«…Поскольку уже одно осознание человеком истины о том, что, говоря словами античного стоика Эпиктета «дверь всегда открыта», делает человека независимым от власти».

«Жизнь зависит от воли других, смерть же зависит только от нас», - писал еще Монтень.

« Но уж если человек преодолевает эту слабость, то он совершает редкостный поступок - открывается навстречу невозможному. С этой волшебной силой даже слабому можно ничего не страшиться, поскольку все боги сражаются на его стороне».

( Антифилософия. Вадим Филатов)

 

Собака у дровяного сарая больше не бросается, захлебываясь лаем, из своей будки, звякнув натружено цепью. Трава по меже огорода скользкой тропки мочит босые ноги. Бакунин зашел в летнюю кухоньку заимки, где друг его и друг декабриста Пущина, жандармский генерал Я.Д. Казимирский, начальник VII округа жандармов оборудовал свой полевой кабинет. Мишель, приоткрыл дверь и, опустившись на ступеньку к земляному полу, спросил: «Можно ли растопить баньку по полному ранжиру. И не будет ли сам генерал парится в довольствии, с ним». Бакунина убивала сырость балок и полатей недотопленной просторной баньки, напоминая ему казематы Алексеевского раввелина. Безвинная казалось бы просьба.

Генерал, с наброшенной на плечи суконной солдатской шинелью, поднял от рабочего стола склоненную голову. Взгляд его уперся в глаза Бакунина. В них не было всегдашней доброжелательной прищуренности, холодно и жестко стальные глаза смотрели на ссыльного, и только сейчас, Бакунин заметил под шинелью зеленый, полевой, еще николаевский мундир чиновника, из прекрасной английской шерсти. Бакунин словно споткнулся об этот взгляд. Он хотел, было спросить о своих статьях для журналов «Современник» и «Новый мир», которые пообещал генерал пристроить в столицах, …но вдруг понял, что тексты – ложь, и чтобы он, Бакунин, с его помощью не опубликовал - все будет ложью, все встроено в систему востребованности и верноподданнической лжи.

Генерал упорно смотрел, презрев все сроки порядочности, и у Бакунина от этой непрерывности потемнело в глазах, - это он спрашивал, это он просил! Мишель вдруг понял, что это взаимное, пронизывающее всех, иерархическое и есть – власть, всеобщее подчинение, доходящее до последнего раба в Империи. Серые глаза наблюдали за ним, и все темнее становилось вокруг, до обморока. Бакунин вступил в кухоньку, присел на край венского стула. И только когда мимо проема двери на ярком солнечном свете прошла упруго молодая жена Антония, Мишель очнулся. На него вновь, как в добром прошлом, смотрели лучащиеся беззаботной добротой, прищуренные и усмехающиеся глаза жандармского генерала.

Он был всегда с жесткими, аккуратно стрижеными волосами, колышущимися на несколько неправильной голове с удлиненным подбородком, и баками Александра II, назвавшийся Яном Долдоновичем Казимирским, с золотыми перстнями, прищелкивая пальцами на людях, здоровался за руку, но вел себя, по меньшей мере, странно, цели его поведения были тогда неведомы. И о чем можно разговаривать с собакой хозяина, если есть – сам хозяин. Верного пса не задобришь лестью и сочувствием, когда пес признает лишь вознаграждение хозяина. Для пса важна только охрана собственности хозяина – и все. Ставить его над людьми, значит подвергать людей опасности быть покусанными, когда хозяин скажет «Ату его!». Вот как функционирует власть!

Ненависть возникла внезапно и теперь переполняла. Это как очищение. Глядя на опасного «фараона», в его самодовольство, Бакунин испытал освобождение, спокойно перебирал конец поясного шнура своего халата и, наклонившись вперед, непроизвольно и равномерно хлестал им по икрам голых ног.

 

Принимая мир как наказание, мы тем самым принимаем его безысходность, накладывая на себя терпение. Противостоять этой власти, значит дозировать свое участие в системе. Если хочешь истины, надо отвергать компромиссы, но тогда останешься со своей правдой один. Деспотизм может обслуживаться только рабами, а от рабов нельзя требовать ни человечности, ни привязанности, ни честности.

Соглашательство слабо, и не будет противостоять в открытую сильной позиции. Остается только власть, а с ней в дискуссии вступать бесполезно, надо готовиться к «войне», умножая ряды сторонников.

Мой «Черный человек» - дно души, это когда уже избавиться не в силах…Внешний мир тогда выглядит как неизбывное зло, вернувшееся навечно. И смерть тогда – добро, избавление.

 

Акт бунта – Бакунин готов к нему со времен первого, саксонского суда и оглашения смертного приговора по делу Бременского восстания, он совершил свое экзистенциальное действие, направленное на социум, освободившее его от дурной бесконечности повседневности, как долготерпение жида в ожидании возврата долга. Бакунин готов к акту смерти.

Противостоять злу мира можем только своей плотью, ибо она принадлежит миру. И чем дальше зло будет пожирать нашу плоть, пить нашу жаркую красную кровь, тем чернее станет наше мщение, непримиримей ненависть к насильникам государственного рабства.

Если зло организованно, то его уничтожение – нравственно. Добро и зло ведут свой бой на взаимное уничтожение. Стирая в пыль наши тела, ввергая в вонючую жижу безвременной могилы, делая свое «дело и слово» тайно и явно, террором держа в узде народы, голодом и золотом управляя ими, государство в лице его чиновников мертвит бессмертные души живых.

Можно уничтожить наши тела, но потушить огонь, испепелить ненависть, развратить невозможно – они тоже принадлежат этому миру, и чем чернее станут обожженные души и ожесточенней ярость, тем ближе конец ночи, тем ярче вспыхнет новая заря освобождения, и сама смерть костляво улыбнется, видя радость свободы, как на мексиканском фестивале Смерти.

Наша кровь наполнит их чернотой, презренные мертвецы, напитавшиеся нашей ненавистью, превратят свои души в гноище. В грязи роскоши и избытка бессмысленного насыщения захлебнутся они в блевотине, когда гной хлынет в их пустые души.