Я еду в незнакомый мне город Нижней Саксонии отмечать событие, которое мне совсем не по душе. Надо ли было ехать? Ну, об этом поздно уже думать. Я еду не ради виновницы торжества, а чтобы поддержать её маму…

За окном поезда проносятся ухоженные леса, желтые поля спаржи, аккуратные сельские дома. Ставшая привычной, но не родной земля. Я думаю о том, что мы привозим сюда свой образ мыслей, свой менталитет. Мы пытаемся совместить его со здешним. Иногда это в какой-то мере получается, иногда – нет…

Воспоминания возвращают меня на шесть лет назад.

 

Я жила тогда в том же, что и сейчас, многоквартирном доме, расположенном на окраине небольшого старинного немецкого городка. Первый год я была в доме единственной иностранкой и чувствовала себя не очень уютно. Соседи приветливо говорили при встречах: «Добрый день, фрау Янковска», «Добрый вечер, фрау Янковска» (с привычным для немцев ударением на первом слоге). На этом общение и заканчивалось: здешние жители привыкли держаться на расстоянии друг от друга, да и мой немецкий к беседам не располагал.

 

Однажды я увидела у подъезда девочку лет десяти, ладную, с лучезарной улыбкой. Открытый взгляд карих глаз. Каштановые, кудрявые волосы. Через пару минут к девочке присоединилась её мама – полная, но лёгкая в движениях женщина с мягкими, тонкими восточными чертами лица, очень уютная, домашняя. За ней шла девочка лет четырнадцати. Светленькая, голубоглазая. В этой девочке была какая-то щемящая незащищённость, робость и грусть.

 

Заговорили они по-русски. Вскоре я уже знала, что семья эмигрировала из азербайджанского городка Кубы по еврейской линии. Женщину зовут Марией, старшую девочку – Светланой, младшую – Евой.

Мария пригласила меня зайти к ним вечером. В большой комнате на столе располагались вино, блюдо с дымящимся пловом, пахнущие Востоком неизвестные мне разноцветные приправы.

 

В тот день я познакомилась с главой семьи, Моисеем. Было ему лет сорок. Чёрные волнистые волосы, близко посаженные брови, тяжёлый подбородок, непременные для истинного кавказца усы…

Вскоре я уже знала, что семья Марии приехала в Азербайджан из Минска во время войны да так и осталась на Кавказе. А Моисей – тат (горский еврей), вырос в небольшом селении недалеко от городка Кубы. Я, волею случая, знала, что таты отличаются от европейских евреев языком, обычаями, а главное – судьбой.

Моисей для жены и дочерей всегда был повелителем. Это положение отнюдь не умалялось тем обстоятельством, что кормила семью в основном его трудолюбивая жена – мастерица на все руки. Мария и девочки, во всяком случае, в пору нашей первой встречи, подчинялись Моисею беспрекословно.

 

Конечно, эмиграция постепенно расшатывала прежний уклад. Мария быстро осваивала немецкий язык, научилась работать на компьютере. Моисей без всякого прока проучился шесть месяцев на обязательных языковых курсах, но так ничего и не усвоил. Везде, где надо было говорить по-немецки, его сопровождала жена. Надежда найти работу при таких обстоятельствах отсутствовала. Положение получателя социального пособия в те годы было, конечно, несколько ущербным, не престижным, но в то же время убаюкивающим, удобным…

 

А всё же Моисею надо было куда-то девать нерастраченную энергию. И однажды он явился ко мне с планом реорганизации здешней еврейской общины.

Надо сказать, подобные общины должны служить в первую очередь целям религиозным, и лишь во вторую – культурным. Но община нашего города была целиком русскоязычной, и большинство её членов всю сознательную жизнь считали себя атеистами. Поэтому и приоритеты поменялись местами.

Моисей пару раз сходил в общину и пришёл в ярость. Всё делалось, с его точки зрения, совершенно неправильно. «Послушайте, Тамара Михайловна, – говорил он мне, всё больше распаляясь – какие они евреи?! Праздников не знают, молиться, как надо, не умеют. Вот мы – таты, действительно, евреи!» Я, насколько мне позволяли знания, объясняла, что горские евреи молятся не совсем так, как европейские. И что приехавшие сюда евреи являются таковыми не столько по религии, сколько по судьбе. Это их родные, в большинстве не знавшие ни еврейских традиций, ни религии, миллионами погибали во время холокоста, это их ограничивали в правах советские чиновники, понятия не имевшие, что таты – тоже евреи, что их тоже положено ущемлять… «Попробовали бы нас ущемлять и убивать, – петушился Моисей, – мы – гордые, смелые! Мы – бойцы!»

 

В конце концов, мне удалось уговорить «бойца» не скандалить в общине, не пытаться устраивать в ней революцию… Он не мог со мной спорить не только потому, что не обладал знаниями. Важнее было то, что он привык почитать старших, а я была ровесницей его оставшейся в Азербайджане мамы.

Он вообще старался меня опекать, даже попросил Марию сказать смотрителю дома, что я прихожусь ему тётей. Смотритель очень удивился, а я была даже растрогана подобной заботой.

 

Итак, работы у Моисея не было, реорганизацией общины он заняться не мог, к тому же успел повздорить со многими её членами. Всю нерастраченную энергию он обратил на присмотр за женой и дочерьми. Однако его авторитет патриарха понемногу слабел. Нет, впитавшая кавказские обычаи Мария была по-прежнему покорной. Старшая дочка отца слушалась и панически боялась. А вот младшая, Ева, начала впитывать основы европейского равноправия.

Уже через несколько месяцев жизни в Германии она решительно заявила отцу: «Ты не очень-то командуй. Германские законы защищают женщин и детей!» Моисей просто обомлел от подобной наглости.

 

Однажды одиннадцатилетняя Ева принесла из школы презерватив. Оказалось, детям на уроке объясняли, какая это важная вещь, как она помогает предотвращать нежелательную беременность и заражение всякими страшными болезнями. Детей учили надевать презерватив на муляж. А у Евы не получалось. Вот она и решила потренироваться дома, используя вместо муляжа ручку половой щётки. Самуил и Мария были в ужасе. «За девочками нужно следить в оба, – внушал жене Моисей, – здесь Содом и Гоморра! Не доглядишь, опозорят нас дочки на весь свет! Ева ещё мала, а вот Светлану хоть на замок запирай! Как уследить?!»

 

Светлана, между тем, росла робкой и послушной. От криков отца она съёживалась, впадала в панику, плакала. Учительница Светы даже вызывала Марию в гимназию, спрашивала: «Почему Ваша дочка не улыбается? Ей плохо живётся?». Девочки в школе удивлялись старомодности Светы. Как-то она пришла ко мне в слезах: сказала однокласснице, что ещё не жила ни с одним парнем, а та её высмеяла. «Как это так? В пятнадцать лет оставаться девушкой!» И всему классу рассказала. Теперь Светлану некоторые ученики дразнят…

 

Время шло, девочки всё больше тяготились давлением отца. И тут Светлана случайно познакомилась с молодым человеком, ненадолго приехавшим в наш город из Нижней Саксонии. Он оказался азербайджанцем, беженцем из Баку. Эдуард, так звали парня, жил в Германии без нормального паспорта и гражданства, имея лишь право на временное пребывание. По образованию он был искусствоведом, а работал помощником повара в ресторанчике своих дальних родственников.

И Света влюбилась. Влюбилась безоглядно. Кажется, полюбил её и Эдик. Однако ему нужно было возвращаться в свой город. Он уехал, но каждый день писал ей письма. Света, прячась от отца, караулила почтальона, хватала очередной конверт и бежала ко мне читать послание. Потом складывала заветные странички в специальную коробку и оставляла у меня на хранение. Она жила в лихорадочном ожидании счастья и паническом страхе перед Моисеем. И таяла на глазах. «Ой, что будет, когда узнает папа!» – повторяла она с ужасом

 

Маме Светлана обо всём рассказала… Тайком от мужа Мария познакомилась с Эдиком. Парень ей понравился. Потом Света привела его и ко мне. Эдик был высоким кудрявым блондином (до этого я почему-то считала, что все азербайджанцы – брюнеты) и показался мне умным и надёжным. При этом я понимала, что им возможно движет расчёт:

у Светы – бессрочный вид на жительство, а вскоре и германское гражданство. Надёжные права на проживание получит и её муж. Девочка должна быть готова к горькому разочарованию. Но… я надеялась, что Эдик её любит.

 

В конце концов, был поставлен в известность о происходящем и грозный Моисей. Он вопил, что мать недосмотрела-таки за дочкой, что такого брака он не допустит! Света обречённо плакала. «Чего ты слёзы льёшь? – возмущённо спрашивала теперь уже четырнадцатилетняя Ева. – Кому замуж выходить? Тебе или ему? Я уж точно его слушаться не собираюсь. И работать я пойду в полицию. Буду защищать женщин от таких самодуров!»

Через некоторое время под натиском слёз и упрёков Моисей вынужден был сдаться. Положение осложнялось тем, что у Эдика не было документов о его прошлой жизни. Он не мог доказать немецким чиновникам, что не женат. В Германии половина семей живут без регистрации брака. Но согласиться на такое не были готовы ни Моисей, ни Мария. «Ты представляешь, что обо мне будут говорить в Азербайджане, если узнают? – спрашивал Моисей жену. – Об этом даже думать страшно. Разве я для этого привёз сюда дочь?!»

 

Чтобы брак казался всё-таки законным, свадьбу устроили пышную, в ресторане, хоть и залезли в долги. До ресторана жених в строгом чёрном костюме и невеста в белоснежном подвенечном платье ездили по городу на машине с традиционной куклой у ветрового стекла и воздушными шарами. Молодые фотографировались на фоне здешних достопримечательностей: старинного замка, памятников основателю города Генриху Льву, Рейхсканцлеру Германской империи Бисмарку и Вождю мирового пролетариата Ленину (немцы памятник вождю революции не снесли). Горожане с удивлением наблюдали за необычной в здешних краях картиной и, разобравшись в происходящем, дружно желали молодым счастья.

Света переехала к Эдику. Она навела в квартире, которую он снимал, идеальный порядок, искусно готовила, весело командовала мужем, а он охотно подчинялся. Вскоре Света забеременела. Эдик был горд и счастлив. А Моисей не мог справиться с гнетущими мыслями. Появление незаконнорожденного ребёнка в его порядочной семье, не запятнавшей себя подобным безобразием на протяжении веков, терзало душу. Как с этим смириться?..

 

Волновалась и Мария. Да и Эдику и Свете ситуация не казалась нормальной. И они, заручившись справкой от врача и ультразвуковой фотографией сына в утробе матери, начали обивать пороги разных чиновников. Они просили оформить брак. Немецкие чиновники смотрели на них с удивлением, пытались успокоить, объясняли, что с регистрацией брака вообще не стоит торопиться. Вот родится ребёнок, молодые ещё раз проверят свои чувства, тогда можно и брачный контракт составить. Куда спешить?

Эдик пытался объяснять, что в местах, из которых они приехали, полагается сначала жениться, а уж потом заводить ребёнка. Им отвечали: «Теперь вы живёте здесь. Когда наступит седьмой месяц беременности, вы оба подпишите документ об ответственности каждого за судьбу малыша. И нет проблем!»

 

Так всё и случилось. Света заранее заказала себе отдельную палату. В палате присутствовали Мария, Эдик и Ева. Ева, глядя, как мучается Светлана, уверяла: «Нет, я рожать не буду! Половина немок детей не имеют. И ничего! Счастливы!»

Наконец, Света родила здоровенького мальчика. Назвали его Исааком в честь покойного отца Моисея. Родители предпочли бы имя более современное, но надо было сделать приятное деду. Как и большинство здешних детей, Ися практически не болел. Эдика и Светлану наконец расписали. Жили они дружно.

 

Со временем Ева становилась всё непокорнее. С отцом воевала. «Что это за отец! – с возмущением говорила она Марии – Работу не ищет. У нас в городе работы нет, так поехал бы в Баварию или в Рур. И мы бы от него отдохнули. Так ведь его величество немецкий осваивать не желает. Только помыкать нами способен! И что ты с ним живёшь? Не понимаю! Разве он тебя стоит? Брала бы пример с тёти Ани. Разошлась бы! В крайнем случае, если уж тебе позарез нужно быть замужем, вышла бы за другого. Желающих иметь такую жену будет сколько угодно! Немцы в очередь выстроятся. И красивая, и умная, и кулинарка! Они о такой только мечтать могут. Цены ты себе не знаешь. Так и не стала уважающей себя европейкой!»

 

Тётя Аня, которую ставила маме в пример Ева, приходилась им дальней родственницей. Приехала она в Германию с мужем Расулом, сыном Серёжей и дочкой Лялечкой. В прошлой жизни, в Баку, Расул был доцентом одного из институтов. Он преподавал марксистскую философию. Подобные специалисты новой Германии, естественно, не требовались. И Расул начал вести занятия по русскому языку и литературе в Интерклубе на общественных началах, а потом – за евро в час. Плата по здешним ценам мизерная. Деньги прибавляли к его пособию по безработице. Аня на Родине работала экономистом в небольшой конторе, а здесь устроилась на курсы менеджмента в Любеке. Два года она приезжала в наш город только на субботу и воскресенье. Детьми занимался Расул. Внешне смену ролей в семье он воспринимал спокойно и своей женой гордился.

По окончании курсов Аня нашла себе престижную, высокооплачиваемую работу. И сказала Расулу, что с ним разводится. Девочку оставит у себя, а сын пусть поживёт с отцом. Расул никак не мог смириться со случившимся. Он чувствовал себя униженным, обманутым. И страшно ревновал Аню. Хоть и тосковал по дочке и очень её любил, но отказался взять к себе на каникулы: «Чтоб Анька не могла привести мужика в дом!»

 

Сын Расула поддерживал отца, а Ева – Аню.

– Слушай, какое дело твоему отцу, с кем будет тётя Аня? Она теперь свободная женщина и может жить с кем захочет! – кипятилась Ева.

– Как ты, еврейская девочка из Азербайджана, можешь говорить такое? – возмущался Серёжа. – Мало того, что она отца бросила, она, говорят, глаз положила на своего начальника, а у него, между прочим, жена есть. Я об этом отцу не сказал. Но ведь, такой позор!

– И что? Что за позор? – парировала Ева. – Жена – не стена, отодвинуть можно!

 

Идея освободить маму от отца захватила энергичную Еву всерьёз. И она разработала план. Три дня не появлялась в гимназии. Сделала так, что отец узнал о её прогулах.

Дома, конечно, разразился скандал. Моисей кричал, что Мария не следит за дочкой, что он их обеих прибьёт. Ева, подначивая отца, крикнула: «Только попробуй тронуть маму!» Рассвирепевший Моисей схватил чайник и метнул его в жену. К счастью, промахнулся. Ева быстро вытолкнула Марию из квартиры и увлекла к выходу на улицу. При этом она не выпускала из рук мобильный телефон. С улицы она сразу же позвонила в полицию.

Полицейские прибыли быстро. С ними говорила Ева, ведь её немецкий был много лучше, чем у Марии. Не понимавший разговора Моисей испуганно молчал. Ева рассказала, как издевался отец над ними до эмиграции, и как не даёт им спокойно жить здесь. Кончилось тем, что Моисею предписали уйти из дома на месяц и в это время не попадаться на глаза Еве и Марии. Иначе – тюрьма. Это предписание перевела отцу торжествующая Ева.

Моисей переселился к Расулу. Вечерами они, немного выпив, жаловались друг другу на судьбу и женское коварство…

 

А Ева, между тем, перебралась к сестре. Там она сразу отправилась в организацию, занимающуюся проблемами молодёжи. Плача, рассказала, что не спит ночи напролёт: смертельно боится отца. Ей необходимо разрешение жить в семье старшей сестры, учиться в здешней гимназии. Иначе – она руки на себя наложит! Немецкие чиновники ужасались варварскому поведению восточных мужчин и, конечно, дали разрешение на переезд. Ева надеялась, что Мария последует за ней. Однако, после месяца отлучения Моисей, раскаявшийся и истомившийся, вернулся домой. Без Евы его жизнь с женой начала налаживаться. И Мария расставаться с ним раздумала.

Для Евы это было большим разочарованием. Но…что поделаешь? У каждого – своя голова на плечах. У неё, Евы, собственная жизнь, большие планы.

В новой гимназии она прижилась быстро. Училась неплохо, хотя дома почти не занималась. Она очень похорошела. В неполных семнадцать выглядела на все девятнадцать. Смелый, временами томный взгляд; нежные, пухлые, красиво очерченные губы; высокая грудь; волнующая мужчин походка, над которой они с подружкой Надей, немецкой девочкой из Казахстана, немало потрудились к неудовольствию добрейшей Надиной бабушки, скромной евангелистки.

 

Между тем, Эдик и Света купили фургон – магазин, его поставили около дома. Эдик, познавший за время работы у родственников секреты восточной кухни, стал готовить на продажу шашлыки, люля-кебаб, лаваш… Утром, пока сын был в детском саду, его кулинарными шедеврами торговала Света, вечерами – Ева. Ися уже лопотал по-русски и по-немецки. При этом отвечал на том языке, на котором к нему обращались. Когда Света или Ева возвращались из фургончика домой, Ися деловито спрашивал: «Клиенты были?» Клиенты были. В основном – немцы и турки.

 

Однажды, когда Ева уже собиралась заканчивать торговлю, появился поздний покупатель – красивый, высокий, стройный, приветливый мужчина, представившийся Саудом. Сначала они говорили по-немецки, но Ева легко понимала и его родной язык – вариант турецкого, очень похожий на азербайджанский. Вскоре она уже знала, что Сауду тридцать четыре года, он неудачно женат, имеет троих детей. Эти обстоятельства её не смутили.

Сауд уверял, что влюбился в Еву с первого взгляда. От него веяло силой и страстью. И ухаживал он красиво, и пылко, волнующе говорил о своих чувствах к ней, о мечте на ней жениться…

 

– Ему тридцать четыре,– рассказывала Ева подружке Наде, – и что? Зато не мальчишка! И не безработный какой-нибудь! Жену отодвинем. Один раз я видела это сокровище! Крыса в платочке. И старая. Представляешь, на лбу уже морщины есть! Дети? Мы, слава Богу, в Германии живём. Государство прокормит! А я с Саудом уеду в Турцию. Сауд меня так любит! Чуть я нахмурюсь, он сразу несчастным становится. На коленях просит улыбнуться! А целует так у-по-и-тель-но!»

Надя смотрела на подружку с восторгом и говорила, вздыхая:

– Отважная ты, Ева! Я б не решилась! Да и восемнадцати тебе ещё нет. Не распишут!

– Сестра моя тоже не сразу расписалась, а живёт счастливо. Не бойся. Мы всё продумали, распланировали.

– Вы что уже и?..

– Не-ет, когда в Турцию сбежим, другое дело.

– А как же твои родители?

– Если узнает отец, убьёт. Поэтому и надо сбежать в Турцию.

– Твоя мама очень переживать будет. А у неё ведь здоровье плохое…

– Что делать? Она свою жизнь нормально устроить не смогла. Так что? Мне в угоду ей свою жизнь калечить?

Об этом разговоре Надя рассказала Светлане и полиции много позже, а в ту пору, когда Ева задумывала побег, Света ни о чём не догадывалась.

 

Чтобы выехать в Турцию, Еве нужен был заграничный паспорт. Она сказала Марии, что хочет поехать с семьёй подруги в Лондон. Не заподозрив подвоха, Мария помогла дочке оформить документ. А Сауд, между тем, заходил в фургончик, когда там работали Светлана и Эдик. Вскоре он стал посещать их как друг семьи. Приходил он всегда с цветами для Светы и Евы. Беседовал с Эдиком, играл с Исей. При родственниках особого внимания Еве не оказывал.

 

Однажды вечером Ева не вернулась домой. Случайно заглянув в шкаф, Света увидела пустые вешалки. Исчезли все вещи Евы, её косметика, даже лежавшие отдельно щипчики для бровей.

Всю ночь Света и Эдик не спали. Света плакала, корила себя: родители доверили ей младшую сестру, а она не доглядела! Эдика вдруг обожгло воспоминание: как-то он перехватил необычные, слишком горячие взгляды, которыми обменялись Сауд и Ева. Это длилось мгновение. Их лица вновь стали вежливо-дружескими. Тогда Эдик решил, что ему померещилось, и успокоился. Сейчас он счел нужным зайти к Сауду домой. Ерунда, конечно, но убедиться не помешает.

Заплаканная жена Сауда сказала, что муж исчез, нет в доме ни его документов, ни некоторых вещей…

 

В тот же день Эдик и Света пошли в полицию. Молодая женщина в полицейской форме расспросила их о подробностях и пожала плечами. Любовь есть любовь. Девушку не украли, не принуждали. Она ушла по своей воле. Вмешиваться в личную жизнь граждан полиция не имеет права. То, что мужчина вдвое её старше, проблема его и Евы, а не властей. Дети? Если отец будет достаточно зарабатывать, его заставят платить алименты. А пока брошенной семье поможет социальное ведомство. Искать Еву полиция отказалась.

 

Промучившись ещё два дня, Света решилась рассказать всё родителям. Теперь плакала и пила успокоительные таблетки не только она, но и Мария. Моисей кричал ей: «Я тебе говорил, что Ева нас опозорит?! Вот и опозорила! Что скажут друзья, родственники, если узнают? Ещё и в подоле принесёт! А всё – ты! Какая ты мать? Где были твои глаза?»

 

Света нашла живущую в их городе ясновидящую. Та долго смотрела на фотографию Евы, водила над ней рукой и в результате сказала, что девочка жива, но её посадили на иглу и продали в гарем. У Марии случился гипертонический криз, у Моисея открылась язва желудка.

 

Мучаясь болями, он, тем не менее, ворвался в дом к матери Сауда, грозился её убить, если она не найдёт сына и не вернёт Еву. В гневе Моисей был страшен. Напуганная женщина обратилась в полицию, и туда вызвали Моисея. А на нём уже висело дело «об агрессивном поведении в семье»…

В полицейский участок отправились вчетвером: Моисей, Мария, Света и Эдик. Приняла их та женщина, которая отказалась искать Еву.

– Что Вы вытворяете? – возмущалась она. – Бросьте свои турецкие повадки. В Берлине на прошлой неделе молодую турчанку брат зарезал! Видите ли, честь семьи опорочила, не того полюбила!

– Мы не турки, а евреи – пыталась возразить Света.

– В чём разница, если вы не признаёте права женщины на любовь!

– Мы только хотим быть уверены, что Ева жива, свободна, что её не продали в рабство. Найдите её! – взмолилась Мария.

 

Я узнала о происходящем только через два месяца после исчезновения Евы. За это время Моисей и Мария постарели лет на десять и выглядели ужасно. Особенно сдал Моисей. Меня поразили землисто-жёлтый цвет его лица, мешки под глазами, сгорбленная спина. Он всё ещё пытался говорить о семейном позоре. А Мария твердила: «Только была бы жива и свободна!»

Света, хоть и держалась из последних сил, каждый день звонила Марии и Моисею, пыталась вселить в них надежду. Я тоже старалась успокаивать их, уверяла, что Ева, если и попадёт в гарем, устроит в нём восстание рабынь. А сама думала: «Если девочку и впрямь посадят на иглу, защитить себя она уже не сможет…»

 

Мама Сауда уверяла, что не знает, где находятся сын и девушка, но что беспокоиться нет оснований: Сауд очень любит Еву, никогда её не обидит. Она им командует, а не он ею. «Сейчас они упиваются любовью и счастливы, – говорила она Марии, – а появятся, когда Еве исполнится восемнадцать лет, и она сможет выйти замуж. А убежали они потому, что Евочка ужасно боится отца. И его можно бояться! Теперь-то я это знаю!»

Моисей нашёл и дядю Сауда. Тот жил в Бремене. «Ты седой человек, – возмущался Моисей,- если бы такое случилось с твоей семнадцатилетней дочерью! Что бы ты сделал? А твоя сестра на меня ещё и пасть разевает!»

 

Через некоторое время к поискам Евы и Сауда подключился Интерпол. Мария и Светлана побывали в консульстве Турции. Там Еву даже вспомнили. «Такая видная, красивая, уверенная в себе девушка. Уехала она, конечно, по своей воле. Торопила нас с оформлением визы, говорила, что хочет отдохнуть на море».

По данным консульства, из Турции Сауд и Ева не возвращались. «Но если они купили фальшивые документы, мы могли упустить их из вида, – заметил сотрудник

консульства, – законы по части похищения и соблазнения несовершеннолетних в Турции очень суровые. Срок тюремного заключения тем дольше, чем больше разница в возрасте мужчины и девушки. Сауду грозит заключение в тюрьму на двенадцать лет!»

 

С момента исчезновения Евы прошло пять месяцев. До её совершеннолетия оставалось четыре. Мария нашла ещё одну ясновидящую, русскую бабушку, живущую в

Гамбурге. Та сказала, что Ева жива, беременна и счастлива. Старушка дала Марии сорок свечей, которые надо поставить за здравие Евы в храме, лучше бы - в православном в приближающийся святой праздник.

Мария воспрянула духом. К тому же, в полиции Свете сказали, что беспокоиться не надо: «Ева на правильном пути». Значения фразы никто не разъяснил, но Света решила, что полиция знает, где находиться Евы, но скрывает это место, спасая девочку от гнева отца… Хорошо, если так. С другой стороны, молодая женщина – инспектор полиции, явно симпатизирует решительной Еве и, возможно, хочет просто нейтрализовать её родственников…

 

На Крещенье Мария и Моисей решили поехать в Гамбург поставить свечи в православной церкви во здравие Евы, как советовала ясновидящая. Накануне на Германию обрушился ураган. Железная дорога на Берлин не работала: пути были завалены упавшими деревьями. Но дорога на Гамбург оставалась свободной. Я видела, как Мария и Моисей выходят из дома, держась за руки, пригибаясь под порывами штормового ветра…

Света, между тем, ставила свечки в католическом соборе своего города. Она просила Эдика помолиться ещё и в мечети, но он, хоть и переживал за Еву, отказался.

 

Неожиданно всё прояснилось: Марии позвонила сама Ева! Рассказала, что живет в Анкаре. Сауд очень её любит. Ребёнка она не ждёт. Рано ещё. Надо закончить гимназию. Полиция ни турецкая, ни немецкая их не нашла. Они очень хотят вернуться. К тому же, Ева через шесть месяцев жизни вне Германии может потерять бессрочный вид на жительство. Но как возвращаться? Они боятся Моисея и немецкой полиции. Пусть Моисей даст слово и родственникам Сауда, и начальнику отдела, в котором Сауд работал до побега, что не будет мстить. И надо забрать из полиции заявления о пропаже Евы. И ещё, возможно придётся нанять адвоката. С оплатой его услуг поможет дядя Сауда.

Потом трубку взял Сауд. Он плакал, называл Марию мамой, говорил, что ноги готов ей целовать за такую дочку. Просил прощения. «Но ведь невесту украсть с её согласия не такой уж и грех! И как Вы, мама, могли подумать, что я её продам, на иглу посажу?! Даже слышать обидно! Она – моя любимая жена! Как могу её продать?» – обижался Сауд.

 

У Марии гора с плеч свалилась. Ева жива, скоро она будет в Германии!

Обрадовался, конечно, и Моисей. На следующий день Мария и Света отправились в полицию. Боялись больших неприятностей, ещё бы: Интерпол подключили! Но в полиции даже ругать их не стали; сказали, что отменят поиски Евы, а когда девочка вернётся, возьмут над ней шефство, проследят, чтобы Ева продолжила учёбу в гимназии.

 

На следующий день раздался очередной звонок из Турции. Ева просила прислать ей деньги на какое-то необыкновенное розовое подвенечное платье. «Знаешь, мама, я как выйду в нём, все ахнут! – радостно щебетала Ева. – Вы ведь получили мои Kindergeld*. Их и пришли». Никакой вины перед родителями она, видимо, не чувствовала.

 

Моисей, убедившийся, что дочка жива, снова закусил удила. Он говорил, что свадьбы с Саудом он не допустит. Цель его жизни теперь – отомстить соблазнителю, а Еву он отвезёт в Азербайджан и выдаст там замуж. «И как Вы себе это представляете? – спросила я. – Она ведь не посылка, чтоб взять её и отправить. И что? Вы её сбудете первому согласному взять, как подпорченный товар?». Но убедить Моисея было невозможно. Исхудавший, жёлтый, всклокоченный, он устало, но неуклонно твердил: «Мой долг – отомстить ему и выдать Еву замуж»…

 

По просьбе Марии я еду на свадьбу Евы. О том, что свадьба будет завтра, Моисей не знает. Мария уже неделю живёт у старшей дочки. Уйдёт ли она от Моисея? Как сложится жизнь Евы?

За Еву я почему-то не боюсь, хотя вряд ли её брак окажется удачным. А Марию мне очень жаль и Моисея – тоже…

--------------------------------

* детское пособие, выплачиваемое государством малоимущим семьям.