МАЛЬЧИК И РОЗЫ

Сначала было слово. И было это слово – роза. Мальчик никогда не видел, но знал, роза самый красивый цветок. Однажды в степную деревню, где в маленьком доме жила большая семья мальчика, приехали гости. Брат отца – высокий красивый капитан привез молодую круглолицую Соню. Они только что поженились. И мальчик, понимая, что это такое, поначалу стеснялся на них смотреть. Мальчику было нелегко, поскольку ему всякие гости были очень интересны, а эти молодожены особенно. От их одежды и чемодана веяло неведомой далью. Они то и дело обнимались, то и дело вполголоса переговаривались. Соня пахла французскими духами, а он – одеколоном «Красная Москва». Мать мальчика говорила, что Вася может себе позволить такое баловство, ведь он не просто капитанишка, не просто артиллерист с пушечками на погонах – он служит в ракетных частях. Ракетчики – секретная часть армии. И офицеры там, чтобы их не могли завербовать шпионскими посулами, получают большие деньги. Мать гордилась деверем. На его благополучном фоне ее муж, Васин старший брат, выглядел обыкновенным деревенщиной, вкалывающим на износ и потому пьянеющим от первой же рюмки.

Володей работал на гусеничном тракторе посменно: неделю – в ночь, неделю в – день. Раньше, когда Вася приезжал один, он охотно уходил с братом в поле и пахал с ним зябь или таскал комбайн, или сеял озимые. Делал все, что было нужно по сезону. Не хотел забыть, каким трудом достается хлеб простому человеку. Он был добрый. Володей всегда в подпитии хвастался мужикам: братишку моего солдаты любят. Он строгий, но справедливый командир.

Мужики подтрунивали, а ты, мол, откуда знаешь, ты, что там был или братишка сам себе цену набивает.

– А чего ему набивать цену перед братом? – не соглашался Володей. Это у нас не принято. Мы друг другу верим.

Подтрунивать подтрунивали, но не обижали. Знали, что Водолей, как они его безобидно дразнили, работяга, что всю Ленинградскую блокаду мальчишкой отстоял, а потом горел в танке и брал Кенигсберг. За что имеет кучу наград. И на стене у него висит гитара с красным бантом, которую привез из Германии, но называется она итальянской, потому что на ней не семь, а шесть струн. И что он играет на ней редко, потому что, как только возьмется, сразу плакать начинает. Зато его Тома, играет и поет красиво, несмотря на то, что у самой куча детей и ей бедной некогда в гору глянуть.

На этот раз Вася приехал после большого перерыва. И все сразу же обратили внимание, что в свои тридцать лет он очень сильно полысел.

– Чего это с ним? – спросил кто-то.

И Володей пояснял, что в ракетных частях так почти со всеми офицерами бывает. Им командование рекомендует пораньше жениться, обзаводиться детьми, потому что потом могут на этом фронте возникнуть проблемы. Там ведь радиация.

– Что значит проблемы?

– Ну, перестанет под влиянием уранового излучения функционировать кое-что.

– Я бы никогда не стал служить в таких частях! – Сказал любопытный. – Если там такая опасность! Такой мужчина бессильный перед женщиной. А разве это жизнь, если ты с женой не можешь сладить. А если она за этим к другому пойдет, чем ты ее за то упрекнешь? А ничем. Твое дело маленькое. Сопи и помалкивай.

Мужики разговаривали вежливо, пока при этой беседе находился мальчик. Но когда они его прогнали: мол, пойди отсюда погуляй в стороне, он слышал, что они еще круче выражаются, употребляя слова, за которые мальчика крепко наказывают, если он, забывшись, вслед за взрослыми называет вещи своими именами.

Дом, в котором жила семья мальчика, был такой, как все другие, но детей было много и поэтому там было тесно. Гостям, приехавшим на целый медовый месяц, под крышей было душно и жарко, потому на следующую ночь мать постелила им на сеновале. Но и там стало нехорошо тоже по двум причинам. Соня боялась мышей. «Они в сене шебаршат и попискивают!». А потом, мальчик видел, как Соня показывала матери тело, все покусанное комарами.

Мать делилась со своей матерью тем, что Сонька уж очень интеллигентная, как принцесса. Нас не кусают, а ее прямо погрызли, причем в таких интересных местах, даже на розе.

Бабушка вздохнула, бормоча. Нашли, где мед собирать. И посоветовала молодоженам уходить в степь днем.

– Там всегда ветерок, а комар не любит свежего веяния.

И Соня с Васей, прихватив рядно, чтобы подстилать под себя, и большую простынь, чтобы натягивать над собой, стали уходить в степь загорать.

А мальчику мать за ними ходить запретила.

– Нечего тебе там делать. У них свои секреты, а ты уши топориком. Нечего.

– Секреты? Но я ведь никому не расскажу, если что и узнаю. Я же понимаю, что такое военная тайна.

–Если я сказала, не ходи, ты должен понимать, что слово матери закон.

Мальчик понимал, что значит слово матери. Но тяга к гостям была непреодолимой. Они шли в степь, а он за ними обходными путями, чтобы ни мать, ни они не заметили его передвижений. Мать обмануть удалось, но только не офицера. Не сразу, но все-таки он увидел крадущегося балками, поросшими конским щавелем, мальчика. Подозвал к себе и, обняв, сказал, что сам таким был, и взял его с собой. Соне очень не понравился третий лишний. Она даже матери пожаловалась, мол, увязался. Мать хотела хворостинкой отстегать, но Вася заступился. На следующий день они снова пошли втроем.

Ложились так. Вася и Соня рядом. А мальчик как бы с боку припеку. Земля была горячей. Это ощущалось даже сквозь толстую подстилку. Степь звенела от зноя и насекомых. Пахла полынью и другими обожженными растениями, горькими сухими цветами. Молодые засыпали. Но мальчик знал, что они притворяются. Он знал, для чего они ходят в степь. Он успел увидеть, пока Вася его не засек своим радаром, чем парочка занимается в степи. Они там обнимаются, целуются и Соня при этом смеется, словно ее щекочут.

Мальчик крепко сжимал веки, начинал дышать, как сонный. Они, подумав, что он спит, начинали целоваться. И Соня смеялась, и плакала, и говорила Васе лишь одно слово «Да!».

А Вася, задыхаясь, словно он бегал, часто повторял одно замечательное слово. И было это слово то самое – имя цветка. Цветка, которого мальчик никогда не видел, но верил, что когда-нибудь все-таки поедет с бабушкой в Старый Крым, где этих роз целые кусты.

– Ах, какая роза сладкая! – бормотал Вася, боясь разбудить мальчика.

А Соня, смеясь, отвечала:

– Моя роза и твой бутон любят друг друга.

Мальчику никто ничего никогда не объяснял. До всего он доходил своим умом.

Потому он сам перестал ходить с гостями загорать. Перестал, потому что понял: Вася и Соня хотят ребенка. Просто до сих пор он не знал, как делаются дети. Благодаря гостям, мальчик понял, что именно так это и делается – весело с отдышкой и ласковыми словами между поцелуями. Узнав про это, мальчик некоторое время все-таки пребывал в недоумении. Почему Соня и Вася называют вещи не своими именами. Причем одно из них мальчику было неизвестно.

– Что такое бутон, – все-таки спросил он у матери.

И та сказала, подозрительно заглянув мальчику в глаза, что бутон это нераскрывшийся цветок. Например, бутон розы.

Опять роза! Значит, мужчина – это бутон, а женщина – бутон в расцвете. Понятное дело. Мужчина должен быть закрытым, потому что ему не пристало болтать абы что. Тем более, Васе, командиру с военными секретами.

Когда гости уезжали, мальчику было грустно. Он, словно бы чувствовал, что гости знают еще много других секретов и тайн, которые ему вряд ли скоро откроет жизнь. Володей отвозил их на прицепе, в котором, помимо Сони и Васи, находилась корова, которую надо было куда-то сдать, поскольку она перестала телиться.

Володей вернулся не довольный собой. Заглушив трактор, он, прежде всего, отдал матери два узелка. Корову приняли и даже деньги заплатили – это был маленький узелок. Узелок большой – это был белый плащ Сони. Отдавая его, Володей сказал, что корова забрызгала его, и Соня сказала:

– Пускай Тома отстирает и носит.

Мать отстирала, но так ни разу не надела, потому что очень тот плащ был городским, в деревне бы ее просто засмеяли, вырядись она в белое.

В Старый Крым бабушка взяла мальчика на следующий год. У нее обнаружилось давление. Голова все время кружилась, потому собирать вишни сама она больше не могла. Мальчик становился на лестницу и срывал вишни двумя руками. Он ел их и не мог остановиться. Мучился оскоминой, и все равно ел. Ему до сих пор никогда не приходилось видеть вишневых да и других плодовых деревьев: абрикос, яблоню, грецкий орех... Он не представлял себе, что сад может быть таким огромным, а горы такими высокими, что лес начинается прямо в огороде.

Но самое главное мальчик, наконец, увидел розы. Желтые, как степной тюльпан или одуванчик, белые как снег, красные как сама кровь... Пахли они так, что голова у мальчика кружилась, и все перед глазами плыло, как при давлении у бабушки.

Особенно сильно пахла чайная роза. Она была нежной розовой и очень колючей. Все розы были колючими. Об этом мальчик раньше тоже не знал. Ему никто не сказал, потому что он не любил без надобности спрашивать.

Особенно понравился мальчику большой с широко распахнутым бутоном малиновый цветок. Когда хозяин дома – бабушкин свояк – сказал ему имя розы, мальчик понял, что влюбился. Но не во внучку садовода, выведшего эту розу во имя своей любимицы – большеглазой, кругленькой, перешедшей во второй класс отличницы. Мальчик влюбился в розу по имени Валерия. Он так влюбился, что ему захотелось ее поцеловать. В первую же старокрымскую ночь мальчик, преодолевая страх перед шевелящимися тенями деревьев, обступивших дом, вышел в сад и долго бродил по нему, ища ту самую одинокую розу. Другие розы цепляли его за трусики. Кололи шипами, словно мстили за то, что он ищет не их, словно знали, зачем он ищет ту самую розу. Мальчику было страшно. Но чувство, которое вело его в сад, было сильнее.

Выходил он каждую ночь, пока был там. И всякий раз бабушка, будя внука спозаранку на сбор ягоды, всплескивала руками, ворча:

– Опять ноги плохо помыл, смотри, постель как вывозил. С наступлением зноя сбор вишни прекращался, бабушка стирала простыни. Они высыхали мгновенно. Так что хозяйка ни разу не упрекнула бабушку за то, что ее внук грязнуля.

Если бы они знали и хозяйка, и садовод, тем более, бабушка, почему постель под мальчиком по утрам такая, мальчику было бы очень стыдно, даже невыносимо стыдно. Он любил розу, он ходил к ней по ночам босой по мокрым после полива дорожкам. Исцарапанный другими он всякий раз находил свою. И, став на колени, целовал ее и дышал ею. Влажный от росы зев цветка щекотал мальчика. И крошечный его нежный, как сам лепесток розы, бутон, наполнялся неведомым трепетом.

Плащ висел в шкафу много лет. Пока Соня снова не приехала уже с девочками, но без Васи. Тот был на учениях Варшавского договора: «Вызвали срочно, а билеты уже куплены, пришлось ехать с детьми, не пропадать же деньгам...»

Володей тогда уже работал на колесном тракторе, потому его маршруты изменились, ему по дороге было море, куда он отвозил гостей и мальчика тоже.

Там он впервые увидел розы своих двоюродных сестер и тетки. У Сони роза была с бородкой, такой по форме, как у Владимира Ильича Ленина на портрете.

06.08.05