В зеленых, желтых, пурпурных пятнах луж виднелось едва различимое отражение засыпающего города. Дымилось оранжево-красное солнце, то, вспыхивая у самой кромки вечнозеленых елей, то, устало, золотясь вдали. Листва деревьев в этих уже прохладных лучах казалась малиновой. Яркий солнечный свет не слепил и не резал глаза до слез. Его блики теперь наполняли душу тоской и тревогой перед наступающими сумерками. Лицо Человека в этом оранжево-бордовом безумии выглядело зловеще: бледное, с впалыми глазами, оно, казалось, плавало в крови.

– Привет, - нерешительно сказал Он.

– Здравствуй, - едва слышно пробормотала Она.

Он медленно брал в руки кисть и делал первый нерешительный мазок. Вслед за первым на холст ложился следующий, более смелый и насыщенный цветом, затем вновь – дрожь охватывала его руки, и мазок получался едва различимым. Но он упорно и рассерженно боролся с волнением, продолжая свое дело.

Ему так хотелось передать ее смеющийся взгляд, словно переполненный до краев бокал с вином, и этот насмешливый изгиб розовых губ, черные, словно уголь, волосы, рассыпавшиеся непокорными локонами по угловатым девичьим плечам. Но картина получалась излишне яркой, или наоборот тусклой. Иногда ему казалось, что девушка с холста была безжизненна, либо надменно кокетлива.

Но дни сменяли ночи, а ее образ упрямо не выходил из-под его кисти. Он ненавидел себя за свою бездарность.

Тогда он брал дрожащими руками едва тлеющий в темноте окурок, и начинал нервно курить. Его словно окутывало приятное томление, все становилось не таким, как прежде, более ярким, дерзким. И кисть в его руках двигалась более уверенно, выводя на холсте четкие линии ее волос, упрямый изгиб алых губ. Но его муза уходила, когда сигарета завершала свою непродолжительную жизнь….

И тут пришли они. Люди, решившие разлучить сердца влюбленных. Он дрался за нее, вырываясь из рук злодеев. Но силы были не равны. И он обессилено упал на пол, понимая, что проиграл битву.

Муза ушла, и больше никогда не посетит его. Жизнь теперь не имела смысла.

 

Эпилог

Молодой человек медленно осматривал небольшое помещение. Обои уныло свисали со стен, обивка дивана была порвана, и оттуда неприветливо торчали поржавевшие пружины.

– Ну, так вы будете снимать квартиру-то? – громкий голос, похожий на скрип, заставил мужчину вздрогнуть.

– Скорее всего – он замолчал, чувствуя в воздухе запах многолетней плесени, - Да.

– Ну, и отлично. Думаю, мы поладим.

Старуха отдала ключи мужчине, получив долгожданный конверт с деньгами.

– А кто здесь раньше жил? – решил он задать вопрос, мучавший его.

– Да, так. Художник, наркоман законченный. Все курил свою марихуану, деньги мне не платил, ну, я его выселила. Говорят, гниет сейчас в каком-то диспансере. – Смачно плюнув в коридор, забурчала старуха.

Молодой человек молча кивнул, замечая в углу мольберт. С холста на него смотрели изумительно зеленые, как первая трава, глаза.

– А ты, сынок, кем работаешь?

Молодой человек прошептал, не в силах оторвать взгляд от красивого лица с портрета:

– Я? Художник. Теперь.