Каждый день, и в дождь, и в вёдро, в жару и снегопад, ровно в 11 часов дня над Олимпийским центром Мюнхена плывет колокольный звон. Не густо-басовитый и торжественный, присущий соборам и многовековым кирхам города, а тонкий, медный, вроде игрушечный. По звуку определяешь: церковка, видать, небольшая. Но вот, однако же, внимают её гласу и круглая громада завода ВМW, и все „паруса“ и ярусы архитектурного чуда – стадиона, и поток машин, снующих по широкой магистрали; слушают жилые кварталы в округе.

Если идти на звон колокола, то к церкви и выйдешь. И вправду крохотной, вовсе незаметной в окружении стеклобетонных монстров. Белёная избёнка с тремя незатейливыми „луковками“ - во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Белая голубица среди зелени небольшого сада. А, поди ж ты, с голосом и... гонором.

Угомонится колокол – и выйдет из дверей старец. Тоже белый, как лунь. Земной и, в то же время, библейский. Лицо живое, открытое. Прищур глаз за очками, а взгляд – цепкий. Шустрый такой, не дряхлый старичок. Батюшка Тимофей –Väterchen, так немцы зовут, хотя никто его официально в этот сан не рукоположил. Но Богородица так решила – значит, так тому и быть. Она, считай, полжизни его наставляла: куда идти, где жить, что богоугодного делать. И вот – вывела на правильный путь и лета даровала многие. 102 уж минуло, как родился. Можете по паспорту проверить...

Может и есть здесь какая выдумка, но два года назад сама по телевидению видела и в газетах читала, как деду Тимофею 100-летие справляли. Сам обербургомистр Мюнхена ему подарок вручал, поздравлял с вековым юбилеем. А газеты назвали деда „особой достопримечательностью столицы“. Тогда в церковь много людей приходило-приезжало – поздравить „батюшку“.

А если разобраться – кто же он на самом деле такой, Тимофей Прохоров? Христианин, а как же. Донской казак, сын кулацкий и сам кулак по происхождению и духу. Так советская власть назвала, да не так это понимать надо. Были Прохоровы – крепкая, хозяйственная семья. Детей много – три сестры да семеро братьев, и он в том числе. Десять детей – десять работников. Девки больше по дому крутились да со скотиной управлялись. Мужики – в поле, да всю мужскую работу справляли. Земля была, подворье немалое, изба просторная, одёжка справная. Вот уже и кулаки, и кровопийцы. А раз так – наказать! За труд, за пот, за то, что подымались до зари, что жить хотели по-людски, не побирушничать с такой-то оравой детей и внуков. А тут, за здорово живешь, отдай все это незнамо кому. Пусти по ветру.

Встали братья на белую сторону баррикад, к „контре“ примкнули. Что ж, каждый своим умом живет, свою правду ищет и, значит, путь выбирает. Да и не о том рассказ. О другом...

Отбушевала революция. Отпылали пожары Гражданской. И потекла заново жизнь. Да уж совсем другая. Про Бога единного забыли, другим богам молиться стали. Очнуться-оглянуться не успели – вновь война грянула. Теперь уже с немцем. Тимофея Прохорова на фронт не взяли. Говорит: „по возрасту“. Остался дома - в колхозе тоже мужские руки нужны были. Всякие работы исполнял, за скотиной смотрел. А когда немец после Сталинграда отступать начал, да назад, в Германию, бежать, пошли через их село разбитые части. Тут-то и заприметили немчики на дворе у Прохорова двух лошадей и подводу. Спрашивать не стали – забрали и всё, скарб свой везти. А лошадей Тимофей берег и холил: пропадут – не отчитаешься. Бросился вдогонку, чтоб возницей взяли. Думал, до границы. Ан, вышло по-другому. До самой Австрии забрёл, аж до Вены. Здесь его на произвол судьбы и отпустили. Теперь куда? Ни справки, ни других каких документов – ничего нет. Назад? Невозможно. Пристрелят и слушать не станут. Здесь оставаться? Тоже плохо. Ни лица знакомого, ни души родной, а язык-то вообще чужой, два-три слова только и знал: выучил, пока месяцы обозом ехал. А тут новая беда – лошади исчезли! То ли кто украл, то ли на время взял. Поди разберись. Народу беглого – тыщи. Покрутился Тимофей, погоревал и стал в работники наниматься. Крыша-то над головой нужна, да и кормиться чем-то надо. Пристроился, одним словом. Вот только жалел, что русских церквей нет.

А через какое-то время стали ему вещие сны сниться. Богородица стала являться, Дева Мария по-здешнему. Ясные такие сны, как будто всё наяву. Вот Богоматерь-то и приказала:

- Ты должен построить церковь примирения Востока и Запада!

Прохоров прямо перепугался. Как построить? Из чего? Я же кругом один! А Богородица ласково так смотрит и успокаивает:

- Я тебе помощницу дам.

И вправду, через какое-то время встретилась ему русская женщина-беженка. Зовут Наташа, тоже одна в чужом краю. Вот и попросилась под его защиту, поверила, что не обидит. Тимофей сразу догадался: это Пречистая в помощницы её послала. Так и стали жить вместе.

Вот живут на Земле два человека, а вроде и нет их. Уж сколько лет минуло, как Прохоров в этой самой Австрии на птичьих правах обитает. Документов – никаких. Думы каждый день. Куда ни пойдет – всё бестолку. Что делать? А тут снова сон вещий приснился. Наблюдала, видать, за ним Богородица.

- В Мюнхен иди, в Германию, там найдешь свои документы, - говорит она Прохорову.

И опять крепко поверил в сон Тимофей. Но легко сказать - в Мюнхен. Он – во-он где, за горами. Километров-то сколько. И граница опять же. Но собрали с Наташей какие-никакие вещички, все свои небольшие сбережения – и двинулись в путь-дорогу. Она в сны Прохорова свято поверила.

Как до Баварии шли-добирались, долгая история. А только на границе арестовали их, как нарушителей. Стали документы требовать, а их-то в помине нет! И справадили в тюрьму, причём, по отдельности друг от друга. Разлучили.

Через несколько дней стали по разным кабинетам вызывать. Прохоров объясняет, как умеет, сон рассказывает, а немецкие чиновники головами качают да смеются. Но паспорт все-таки выдали! Правда, без гражданства. И его с Наташей отпустили.

А жить где? В поисках приюта добрались до тогдашнего мюнхенского пригорода – Обервизенфельда. Здесь раньше аэродром был. Сюда же из разбомблённого города обломки разные свозили – битые кирпичи, какие-то блоки, обгоревшие деревянные части. Забрели сюда Тимофей с Наташей, и смекнул он сразу, что из всего этого богатства можно себе хатёнку построить. Пока тепло, надо за дело приниматься. Кто их на свалке тронет?

Прохоров – мужичок крестьянской закваски, многое руками умеет. Кирпич за кирпичиком, досочка за досочкой – сложили с Наташей себе неказистое жилище. Кое-что и докупить пришлось. Но крыша над головой уже была. Полицейские приезжали, ругали за самовол, запрещали, но не трогали. А потом и вообще отвязались, оставили в покое. Задурил их совсем мужик своими снами. Хотя, вообще-то, кто его знает? Может, его и правда Дева Мария выбрала и охраняет...

А Прохоров про церковь не забыл. Тут как раз опять сон увидел, третий уже. И утвердился духом – буду строить! Материал – вот он, под рукой.

С утра до вечера копошились они с Наташей: стены клали, плоскую крышу настилали, а потом за „купола“ принялись. Знал Тимофей, что сам, своими руками должен церковь построить. Богоматерь так и велела: ты должен построить церковь Примирения...

Украсили церковку, чем могли: библейскими картинками, бумажными цветами, дешевыми иконками и домашними половичками на деревенский лад: Наташа связала. А колокола еще не было. Не звонила церковка. Его позже приобрели. Вокруг построек фруктовые деревья посадили, цветы посеяли. И зажили. На что жили? А людям окрест по хозяйству помогали, они платили... Теперь вот пенсию получает. Тоже люди добрые помогли. Улики с пчелками развел. А бургомистр-то мюнхенский, пацаненком к ним в сад за яблоками лазил.

Вот так тихо-мирно и жили. А через годы приключилось неожиданное. Олимпийские игры в Мюнхене назначили.Строить для них много чего надо было. И как раз выбрали для комплекса старое лётное поле. Место широкое, ровное. За шесть лет до Олимпиады всё тут рыть начали. Столько разных машин пригнали – земля дрожала. И по проекту ипподром в комплексе должен быть. Как раз на том месте, где церковь Примирения и Прохоровский домишко. Деду Тимофею так и сказали, мол, переселим вас, а строения снести надо. Прохоров – ни в какую:“ Мне сама Дева Мария велела. Вы что же, Божью Мать не признаете?“ Это в католической-то Баварии! На всю Германию вмиг стал известным, и люди на два лагеря разделились. Одни кричали: „Сумасшедший“, другие - „Не трогайте божьего человека!“ Журналисты понабежали, чиновники всякие. Газеты печатают. Большой шум стоял. И неизвестно, чем бы дело кончилось, но нашелся разумный человек „сверху“ - главный инженер. Он всем строительством руководил. Вот он и другие начальники самолично пришли к деду Тимофею. Долго про его чуднЫе сны слушали, а потом этот главный карту строительства развернул и стал думать. И вдруг говорит: „Пусть остается церковь. Нам места хватит.“ Честный, видать, человек, верующий. Ну, да на Судном дне всяк за себя ответит. А газеты писали - „Давид победил Голиафа!“ Смех, да и только.

А в дни Олимпийских игр столько народу в церковь Примирения повалило! Каждый день полно посетителей. Смотрели, спрашивали, охали-ахали. Наташа цветы им продавала. Хорошо так было. Людно. Потом туристы зачастили, и россияне среди них. Церковь Примирения местная власть „Музеем Востока и Запада“ объявила. Вон и табличка висит...

А Наташи уже нет. Умерла она. Давно...

 

Эпилог

Шли годы. Летело время. Знай себе голосил-заливался по утрам маленький колокол. Но вот в июле 2004-го прозвонил он в последний раз. Траурно, печально, будто плакал. Не стало батюшки Тимофея. На 110-м году жизни ушёл библейский старец в мир иной. Но осталась посредине Олимпийского парка маленькая церковка памятью о нем, и всё так же, до сих пор, ежедневно звонит ее колокол. Теперь он звонит и по нём, Тимофее Прохорове...

 

Так кто же он был, Тимофей Прохоров? Благостный человек или себе на уме хитрован? Дознаться до истины теперь уже не дано. Да и всегда ли так уж важна истина?