал Степану, что очень сильно уважает Кащея, а Бабу Ягу всю жизнь любил. Банщику не надо было два раза смотреть на опечаленные физиономии Горыныча.

-У меня в Вологде, – стал кричать ему в уши Степаныч, – есть человек, который за небольшие деньги может помочь тебе выиграть гринкарту! Хочешь полететь в Америку? Полетишь без проблем!

– Не полечу ни за какие деньги! – тоже вдруг стал кричать Змей. – Сам посуди! Ну, улечу я, а как Россия будет жить без нечистой силы? Один Леший останется! Да и тот практически не функционирует! Ты можешь себе представить Русь без нас? Русь без нечистой силы все равно что твоя баня без воды, все равно, что невеста без брачной ночи! Будет одна сплошная голая территория! Ни тебе вековой, загадочной таинственности, ни сказочной романтики, ни русского лубочного(СОГЛАСЕН) шарма! Что это будет за Родина, кишащая сплошными «ночными бабочками», аллигаторами-олигархами да киллерами!? Совесть мне гражданская не позволяет свалить! До конца дней своих останусь здесь! Я ведь как никак еще фигура колоритная! Я же фольклорный элемент!

На этих словах распрощался Змей Горыныч со Степанычем, взвился в небо и улетел, обещая заглядывать в баньку чаще. Долго сидел банщик на крылечке, переваривая слова нечистой силы. Потом прошел в раздевалку, взял в шкафчике забытую, кем-то изрядно потрепанную книжку Пушкина, раскрыл ее на первой попавшейся странице и стал с интересом читать:

«У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том.

И днем, и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом;

 

«Правильно рассуждает Змей Горыныч, – оторвался на секунду от чтения Степаныч, – не может быть хорошей жизни на Руси без нечистой силы». Никаких своих сил у него не было оторваться от пушкинских сказок. Так и просидел за чтением всю ночь. До самых первых петухов.