Л.П.

 

Нежно целуя кожу предплечья,

Глаз твоих черных агат,

Я умираю и воскресаю,

Чувствуя твой аромат…

 

Ягод упругих - пара малинок,

Что так и просятся в рот,

Тихо застонешь, жарко обнимешь,

Вся ты – и пламень, и лед!

 

Стоит к тебе лишь слегка прикоснуться,

Ловишь ты руку, смеясь,

Дай мне попробовать ягод чудесных,

Я их не ел, отродясь.

 

Страстно желая, просишь ты снова,

Чтоб я тебя целовал,

Белые груди, мягкие губы,

Сладкий, пьянящий сандал.

 

Пряди волос - полноводные реки,

Я в этих водах тону!

В омуте черном, жарком, бездонном,

Быстро иду я ко дну!

 

Сколько тонул в этом бурном потоке,

Мне уже не сосчитать,

Щедро оставив тебе напоследок,

Все, что хотела ты взять!

 

И завершая святое безумство,

Стоном и словом мольбы,

Мы умираем и воскресаем,

Слушая голос судьбы.

 

Я когда-то любил эту женщину. Я и теперь ещё её люблю, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет. В том, что мы расстались, был виноват только я один, и я до сих пор не могу себе этого простить.

Было время, когда я потерял её след. Тогда я попросил друзей своей юности помочь мне в розысках, и, вот, спустя долгие годы, с их помощью, я нашёл её!

-Я люблю тебя! – эти слова были первыми из сказанных нами тогда, когда произошло долгожданное телефонное соединение.

Я люблю тебя...

Я люблю...

Я...

...Проживший столько лет впустую, - без тебя, без любви, без счастья.

Каждое утро, просыпаясь, я не видел твоих волос, рассыпанных по подушке, не слышал твоего спокойного дыхания, не ощущал тепла твоего тела.

Всё было другим, и рядом со мной все эти годы была другая женщина.

Когда-то мне показалось, что я люблю её ещё больше, чем тебя, и понадобились долгие годы, прежде, чем я понял, что ошибся.

Поздно что-либо менять. Жизнь прошла мимо нас с тобой, не дав ещё одного шанса.

Нам уже никогда не увидеть друг друга, слишком долгим может оказаться путь назад, да и есть ли он, этот путь?

Ты оставила мне воспоминания.

Воспоминания о том счастливом лете, когда в траву падали яблоки.

 

***

 

Раннее утро.

Я сижу на кухне, и, сквозь открытые настежь двери на веранду слушаю, как в саду падают яблоки.

Гуп!

Гуп!

Легкий порыв ветра тронул занавески, качнул почти невесомый абажур, и тотчас вновь послышалось:

Гуп-гуп-гуп!

Солнце, чуть приподнявшись над кронами старых деревьев, режет косым лучом полумрак комнаты.

Скрипнула дверь.

Ты входишь босая, в небрежно накинутом коротком халатике, и первая утренняя сигарета дымится в длинных пальцах твоей руки.

Волосы, собранные в большой золотистый узел, светятся в солнечном луче, и чашка крепчайшего кофе, который ты пьёшь мелкими, неторопливыми глотками, медленно плывёт мимо меня, к столу, на котором стоит пустая бутылка вчерашнего вина.

Сделав ещё один глоток, ты поворачиваешь ко мне лицо.

-Надо что-то делать с этим невыносимым Семёном, - говоришь ты и ставишь чашку на стол, - сегодня утром я снова видела, как он в саду забавлялся с нашей Катькой.

-Ну и что в этом странного? – спрашиваю я и мне, действительно, все равно, где и с кем гуляет Семён.

-Так она же ему дочь! – делаешь ты круглые глаза.

-Инцест? – вяло интересуюсь я.

-В чистом виде! – подтверждаешь ты, и присаживаешься ко мне на колени.

...От тебя вкусно пахнет кофе и яблочным вареньем, которое в большом медном тазу уже стоит на плите.

-Он делает это все чаще и чаще, - продолжаешь ты, и я вижу, что эта проблема тебя заботит всерьёз.

-На месте Семена было бы глупо отказаться от такой потаскушки, как Катька, - размышляю я вслух, - а, в общем, было бы неплохо найти ему другую подружку.

…У тебя на шее прелестный, маленький завиток волос, и я тянусь к нему, стараясь поймать его губами.

Тебе щекотно, и ты, смеясь, отстраняешься и грозишь мне пальцем.

-Тебе все ещё мало? – спрашиваешь ты и смотришь своими серыми смеющимися глазами.

А в это самое время, сидя на соседнем стуле и посматривая на нас наглыми жёлтыми глазами, Семён невозмутимо трёт лапой свою круглую, усатую морду.

 

...Этот сад давно никто не чистит, и он стоит дикий и заросший травой, как колючие щёки сельского дядьки, не брившегося третью неделю.

Старые яблони ещё плодоносят, и ты каждое утро собираешь их дань.

-Принеси мне из сарая лестницу, - просишь ты, и я покорно выполняю эту просьбу.

Приставив лестницу к толстому и шершавому стволу, ты влезаешь наверх, - туда, где почти горизонтально земле протянула свою руку толстенная яблоневая ветвь.

-Давай-ка, я сам, - прошу я.

-Нет, сегодня я хочу это сделать сама, - отвечаешь ты, легко взбираясь на ветку и основательно устраиваясь на ней.

Тяжёлые, зеленовато-жёлтые антоновки падают в подставленный тобой подол, и через пару минут он уже полон, а ты всё ещё стоишь наверху, задрав подол, и улыбаясь смотришь на меня.

Крохотный беленький треугольник резко выделяется на фоне загорелого тела, и я, задрав голову, ем тебя глазами.

Заметив мой взгляд, ты лукаво смотришь на меня.

-Как ты думаешь, не пора ли нам в парикмахерскую? – спрашиваешь ты меня.

-Сегодня я свожу тебя к одному начинающему парикмахеру, - обещаю я, и, не вытерпев, лезу наверх.

Ты смеёшься и делаешь вид, что тебе страшно. Встав на ветку, я тянусь к твоим губам, и ты подставляешь мне их для поцелуя.

Тем временем собранные в подол яблоки сыплются в густую траву. Вслед за ними скатываемся вниз и мы, а потом тишину сада нарушают лишь твои приглушённые стоны, да жук, ползущий по высокому травяному стеблю с удивлением таращится на двух влюблённых, на время покинувших этот мир.

 

...Уже жарко, а в траве полным-полно ещё не собранных яблок. Вчера приходила твоя мама.

-Не по-хозяйски это, оставлять яблоки на съедение жукам, - сказала она.

Теперь мы должны «оправдать доверие», - собрать яблоки, сварить варенье и порезать остаток для сушки.

Солнце уже высоко, и единственное наше желание, – поскорее забраться в душевую, которая примостилась в дальнем конце сада.

Вчера мы целый вечер носили воду в огромную бочку, торчащую на её крыше. Теперь там – двести литров нагревшейся за день воды, и я постепенно начинаю смещаться в сторону душа.

Ты бредёшь по траве впереди меня, часто наклоняясь за очередным яблоком. Где-то там, позади нас, остались лежать под той самой яблоней твои трусики, и теперь ты идёшь налегке, поддразнивая меня при каждом наклоне белизной двух сдобных булочек.

Наконец ты замечаешь мой маневр, и, срываясь с места, первой бросаешься к душевой, на ходу сбрасывая с себя пропотевшую под мышками майку.

Я ловлю тебя уже в дверях, и мы, на секунду в них застряв, протискиваемся вовнутрь, продолжая срывать с себя одежду.

-Не спеши, я хочу тебя почувствовать, - просишь ты.

...Уже ничего не видя вокруг, отдавшись лишь одному огромному чувству наслаждения, ты уже не стонешь, а сдавленно кричишь:

-Не останавливайся, только не….

...Всё уже кончено. Я ещё ласкаю тебя, и ты, продолжая игру, удовлетворённо смеёшься. Наконец, ты прижимаешься ко мне своим горячим телом, целуешь меня в губы и шепчешь:

-Я тебя люблю!

Я поднимаю руку вверх и поворачиваю вентиль. В ту же секунду на нас обрушивается тёплый дождь...

...Вдоволь наплескавшись под душем, мы идём в дом. С самого утра все окна закрыты плотными шторами, и в комнатах царит прохлада и полумрак.

Обедать садимся на кухне.

Под ногами у тебя крутится сразу подобревший Семён, выпрашивая кусочек мясца. Плеснув ему в мисочку супа с кусочками плавающей в нём курицы, ты смотришь, как кот проворно лакает бульон, а затем приступает к мясу. От наслаждения он зажмуривает глаза, и мне непонятно, как это он ухитряется есть с закрытыми глазами.

Ты улыбаешься нам обоим, и я чувствую себя на седьмом небе от счастья!

 

...Ближе к вечеру ты устроиваешь себе баню, для чего я сразу после обеда нагрел воду в титане. Наполнив ванну горячей водой и вылив в неё пол флакона шампуня, ты, охая и повизгивая опускаешься в неё. Нежась и что-то напевая себе под нос, ты лежишь в море пены, изредка протягивая мне то одну, то вторую ногу, - для массажа.

Я наклоняюсь к тебе, и, целуя пахнущие яблоками губы, спрашиваю:

-Чего ещё изволите, Ваше Величество?

Их Величество изволили целоваться, а потом ещё разочек, и ещё… В это время в ванную небрежной походкой заходит наглый Семён, и, окинув нас оценивающим взглядом, презрительно щурится.

-Пошёл вон, потаскун! – говорю ему я, и толстый котяра нехотя переваливается через порог, забыв при этом закрыть за собой дверь.

-Теперь он будет тебе мстить, - смеёшься ты, и мягкой губкой трёшь своё тело.

-Ваше Величество, не царское это дело, самой себя купать, - говорю я, отбирая губку.

Ты благосклонно киваешь головой, и я нежно тру тебя губкой, чувствуя упругость тела, любя его и вновь желая.

Часто наклоняясь к тебе, я покрываю твоё лицо и грудь поцелуями, и ты смеёшься, радостно и возбуждённо прижимая мою голову к себе.

 

...Через час ты уже сидишь в спальне, в огромном, наверное, ещё бабушкином велюровом кресле, стоящем напротив огромного старого зеркала до пола, и пунцовым лаком красишь свои ногти. Мокрые волосы обвёрнуты большим полотенцем, и синий махровый халат накинут на голое тело.

...Я, когда-то, выбрал в магазине именно этот халат, прельстившись простотой его покроя, и теперь он, в благодарность за оказанную ему честь, регулярно приоткрывает самые потаённые уголки твоего тела.

...Ты очень хорошо сложена и для своих тридцати выглядишь просто замечательно!

У тебя всё ещё крепкая, высокая грудь, и розовые ягодки нежных сосочков задорно торчат вверх. При каждом твоём наклоне халат полностью открывает мне их, и я уже чувствую, что снова начинаю заводиться. Став за твоей спиной, я опускаю руку вниз и глажу твою шелковистую кожу, постепенно опуская руку всё ниже и ниже, чувствуя свежесть твоего тела, целуя твою шею с тем самым, маленьким завитком волос чуть ниже затылка...

-А ты кое-что забыла, - напоминаю тебе я, перебирая пальцами колечки твоих волос.

-Что? – спрашиваешь ты, - что я ещё не сделала?

-Ты хотела сходить к парикмахеру, - говорю я, и делаю пальцами «вжик-вжик», изображая процесс стрижки.

Ты откидываешь полу халата и внимательно изучаешь то место, которое собиралась подбрить.

-Давай это сделаем завтра, - просишь ты, проводя ладонью по вьющимся волоскам, одновременно поглаживая и мои пальцы.

...Мне уже не до парикмахерской, - все моё внимание приковано к тому, что находится там, внизу, под золотистым курчавым треугольником, и я опускаюсь на колени пред тобой.

Ты закрываешь глаза и откинув голову, сползаешь на край кресла.

…Как я люблю тебя целовать! Опускаясь все ниже, я не пропускаю ни одного сантиметра твоего тела, и, когда сладкий бугорок вспухает в моих губах, ты стонешь и шепчешь:

-Иди ко мне!

Я склоняюсь над твоим телом, а ты, уже ощущая меня в себе, просишь:

-Сделай мне больно-о-о-о!

Последние твои слова сливаются в сплошной стон, и только иногда ты снова шепчешь мне:

-Да, так! Ещё, ещё сильней!

Ты хватаешь воздух открытым ртом, и, уже не в силах что-либо сказать, только стонешь, сливаясь со мной в единое, любящее и желающее существо.

…Потом ты улыбаешься мне сквозь выступившие на глазах слезы, и тихо просишь:

-Не уходи, побудь ещё со мной…

 

…Вечер. Мы сидим с тобой в креслах, которые я вынес из комнат и поставил на открытой террасе. Полосатый плед все время сползает вниз, и я, то и дело наклоняясь, ловлю его и снова укутываю им тебя.

-Иди ко мне, - просишь ты, и я усаживаюсь рядом, прямо на пол террасы, и кладу голову тебе на колени.

 

…Мы сидим и молчим. Что могут сказать друг другу два любящих существа, если их бессмертные души, лаская друг друга, сейчас там, в раю?

Первые звезды высыпают над нашими головами, и летучие мыши чёрными, бесшумными тенями начинают свой танец между деревьями.

Гоп! Гоп!

-Слышишь, как падают яблоки? - спрашиваешь ты меня.

-Это не яблоки, это моё сердце стучит у меня в груди, - говорю тебе я.

-Ты раньше многих любил? – неожиданно спрашиваешь ты.

Я не знаю, что тебе ответить. Раньше мне часто казалось, что я люблю, а иногда мне казалось, что любят меня...

Я ошибался в своём выборе, и потому, наверное, перестал верить в то, что когда-нибудь смогу встретить тебя.

 

-Я искал такую как ты среди десятков похожих на тебя женщин, и те встречи были случайными, - наконец отвечаю я, предчувствуя, что ТАК, как в этот раз, уже никогда никого полюбить не смогу.

 

Осень 2006 – лето 2007