Запах сирени

Я звонко ставлю на доске точку, кладу мел и вытираю тряпкой пальцы.

— Молодец! — хвалит меня учитель Иван Петрович, лукаво смотрит на представителя с РОНО, размашисто выводит оценку и, перехватив мой вопросительный взгляд, весело подмигивает, мол, какие могут быть сомнения? — Отлично, Гена, как всегда!

Я выплываю из класса, словно надутый резиновый шарик. Еще бы?! Позади — последний экзамен, который я сдал экспромтом, без обдумывания. А что обдумывать? Принцип работы транзистора. Начертить схему включения транзисторов типа «n-р-n» и «р-n-р» и решить задачку, исходя из закона Ома. Разве это для меня экзамен, когда дома действуют изготовленные собственными руками телефонный автоответчик, цветомузыкальная установка, и вот-вот оживет робот?!..

 

В ветвях древней липы, которая бог знает, как уцелела во время строительства школы, трещали птицы. Буйствует в белом кипении школьный скверик, и сильно пахнет жасмином. На балконах пятиэтажных коробок схожих, словно близнецы, кое-где висит белье, расплавленным золотом отливают глянцевые стекла окон. Внизу снуют троллейбусы, легковые автомобили, и по тротуарам куда-то спешат прохожие. А над всем этим немым ультрамарином висит бескрайнее небо.

Мою грудь распирает безграничное счастье — ведь впереди — целых три месяца каникул! Теперь, когда я сбросил с себя груз школьных обязанностей, буду чувствовать себя свободной птицей и распоряжаться своим временем так, как захочу. Прежде всего, наверстаю всё упущенное на протяжении последних дней, заставлю таки своего электронного упрямца работать — дефицитные микросхемы, наконец, в моем столе.

Я бездумно люблю этот начиненный разными электронными самоделками стол, за который сажусь с душевным трепетом и не встаю до тех пор, пока на макетной панели не заработает тот или другой блок или не наступит пора ложиться спать. Чего-чего, а распорядка дня придерживаюсь твердо, возможно, поэтому мне удается выглядеть в глазах лентяев далеко не вундеркиндом. Правда, я не задираю носа, прекрасно понимаю, что это мизер с того, на что способен человек.

И эту спокойную жизнь я чуть не поломал несколько дней назад...

 

Мы вместе вышли из школы, и случилось так, что я даже не заметил, когда остался один на один с самой красивой девушкой нашего десятого «б» Ириной Кулагиной. В отличие от других красивых девушек Ира, по-видимому, понимала, что красота — не ее личная заслуга, и, как и я, хорошо училась.

Вообще, по мнению товарищей, я — парень компанейский, говорят, что со мной интересно, а кое-кто даже завидует, мол, слишком легко мне учиться. Разве я виноват в том, что школьные программы меня не удовлетворяют, поэтому дополнительно перелопачиваю массу специальной литературы...

Так вот — еще задолго до экзаменов на меня неожиданно обратили внимание наши девушки. Правда, ни одна из них любовных записок не писала, не клялась в любви, однако стали льстить: ты, Гена, и умный, и начитанный, и целеустремленный, и в радиотехнике разбираешься. Сначала я никак не мог понять, откуда такое внимание ко мне. Даже в зеркало стал заглядывать: вроде бы нормально развитой, пятнадцать раз подтягиваюсь на перекладине, утром занимаюсь гимнастикой. И внешне ничем особенным не выделяюсь: глаза серые с яркой прозеленью, темноватые подковы бровей, единственное, что, кажется, меняется ежедневно — подрастает золотистый пушок под носом. Оно и закономерно — через год будут вручать документ, недаром же названный аттестатом зрелости.

Так вот же увиваются вокруг меня одноклассницы, ну а я по простоте душевной то Гале решу задачку, то Вере подправлю сочинение... Разве мне трудно? Но когда завершились весенние контрольные работы, девушки мгновенно потеряли ко мне всякий интерес. Правда, я не очень расстроился от этого, потому что взялся за изготовление робота и был даже доволен, что никто не будет мешать мне...

...И вот рядом со мной клацает острыми шпильками каблуков Ирина. От неожиданности я даже не знаю, о чем заговорить с ней, ведь в отличие от тех вертихвосток Ира — личность! А я люблю неординарных людей, завидую их умению покорить все ради достижения цели. Потому должен начать какой-то интересный разговор. Но о чем?

— Ты что-либо слышала о споре литературоведов относительно Шекспира?

— Я так и знала! — улыбнулась Ира.

— Ты следишь за этой полемикой? — обрадовался я, зная Иринину похоть к учебе, и надеюсь найти в ней духовного сообщника. Где-то же должна бродить по миру та родственная мне душа. А вдруг это она — Ирка! Что не говорите, а кому не приятно, когда на тебя обращает внимание, выделяет среди других такая красавица?!

— Хороший ты, Гена, парень, — измерила меня с головы до ног Ира и тяжело вздохнула.— Только, пожалуйста, не обижайся на то, что я тебе скажу. Конечно, мы тебя уважаем, ценим твою настойчивость, твои знания, но, как бы тебе сказать, не современный ты какой-то.

Я оторопел. Держать руку на пульсе такой всеобъемлющей жизни и быть не современным?!

— Вот придешь домой — внимательно взгляни на себя в зеркало, только критически, — прибавила она после паузы,— нам, девушкам, просто жалко тебя...

Это меня окончательно добило. Оказывается, меня кроме всего, еще и жалеют. И кто? Те бездари, что, вызубрив материал с учебника, тянутся в отличницы и ежедневно наряжаются то под Софи Лорен, Мари Матье, то еще под какую-либо звезду. Такого пренебрежения я бы никогда не стерпел, если бы это услышал из уст другой.

— Но ведь известно, что по одежде лишь встречают, — неуверенно проронил я, ибо никогда не предавал своей внешности серьезного значения.

— В человеке все должно быть прекрасным, — отпарировала мне Ирина цитатой из Чехова .

Однако думал я, что-то же вынудило ее остаться со мной один на один. Неужели только желание сказать, что я выгляжу несовременно? Разве ей не всё равно, как кто выглядит? Выходит, нет. И ей, по-видимому, стыдно будет появиться в своей компании со мной, вот таким серым, непритязательным к своей внешности. Я как будто сбоку окинул себя взглядом, и горячая волна прокатилась по моей спине — я, действительно, выглядел бледным на фоне ее кремового, под цвет карих глаз, платья, которое нежно облегало стройный стан.

Как только Ира помахала мне рукой из распахнутых дверей троллейбуса, что казалось, ожидал ее, я сел на лавку и задумался... Что же означает быть современным? И что я еще должен сделать для того, чтобы выглядеть современным в глазах этой кареглазой девочки?

После ужина я ошеломил своих родных, заявив о том, что я, их сын, старомоден, то есть, не современен. И что моя внешность вызывает у девичьего пола сожаление и соболезнование.

Родители удивленно переглянулись между собой. А мать даже растерялась, и ее зеленые глаза обеспокоено забегали.

— Возможно, тебе понравилась японская желто-черная куртка, что мы видели в магазине?

— Если так, — охотно согласился отец, — мы дадим денег, пойди и купи ее.

— Не нужно, не в куртке здесь дело, — отмахнулся я.

— А в чем?

— Я срочно должен стать... современным.

Родители опять удивленно переглянулись, а я пошел в свою комнату. Не стану разжевывать, что от того, изменюсь я или нет, возможно, будет зависеть мое будущее. Ведь лучшая девушка нашего класса отдала преимущество не кому-либо, а мне?

Следующий день я провел за столом в тяжелых размышлениях, впаивая в схему нужные детали, и только под вечер пришла мудрая мысль — поехать в центр города и хорошенько присмотреться к своим современникам.

Выбрал себе в углу скверика, что напротив драмтеатра, удобное местечко и под кроткий шепот фонтана, стал рассматривать прохожих, особенно молодых, пытаясь уловить, чем я отличаюсь от них. В первую очередь, что бросилось в глаза, — это одежда. И здесь Ира с родителями оказались правы. Дальше — прическа. Ибо что не тип — то новая «грива». А еще — походка: ленивая, вразвалочку со скукой не только на лице, но и во всем виде, которая как будто вопит: «Вы только посмотрите, какой непосильной, какой тяжелой ношей является для нас жизнь!»

А вот — и пара. Он вопросительным знаком нависает над полуобнаженной девицей. Та, засунувши голову ему под мышку, как цыпленок под крыло наседки, буквально приклеилась к нему. Проплыли. Вон там прошмыгнуло две обезьянки — не за что зацепиться: ни фигуры, ни лица, лишь глаза в черно-синей оправе. Вот белые штаны, которые едва не расползаются по швам, выписывают «восьмерку» — тоже нет лица, лишь то, что выписывает восьмерки. А это — король моды! Нос — горбинкою, щегольские усики, лошадиная грива, а в глазах рябит от всяких заклепок, нашивок на вытертых джинсах. Не рубашка — газетный стенд, а над этим всем — серые-пресерые глаза, в которых застыла пустота.

О, приближается еще один тип. Его следует обходить. Такие для того и выходят, чтобы их обходили, потому что, не приведи Господи, ненароком толкнуть. Фигура, лицо — мизантропическое, мизантропическая и речь...

Все, можно подбивать итоги. Самым первым признаком современности являются штаны, рубашка и прическа.

Три дня я носился по магазинам, пока нашел джинсы с блестящими заклепками. Мать пошила полосатую рубашку, а отец, когда я все это напялил на себя, оторвался от кульмана, взглянул поверх очков и посоветовал пришить к рубашке еще карманчик с вышивкой.

— Ну, а прическа должна вырасти, — глубокомысленно изрекла мать, залюбовавшись мной.

— Что ж, с Богом! — бросил вдогонку отец, когда я решил появиться на люди.

—Ты б, сынок, к Мишке заглянул, — искренне посоветовала мать.— Он, по моему мнению, единственный из всех ребят, что проживают в нашем квартале, лучше всех разбирается в современной моде.

— Не так ли, Иван?

— Конечно, — согласился отец.

Пока я шел к Мишке, где-то в глубине души зашевелилась колючая мысль: а не слишком ли много времени я трачу на эти финтифлюшки? Ведь вчера пришлось повернуть – журнал с непрочитанной статьей — что-то не ладится с дешифратором команд левой руки робота, а мне все некогда сосредоточиться и отрегулировать как надо.

Миша был дома.

— О, кого я вижу?! Гордость нашей школы! Каким ветром? — затарахтел, пропуская меня.

— Видишь ли, у меня такое щекотливое дело...

— Понимаю, понимаю, — многозначительно подмигнул Миша. — Влюбился?! Не красней, не красней, все мы проходим через это... Хоть скажешь, кто она?.. Ира Кулагина? Ну, брат, хвалю, хвалю — кадра та, что нужно! Кое-кто из наших не один раз пробовал подбить клинья — рикошет.

— Но она... Но я… Я в ее глазах выгляжу несовременно.

— Вот оно что! — Мишка ловко обкрутил меня вокруг оси и скорчил гримасу.— Действительно, вид у тебя не ой-йой-йой.

— Как это не «ой-йой-йой»? Я и так целых четыре дня угробил.

— Четыре дня...— пренебрежительно хмыкнул Миша, пройдясь по комнате.— Милый мой! Люди к этому годами идут, а ты четыре дня... Ну, хорошо! С любовью не шутят, и мы тебе поможем. Нино-о-ок! — кликнул на помощь из смежной комнаты сестренку, и когда оттуда вышла веселоглазая девочка, приказал мне: — А ну, снимай штаны.

— Как снимать? — оробел я.

— Снимай, снимай, — поддержала сестренка Мишу.— Сейчас мы предадим им более-менее современный вид.

Когда джинсы очутились в ее руках, Нина вытянула из ящика шкатулку с разноцветными лоскутками ткани, села у окна и начала что-то пришивать.

Тем временем Миша посадил меня за стол, положил предо мной ручку и лист бумаги:

— Записывай, что тебе еще нужно для того, чтоб стать современным. Магнитофон с усилителем и колонками — раз. Видеомагнитофон, лучше японский или немецкий, — два. Коллекцию значков типа блюдца — три. Рубашку или хотя бы майку-газетку — четыре. Гитару — пять...

— Гитару?

— Да, самую обычную акустическую, семиструнную.

— Но...

— Для начала разучишь хотя бы одну, две песенки... Не мотай головой, этим мы сейчас займемся. И последнее — за любую цену раздобудь настоящие, натурально потертые джинсы... Как там, Нинок, у тебя?

— Готово! — она завязала узелок и откусила нить зубами.

— А пока ты будешь искать настоящие джинсы, мы эти доведем до нужной кондиции.

Нина приподнялась со стула, свернула на полу ковер и разостлала мои темно-синие новенькие джинсы, которые аж скрипели. Мишка обул ботинки. Нина покропила джинсы водой и посыпала из вазона (не поняла – что это) землей. Миша врубил магнитофон, и они оба потянули меня топтать джинсы... Где-то через полчаса, мы, запыхавшись, сделали из джинсов тряпку.

— О, теперь не стыдно и на улицу выйти, — сказала Нина.

— Но это лишь на некоторое время, — заметил Миша, осматривая меня.— Доставай хоть из-под земли настоящие джинсы...

...Когда от струн гитары начали болеть подушечки пальцев, Миша заставил меня заучить несколько словесных блоков, что нынче в моде, затем взялся учить танцевать ламбаду… Завтра все это должно повториться, и будет продолжаться до тех пор, пока я не стану отвечать всем стандартам современной моды.

От Мишки и Нины я вышел истощенный, будто весь день таскал камни в каменоломне. Люди добрые, ведь это же насилие над моей сущностью! И во имя чего?..

— Как твои успехи? — после ужина интересуется отец, расставляя шахматы.

— Эволюционирую, — вздохнул я, садясь к столику.

Мне нравятся эти вечерние часы, когда отец садится сыграть со мной партию в шахматы. — Вот только закрадывается в душу сомнение, что здесь что-то не так.

— Где «здесь»? — не понял отец.

— В самом выражении «современный».

— А что тут непонятного?— отец пошел ферзевой пешкой. — Современный человек — это тот, кто отвечает требованиям времени.

— Отвечать требованиям времени лишь штанами и прической, по-моему, выглядит слишком мелко, — сронила мать.

— Если б только штаны и прическа, — вздохнул я и со страхом вспомнил о той каторге, которая ждет меня завтра у Мишки.

Между тем, родители завели разговор о том, современные они оба или старомодные. Как по мне, так пусть остаются такими, как есть. Ведь они никогда силой не тянули меня к разным репетиторам и нынче не опекают на каждом шагу. С ними можно разговаривать и спорить на любые темы. Единственное, что требуется от меня, — быть честным и отвечать за свои поступки.

— Шах! — объявил отец, только я оторвал руку от своей фигуры, и тут же прибавил: — И не тратьте, кум, силы.

— А это мы еще посмотрим, — и я все внимание переключил на шахматную доску. Однако моя позиция была безвыходная.— Сдаюсь, — глубоко вздохнул я и пожал руку победителю.

В своей комнате сел за радиостол, но работа не клеилась. Я лег. Голову обсели тяжелые думы.

Потом долго вертелся в кровати, анализируя события последних дней и свое поведение. Когда, наконец, заснул, мне в образе Ирины приснилась... минута — она убегала от меня, и как я не старался, а догнать ее не мог…

Утром, за завтраком, чувствовал себя преступником, который обворовал самого себя.

— Куда ты сегодня?— интересуется мать, наливая отцу кофе.— Снова — по магазинам или пойдешь до Мишки?

— Нет, — сказал я твердо.— Некогда мне заниматься ерундой.

Отец выразительно взглянул на мать, и они громко расхохотались.

— Теперь, надеюсь, ты выздоровеешь, — прервав смех, выговорил отец.

— Разве я больной? — от неожиданности положил ложку.

— Видишь, Гена, — добродушно подмигнула мать.— Ты несколько дней не заводил будильника и ни разу не вымолвил своего любимого слова «некогда!»

— Возвращаясь к нашему вчерашнему разговору, — продолжил отец, — я пришел к выводу, что слово «некогда» может быть паролем современного человека!

— Вы видели, — сказал я с горечью, — что с вашим сыном что-то нехорошее творится, и так беспринципно себя повели?

— Видишь, сынок, — стал серьезным отец, — запрет — не наш метод.

После завтрака я пошел в свою комнату, бросил презрительный взгляд на мятые джинсы, рубашку в полоску и углубился в схему. Через несколько часов левая рука робота заработала. Я довольный встал из-за стола и начал собираться на консультацию перед последним экзаменом.

И вот он, экзамен, позади. Впереди — каникулы и масса добрых дел, которых я едва не предал на угоду…

— Салют, корешу! — от неожиданности я вздрогнул. Передо мной цвел Миша.— Как экзамен? Я поднял кверху растопыренную пятерню.

— Молоток! — стиснул мне руку. — А у меня — завтра... Послушай, есть настоящие джинсы. Высший класс! Как раз для тебя, не дорого — триста рублей...

— Не в джинсах, Михайло, счастье, — безразлично сказал я.

— Что, предки испугали?

— Да нет. Родители у меня современные.

— А может, кассету купишь? — Миша огляделся и перешел на шепот: — Сексуальный фильм — тоже недорого.

— Спасибо, не нужно.

— Эх! — безнадежно махнул он рукой, перебежал на противоположную сторону улицы и заскочил в троллейбус.

Наша школа находится в новом микрорайоне, что девятиэтажными коробками наступает на колхозные массивы, которые сейчас зеленеют густым ковром в лучах весеннего солнца, и подкатываются впритык к автостраде. Автострада — как водораздел между двух миров: урбанистического и аграрного. По эту сторону — теснятся массивы домов, размежеванные сквериками, порезанные неширокими улицами и переулками, а там — бескрайное, вплоть до самого горизонта, поле, что меняет цвета со временами года. Сейчас оно ярко-зеленое, летом станет золотистым, почернеет осенью и до рези в глазах выбелится зимой.

Я родился здесь и люблю свой молодой город, хотя в моих жилах и течет крестьянская кровь. В селе с поэтическим названием Вишневое живут и, невзирая на пенсионный возраст, до сих пор трудятся в колхозе дедушка с бабушкой: держат домашнюю птицу, свиней и корову. До прошлого лета, начиная с шестого класса, я ездил к ним на каникулы. Брал с собой прибор и инструменты, чинил крестьянам телевизоры, радиоприемники, хозяйничал в огороде, купался, ловил в пруду рыбу и пас их черно-рябую корову. За это бабуля или дедуля периодически привозят нам сметану, сыр, масло и всякую огородную снедь. А перед Рождеством или Пасхой — свежину: сало, мясо, смалец, а главное — домашнюю колбасу.

Что ни говорите, а хорошо жить в городе, когда есть в селе бабушка с дедушкой. На эти каникулы миссия ехать в село выпала моему младшему брату, который уже целую неделю роскошествует у деда с бабой.

Моего плеча легонько коснулась чья-то рука, и я оглянулся — передо мной стояла Ира. Ее глаза светились тихой радостью, осанка, движения и жесты свидетельствовали о том, что она рада встрече со мной.

— Ну, как экзамен? — спросил я, ибо она тоже сдавала в первой пятерке.

Девушка свела вверх брови, прищурила карие глаза и подняла большой палец.

— Молоток! — вырвалось у меня словцо, позаимствованное у Мишки.

— Давай пешком, — предложила Ира, когда, щелкая штангами, к остановке стала приближаться наша «двадцатка».

— Давай!

Мы жили на одной улице, почти всегда ехали в школу и из школы в одном троллейбусе. До того момента, когда она впервые осталась со мной наедине, я принимал ее всего лишь за одноклассницу, правда умную и слишком красивую. Поэтому никогда даже в воображении не допускал, что она захочет со мной дружить, и, тем более, что эта дружба может перерасти во что-то иное, более значимое, душевное.

Хоть я и сделал для себя приятное открытие, что в последнее время очень изменился — появилась уверенность в себе и главное — осознал, что я Ире не безразличен. Поэтому сейчас совсем иными новыми глазами, шагая рядом, нет-нет, да и кошусь на ее тонкий стан, соблазнительные уста, ловлю всеми фибрами души ее тихий музыкальный голос, что, как подземный источник, журчит в моих ушах и все льет и льет звонкую хрустальную воду. Освещенная каким-то теплом изнутри, она кажется мне еще привлекательней и еще более недоступной.

Некоторое время идем молча, прислушиваемся к себе, к тому новому, что появилось в наших сердцах, которому мы еще и названия не знаем. Солнце, поднявшись над домами, ласково пригревает нам спины, терпко пахнет сирень, свесив розовые и белые гроздья над низеньким заборчиком палисадника.

— Ты что будешь делать на каникулах? — ломает молчанку Ира и, не ожидая ответа, продолжает: — А я на месяц еду в село.

— Я остаюсь в городе. У меня здесь на все каникулы — море дел.

Я вполглаза поглядел на девушку, колеблясь, говорить ей или нет, чтобы не показаться хвастуном. Но, встретившись с приветливым взглядом и искренней заинтересованностью, сознался:

— Задание номер один — запустить в действие своего робота...

— Ты конструируешь робота? — не совсем поверила Ира, обдав меня карей теплотой глаз.— И что он умеет делать?

— Многое, — загордился я от самоуважения, — отвечать по телефону, вызывать нужного абонента и передавать нужную информацию.

— Как это? — искренне удивляется Ира.

— Скажем, мне очень нужно передать что-то по телефону, — седлаю любимого конька, — а сам должен куда-то отлучиться. Тогда диктую роботу текст и программирую на определенное время. Допустим, на час. И робот ежечасно будет набирать номер телефона до тех пор, пока кто-то не поднимет трубку. Когда же поднимет, то услышит: «С вами говорит электронный секретарь Геннадия Свитличного и передает вам...»

— Ой, как интересно! А когда тебе позвонят?

— Робот ответит: «Хозяина нет. С вами разговаривает электронный секретарь. Говорите — я запишу...»

— А ты, случайно, не вешаешь?..— недоверчиво косится на меня девушка.

— Разве я похож на лгуна? — не обижаюсь на нее. Потому что на самом деле, что она знает обо мне? — Хочешь — проверь! Позвони по телефону сегодня. Дело в том, что электронный секретарь, то есть автоответчик, у меня работает уже второй год. Теперь я эту систему монтирую у робота. Кроме того, робот будет включать и выключать телевизор, будет вести запись музыкальных программ или кинофильмов на видеомагнитофон, будет открывать гостям двери.

— И я... я могу увидеть это чудо собственными глазами?

— Пожалуйста. Но это еще не все, — не сдерживаюсь я, набивая себе цену, а заодно и расплачиваясь за предыдущую неучтивость Иры, — мой робот уже, как и я, не современен — усовершенствованные модели умеют состряпать кофе, играют в шахматы и развлекают людей, отвечая на вопрос.

— И все это реальное?

— Конечно.

— Ой, Генка, ты уж, пожалуйста, прости меня, — растерянно пролепетала Ира, и ее лицо разрумянилось. — Действительно, встречают по одежке... Надеюсь, мы поладим?!

— В каком плане? — ляпнул по инерции, не вдумываясь в ее слова.

— Генка, я тебе и так сказала больше, чем нужно.

— Между прочим, — наконец дошел до меня настоящий смысл ее слов, — я таки разжился на джинсы, рубашку в полоску, даже взял несколько уроков у Мишки из одиннадцатого «Г». Теперь вот — прическу запускаю.

— Неужели? — искренне засмеялась девушка.— Выходит, ты еще не совсем пропащий!

Она взяла меня под руку, я уловил на своей щеке щекотливое касание ее волос, дурманящий запах сирени и почувствовал, что совсем оторвался от грешной земли и парю над тротуаром.

Что ни говорите, а приятно чувствуешь себя, когда тебе еще нет и семнадцати, когда изобилует весна, пахнет цветущей сиренью и рядом идёт самая лучшая девушка, твоя мечта, твоя еще не расцветшая любовь.