Конечно, только иногда и не вполне чётко, в туманной дымке, как когда-то Японию с Сахалина. Порой самому не верится, что я на это способен, тем более что подобное во многом невыразимо и необъяснимо.

 

Как люблю плавать и летать! И не только на километры в морях, но и мыслями в океане бесконечномерного пространственно-временнОго бытия и сознания, а чувствами – на седьмом небе. Оттуда и удаётся заметить, услышать, распознать, понять, зафиксировать, а то и сотворить нечто неизвестное, неочевидное, нетривиальное и, надеюсь, небесполезное. Кроме того, именно там и заряжаюсь энергией бытия и сознания (а не только солнечной). И как хочется верить, что она полна Добра и Света!

 

Не думаю, что моя энергия слишком велика, хотя мои движения приводит кое-кого к мысли о том, что у меня внутри - батареи. Но, возможно, она всё-таки выше средней. Ведь почему-то многие другие, с кем общаюсь даже по телефону, её чувствуют и порой говорят об этом мне и между собой. Последнее иногда доходит до меня в форме завуалированных намёков с анонимными ссылками. Изредка некоторые признаЮтся в том, что им сначала со мной тяжеловато, зато когда привыкнут – легко и даже якобы приятно. Не знаю – не мне судить. Но подобные голосА независимы и довольно многочисленны, а вероятность того, что все льстят удивительно сходными мыслеобразами, ничтожна. Поэтому, наверное, нечто подобное действительно имеет место.

 

Часто нет ни минуты на не замутнённое спешкой живое созерцание: уж слишком я сосредоточен на собственном творчестве. Впрочем, можно ли назвать его действительно своим? Когда через некоторое время после завершения литературных и научных произведений возвращаюсь к ним, иногда просто не верится, что они принадлежат мне. Остаётся полагать, что мне их продиктовало небо, или, как ни назови, нечто внешнее, «прекрасное и высшее». Спасибо, что оно выбрало именно меня!

 

Но обычно во время общения я не могу непосредственно творить и тогда наблюдаю и переживаю то, о чём идёт речь в данный момент. Никаких усилий при этом не делаю. Всё идёт легко, свободно и самопроизвольно. Если что-то вижу, то говорю собеседнику. Это кажется мне очевидным, а он почему-то воспринимает как откровение. Даже несмотря на то, что я вижу неясное лишь до определённой глубины, часто очень поверхностно, общо, без деталировок, а иногда и чисто интуитивно, без объяснения природы, причин и следствий. Немцы называют это „Bauchgefühl“ (чувство, диктуемое животом). Наверное, не помешает пара конкретных примеров.

 

09.09.2001 я в очередной раз повторил одному профессору свой давний тезис о современном движении Запада к пропасти. О причинах можно говорить бесконечно.

Это и явное превалирование материального над духовным с навязываемым неотступным желанием заработать на ближнем («человек человеку – волк») и неминуемой дегуманизацией общества. Даже «страна мыслителей и поэтов» давно превратилась в страну торговцев, едва ли не в первую очередь собой. И не только для легализованных (наряду с наркоманами) представительниц «древнейшей профессии», которые мелькают в СМИ на много порядков чаще, чем достойные. Открыто говорится о том, что работник продаёт работодателю именно себя.

Это и равнодушное отношение к призванию и даже таланту, хотя и более мягкое, чем при диком капитализме «перестроечного» разлива. Редко кто зарабатывает любимым делом, и особенно из творцов – учёных, писателей, музыкантов, художников, артистов...

Это и продуцирование собственных могильщиков абсурдной иммиграционной политикой, и уменьшение опоры государства ничем не лучшей демографической с поощрением гомосексуализма, и неспособность государства к самозащите от неумолимо растущей «пятой колонны»...

Ограничусь здесь только этими причинами.

А через два дня была «война миров», и позвонивший коллега почему-то назвал меня пророком...

 

Жена друга захотела составить своей подруге компанию по поездке в Париж и настойчиво твердила мне об этом по телефону. Я, хотя и чисто интуитивно – без указания истинно весомых причин, категорически отговаривал её. И мне это удалось, к счастью. Ведь в предполагаемый день её приезда на «столицу мира» набросился редкий по силе ураган и были человеческие жертвы.

 

Есть ещё много, хотя и, возможно, менее ярких примеров, когда я в априорно неясных ситуациях внимательно прислушивался к интуиции и к движениям души, и они не обманывали ни меня, ни других людей. По-видимому, это происходит повседневно, и не только у меня. Просто мне лучше известно то, что связано со мной.

 

Остро чувствую наличие или отсутствие души не только у живых, но и у тех, кого, по общепринятым представлениям, с нами уже нет, но которые оставили следы своей деятельности. Если у, казалось бы, живого нет души, то он мне кажется неживым. И, наоборот, встречаясь со многими творениями недавно или давно ушедших, чувствую ясно, в самых мелких деталях, живые дУши их авторов и даже, насколько удаётся, общаюсь с ними посредством моих произведений. Конечно, и ушедшие родные – для меня живые. Как хочется верить, что и я сам с моих страниц хотя бы в чьих-то глазах предстаю как живой!

 

Проникая в дУши творцов при сличении чужих оригиналов и переводов, ясно чувствую, что последние «врут» куда внушительнее календарей. Конечно, есть очевидные объективные трудности поэтических переводов. Но, как ни странно, намного хуже обстоит дело с, казалось бы, сравнительно несложными техническими переводами научных произведений. Основная беда не в том, что в науке переводчик –просто другой человек. Важнее, что он, как правило, резко уступает автору по уровню взлётов мышления и, желая завуалировать своё непонимание ключевых мыслей творца, просто выхолащивает их настолько мастерски, что не знакомый с оригиналом и следов не обнаружит. Поэтому давно пишу свои научные труды на английском и даже мечтаю хоть немного освоить латынь для постижения классиков. Но пока намного лучше знаю и чувствую Латинский квартал в Париже...

 

Всё, чем живу, даже относящееся к неживой природе, для меня оживает. Это касается чисел, фигур, деформируемых твёрдых тел, формул, методов, теорий... Создаю новое в науке движениями мысли, столь же свободными и непринуждёнными, как и мазки живописца. О каком бы то ни было «вымучивании» результатов путём долгой напряжённой работы давно забыл. Искренне считаю, что в науке больше поэзии, чем в самОй поэзии, но, конечно, при условии не просто понимания, а глубочайшего проникновения.

 

Искренне вживаюсь в других людей. Надеюсь, это помогает мне лучше понять их. И, наверное, взаимно. Стараюсь в посильной мне степени нести им Добро и Свет. И, возможно, иногда это удаётся, как и увидеть ответные. Спасибо миру за всё!