I.

Солнце перевалило за полдень, слепя глаза отражением по левому борту, и ничуть не беспокоясь о том, что рыбарь Венси из славного племени трулей никак не мог закончить лова. Счастье рыбаря на Пуче давно уже стало химерой и превратилось в ежедневный, изнурительный и малодоходный промысел. Пожалуй, только в легендах и сказках можно было еще услышать, как тот или иной баловень судьбы вытаскивал из Пучи пузанца, способного при желании заглотить и самого доблестного рыбаря, и всю его фелюгу с мачтой, веслами, крюками и прочей снастью.

Венси знал немало таких легенд и был в полном праве надеяться, что с этого дня и сам сможет стать героем истории, не менее диковинной, чем те, которые передавались из уст в уста с незапамятных времён. Да и как не считать себя героем? Как может окончить лов рыбарь (если, конечно, он – настоящий рыбарь!), когда золотистые шустопёры, ленивые пузанцы и длинные аспидные глостики сажались на крюк десятками?! И это притом, что вытащить из Пучи пустой крюк – дело для рыбаря самое привычное, а уж зацепить одного-двух шустопёров – большая удача.

Уши Венси потеплели. Это означало, что дневной бриз пошёл на убыль. Рыбарь, словно очнувшись, взглянул, наконец, на небо и не без удивления обнаружил светило изрядно покрасневшим от стараний объяснить, что ему, Венси, осталось не более двух углов светлого времени и всего полтора угла бриза, способного сдвинуть его фелюгу по направлению к берегу. При других обстоятельствах такой посудине с лихвой хватило бы и половины этого срока, чтобы добраться до причалов Долины Трулей, и у Венси даже мелькнула мысль сбросить хотя бы треть улова за борт тяжело осевшей фелюги. Но тогда бы пришлось распрощаться с таким дорогим, с таким сияющим из грядущих веков образом легендарного Венси-рыбаря – героем трульского фольклора. А это было совершенно недопустимо.

Венси прочитал заклинание, останавливающее солнце и укрепляющее бриз. Заклинание это, впрочем, никогда не помогало. Неизвестно, помогло бы оно в этот раз, так как Венси, не дожидаясь чуда, начал действовать самостоятельно. Перво-наперво выбросил за борт крюк, проткнув им самого большого шустопёра – благодарная жертва духам Пучи за удачную ловлю. Остальных шустопёров рыбарь легонько оглушил ребром весла, чтобы они не смогли, распушив широкие веерообразные плавники, гонять фелюгу по кругу, управляясь с бризом куда лучше, чем всё парусное вооружение большого корабля, какие умели строить только люди. Затем Венси обрезал трос, – наверняка тяжёлый якорь-утюг за время лова так оброс киселём – полипами, обитавшими в Пуче, что поднять его на борт – нечего было и думать.

Наконец все приготовления были закончены, и кривая карагачная рея, оснащённая прочным парусом из голубой кожи ковна, нехотя всползла на надлежащее ей место. Парус вяло хлопнул, но, поймав бриз, тут же напрягся, и тяжёлая фелюга Венси нехотя поползла по направлению к берегу.

Теперь славный рыбарь на целый угол времени был в руках судьбы. Судьбы, впрочем, вполне предсказуемой, ибо погода не предвещала ничего неожиданного. Рыбарь устроился на корме с желанием тотчас же самому придумать ужасную легенду с духами и чудищами Пучи, которых доблестно усмирил никто иной, как он, Венси, и заставил их откупиться таким небывалым уловом.

Но вместо этого он стал вспоминать знакомые с детства дивные трульские сказки и песни, непременно звучавшие на праздниках рыбарей. Весь день праздника проходил в песнях, плясках и играх, в которых подгулявшая молодёжь, причастившись к огненной жидкости для смолки фелюжных днищ, показывала свою удаль.

А вечером, когда Отцы Долины собирались на центральной поляне вокруг большого костра, утихали даже самые громкие забияки и, рассевшись поодаль, жадно слушали рассказы стариков, глубоко переживая, и ничуть не сомневаясь в достоверности услышанного. Тогда-то и вспоминались времена, навсегда ушедшие и оставившие след свой только в легендах и преданиях.

 

2.

 

II.

В те незапамятные времена народ трулей проживал в лабиринтах Подземья – целой страны, скрытой от любопытных глаз могучей шапкой Южных Гор. Люди и по сей день ещё обзывают трулей «нечистью», а кормилицу-Пучу – не иначе, как «Чёртов Омут».

Трули поклонялись Ясному Лалу – чудесному камню, росшему в Храмовой пещере, местонахождение которой хранилось в тайне от чужаков.

Да, – Ясный Лал рос. Рос, неведомым путём извлекая из недр драгоценные кристаллы подобно тому, как земной стебель вытягивает животворные соки из благодатной почвы. И причудливые ветви Ясного Лала никогда не повторяли друг друга. То – на чёрном гранитном отростке прорезались рубиновые почки и распускались затем в друзы горного хрусталя, то вдруг из алмазного нароста появлялись кварцевые, базальтовые или, того пуще, – обыкновенные кремниевые ростки.

Но как ни хранилась трульскими жрецами тайна Ясного Лала, прознали о драгоценной святыне воинственные руды и, собрав войско, вероломно вторглись во владения трулей.

Легко далась победа рудам. Трули никогда не воевали и совсем не умели этого делать.

Разорена была Храмовая пещера, разбит на осколки Ясный Лал, и оставшейся в живых горстке трулей ничего не оставалось делать, как покинуть Подземье навсегда.

Трули ушли к берегам Северного моря. Их вёл единственный оставшийся в живых жрец по имени Тарис, чудом уцелевший в побоище у подножия Ясного Лала.

Там, в храме, оглушил Тариса страшный удар вражеской палицы. Оглушил, но не убил. И, очнувшись, увидел Тарис, как разбивают алчные руды тяжёлыми молотами тысячелетнее тело Ясного Лала, как брызжет при каждом ударе кровь святыни, застывая на лету и рассыпаясь по полу дивными самоцветами. Тридцать углов отъезжали из храма подводы, нагруженные драгоценностями. Тридцать углов недвижно лежал Тарис за жертвенным алтарём, проглотив рубиновую почку Ясного Лала, отскочившую к нему от разбитой ветви божества.

И в это время пришло к жрецу Знание. Понял он, что пришла пора покинуть трулям Подземье, что не убьют их солнечные лучи, как считалось испокон веков. И, выбравшись из завалов Храмовой пещеры, собрал Тарис остатки своего народа и сказал им о необходимости оставить Подземье навеки, так как нет у них больше Ясного Лала, лишь священный рубин, растворившийся в крови Тариса, неудержимо влечёт его в неизведанные северные земли. Так говорил Тарис, и трули верили, потому что огромной силой обладали речи его, невиданным светом сияли очи его, и весь облик жреца преобразился необъяснимым образом - не дряхлый старец призывал народ свой, но могучий воин:

– Идёмте же, дети мои! Вон из Подземья! Ясный Лал укажет нам путь к земле, в которой каждый из вас найдёт новое счастье своё! Идёмте, пока не поздно! Ибо чувствую я, как наливаются камнем чресла мои, как густеет в жилах кровь моя, как закипает горним огнём сердце моё. Идёмте скорее! И там, где станет бездыханным камнем тело моё, пустит ростки Ясный Лал и защитит вас от бед и напастей.

Так говорил Тарис, и слеза, скатившись по щеке его, звонко ударилась оземь, брызнув осколками хрусталя.

– Веди нас, Тарис! Веди нас, сын Ясного Лала! – воскликнули трули, – Лучше умереть от небесного огня, чем остаться в Подземье рабами жестоких рудов!

В ту же ночь покинули трули Подземье через единственный, одному лишь Тарису известный выход из лабиринта.

И – чудо! Не убило солнце трулей, хотя и долго не могли привыкнуть они к яркому его свету.

Много солнц, много лун сменили друг друга, прежде чем увидели трули на горизонте синюю полосу Северного моря. С радостью и ликованием поспешили они к краю невиданно огромной чаши океана, манящей необъятным простором. Они бежали по цветущей равнине, выкрикивая восторженные слова, всё сильнее заглушаемые приближающимся рокотом размеренного океанского наката.

Один лишь Тарис остался на месте, неподвижно вглядываясь в недостижимую черту, которая вечно разделяет небо и море – две синие стихии.

А когда схлынул первый восторг, когда смогли оторвать трули очарованные взгляды от завораживающей морской дали, заметили они, что нет с ними верного проводника, ни разу не покидавшего их за весь долгий путь. И, обратясь к равнине, увидели они вдали одинокую фигуру его, словно ожидавшую, когда можно будет продолжить путь.

Недвижим стоял Тарис, и не было уже такой силы, которая смогла бы заставить его сделать хотя бы один шаг. В невиданный камень превратилось тело и одежды святого старца. Но не умер Тарис, ибо даже в самые холодные ночи оставались теплы окаменевшие члены его и билось в каменой клетке груди живое сердце – сердце Ясного Лала.

 

III.

Триста лун минуло с тех пор. Триста полных лун бессменно нёс службу в храме Тариса новый жрец трулей – блаженный Ловен, когда однажды пришел он на рассвете в посёлок и что есть силы стал колотить в медный рын, созывая на Круг всех жителей. А когда собрались все, и стар, и млад, поведал Блаженный Ловен о том, что в ночь полнолуния восстал из Ясного Лала призрак старца Тариса и обратился к Ловену с дивной речью.

Отныне, по велению Ясного Лала, в каждую трёхсотую Луну достойнейший из трулей должен будет приходить в храм, чтобы собою сменить своего предшественника, царствующего, как и Тарис, в божественном камне. Избранником Ясного Лала станет тот, кто к сроку обнаружит вдруг у себя рубиновый кристалл, который нужно тут же проглотить, и тогда ноги его сами найдут дорогу к храму, которая год от года будет становиться всё труднее.

И, закончив речь свою, воздел блаженный Ловен руки к небу, когда выпал вдруг из складок одежд его невиданной красоты рубин – первый выбор Ясного Лала пал на верного слугу его.

С почестями проводили трули блаженного Ловена на край Равнины. И с того далёкого дня – Дня Посвящения Блаженного Ловена началось новое летосчисление трулей. И с того далёкого дня, если верить преданию, необыкновенно быстро стали расти круг равнины острые, как иглы, Трульские Горы, - так Ясный Лал, принимая в жертву лучших из сынов племени, защищал Равнину от свирепых ураганов с Севера и нашествий кровожадных кочей с Юга, да и от всех других непрошенных гостей надёжной непроходимой стеной.

Тысячи лет канули в прошлое. Плотное кольцо Трульских Гор превратило широкую равнину в небольшую долину, от которой к морю вёл узкий фьорд Трульская Губа – единственная дорога, связывающая племя с внешним миром. Почти все мужчины-трули занимались рыбным промыслом, и каждую осень отправлялись из Долины Трулей караваны фелюг, гружёные дарами Пучи. Они шли на запад, к землям людей, и через полторы луны возвращались, привозя столь необходимые дары земли, которыми не могла наградить их скудная почва Долины. От людей-то трули и узнали, что один только рубин, присланный Ясным Лалом своему избраннику, может заменить на ярмарке целую фелюгу с новой оснасткой, доверху наполненную отборнейшим товаром – золотыми шустопёрами, копчёными глостиками и бочками с янтарной икрой пузанцев. Но немногие отваживались отправиться в горы в надежде найти заветные сокровища Царицы Трульских Гор – так стали называть последнюю избранницу Ясного Лала. А если и находились такие смельчаки, то очень скоро перевелись, так как никто из ушедших не возвратился обратно.

Неприступной стала крепость Ясного Лала с тех пор, как красавица Маир вышла на Круг и предъявила Совету старейшин заветный рубин. Странным показался тогда почтенным трулям выбор Ясного Лала, ибо все прочили быть царём Гор Лигою – самому достойнейшему из рыбарей, а не его красивой, но властной и жестокой жене Маир. Но никто на Кругу не посмел перечить избраннице Ясного Лала, и в то же утро покинула Маир Долину Трулей по тропе, которая не ведала шагов, идущих вниз.

Много несчастий выпало на долю трулей с той поры. Не раз обрушивались в Долину снежные лавины, не раз билась в судорогах под ногами земля, круша постройки трулей, как карточные домики. Но самым страшным были красные бури, внезапно налетавшие из-за главного Золотого Хребта. Через триста лун постигла эта беда Долину Трулей впервые после Посвящения Маир, и возвратившиеся с земли людей рыбари и их жёны мёртвым застали посёлок. И только старик Гедес со своей малолетней внучкой остались в живых, спрятавшись от Красной Смерти в сыром рыбном погребе дома Гедеса.

И рассказал Гедес, как внезапно заалело небо, как обрушился на посёлок невиданной силы шквал ветра, как опустилась на Долину карминная мгла – мелкая рубиновая пыль, вдохнув которой, жители посёлка потеряли разум и ринулись к подножию Гор, но, достигнув края Долины, навсегда остались там, превратившись в круглые чёрные камни.

Это красавица Маир, желая вечно царствовать в горах, наслала на посёлок Красную Смерть. Не зря ведь Первая Буря пришла в день очередного Посвящения, которое так и не состоялось, поскольку никто из трулей не обнаружил у себя послания Ясного Лала.

Так порешили трули, и каждый вырыл возле дома глубокий надёжный погреб с тяжёлой крышкой, выстланной толстым слоем сена, которое трижды в день поливалось холодной ключевой водой.

Всё чаще приходили в Долину Трулей красные бури, и жители спасались от них в своих погребах, а, выйдя на свет, часто недосчитывались славных сынов племени, не успевших укрыться от рубиновой пыли, позднее обычного возвратившихся с промысла в Пуче. И становилось на краю Долины одним, а порой и несколькими валунами больше, гладкая поверхность которых оставалась тёплой даже в самые суровые зимы…

Давно прошли те времена, и теперь уже старейшие из старейших не вспомнят, когда же в последний раз опускалась с неба на Долину кровавая мгла. И Венси был вправе считать всё это выдумкой, если бы не вечно тёплые камни на краю Долины, если бы не глубокие погреба возле каждого дома, крышки которых исправно поливались водой трижды в день – странный обычай прошлого времени, который, тем не менее, неукоснительно выполнялся.

«А, может, и враки всё…» – думал Венси, подводя фелюгу к двум белым скалам, обозначавшим вход во фьорд Трульской Губы, – «Ведь всем известно, что в прохладном погребе, да ещё с влажной крышкой, выловленные из Пучи шустопёры и глостики могут неделями оставаться живыми! А камни, – что ж… Лежит же снег на вершинах Золотого Хребта даже в самую что ни на есть адскую жару, хоть сам и ближе находится к солнцу, – почему бы ему не таять зимой на камнях у подножья тех же самых гор!»

 

IV.

 

Дело оставалось за малым. Пусть бриз окончательно стих, и из фьорда потянуло вечерней свежестью, - с минуты на минуту начнётся прилив, и, увлекаемый течением Венси со своим небывалым уловом, ещё засветло успеет добраться до Долины.

Рыбарь убрал ставший ненужным парус, обернув им спущенную рею, и, укрепив всю нехитрую снасть вдоль борта судёнышка, удовлетворённо цокнул языком: фелюга ничуть не уменьшила ход, но даже прибавила – прилив не заставил себя долго ждать.

Но уже через несколько мгновений довольная физиономия рыбаря сменилась на удивлённую, обеспокоенную и, наконец, - растерянную. Течение нарастало небывало быстро. Тяжёлая фелюга, разгоняясь, неслась прямо прибрежные камни, где вскипала белыми бурунами стремительно прибывающая вода.

Да не зря Венси слыл лучшим рыбарём в племени!

От минутной растерянности не осталось и следа. Глаза труля прищурились, губы сжались в тонкую ниточку, левая рука, дважды обернув себя сыромятной чалкой, надёжно укрепилась на борту фелюги, а правая крепко сжала верный румпель кормового руля. Фелюга, скрипя, приняла максимально допустимый крен, чуть зачерпнула правым бортом и под немыслимо острым углом к береговой линии скользнула в ворота фьорда в каких-то четырёх локтях от зловещего мраморного выступа Восточной Скалы.

Правда, праздновать победу было рано – главная опасность подстерегала рыбаря в извивах фьорда – узкой голубой дорожки на самых подступах к дому. Венси сразу оценил всю серьёзность положения, как только вошёл в протоку Трульской Губы. Небывало мощный прилив породил в узкости сотни больших и малых водоворотов, которые, конечно, не могли потопить посудину рыбаря, но сделать её неуправляемой и бросить на почти отвесные стены фьорда, зазевайся Венси хоть на миг, – такое им было вполне под силу!

И водовороты эти тотчас затеяли с отважным трулем свою бесшабашную игру, то пытаясь настигнуть судёнышко, то вдруг возникая перед самым носом по ходу фелюги. Не раз и не два Венси, умело лавируя, то и дело перекладывал руль с борта на борт, проходя по самому краю ненасытно зияющих воронок.

Наконец опасная узкость была пройдена, фьорд расступился, да и прилив ослабел, близкий к своему насыщению. Перед фелюгой Венси расстилалась зеркальная гладь Трульской Губы, а впереди по левому борту, глубоко в долине уже можно было разглядеть светлые кубики хижин поселка.

Прохладный ночной бриз из Долины стал набирать силу, превозмогая ставшее совсем слабым приливное течение, и фелюга так бы и не добралась до пристани, не возьмись Венси за вёсла. Расположившись спиной к конечной цели своего движения, рыбарь грёб, не жалея сил, но громоздкая посудина еле шла по чёрной, как дёготь, воде. Прошло не менее четверти угла времени, прежде чем, преодолев какие-то полторы тысячи локтей, форштевень лодки глухо ткнулся в причальные кранцы.

Сноровисто выпрыгнув на пирс, не выпуская чалки из левой руки, Венси быстро накинул пару «восьмёрок» на кнехт-уточку, и только тогда позволил себе распрямиться и взглянуть по направлению к Долине.

И тут же понял рыбарь, что всё говорившееся в легендах о страшных рубиновых бурях – несусветная чушь и выдумка недалеких рассказчиков, раз от разу всё больше приукрашивающих свои байки то срывающими крыши смерчами, то снопами молний, бившими по Долине с пиков Золотого Хребта, то другими леденящими душу подробностями.

Всё происходило намного спокойнее и страшнее – как сейчас: заслонив половину ещё светлого неба, полностью скрыв за собою недалёкие горы, в зловещей и вместе с тем какой-то торжественной тишине опускалось на Долину Трулей тяжёлое облако чёрно-багрового цвета – Красная Мгла.