Рисовые поля, расчлененные на квадраты и полосы и залитые водой, сменились ивами, скрывшими вид на горы Хаконэ. Дорога сделала один поворот, другой и вошла в селение. Смеркалось.

Неторопливо, давая отдых уставшему коню, самурай миновал длинный ряд построек и взял поводья на себя. Небо, покрытое клубящимися тучами, быстро отдавало последний свет дня. Решение, которое зародилось у первых домов, приняло окончательную форму. До перевала засветло уже не успеть.

Cамурай развернул коня и тот, понимая без команды, медленно пошел по полупустой улице.

У пятого по счету дома перед занавесью из белых полос рисовой бумаги стояла женщина, плохо различимая в сумерках. Видимо, она вышла только что.

- Если ищете место, где остановиться, лучше нашего не найти, господин самурай.

Конь мотнул головой, прислушиваясь к словам.

На женщине было кимоно из бумажной материи, шея укрыта куском ткани.

- Останетесь довольны сами и коню будет хорошо. У нас есть комнаты на любой вкус. Если в кошельке туго, то угол, где переночевать всегда найдется. Гости платят только за уголь в жаровню.

Конь прял ушами, переступая в ожидании. Со стороны станции Одав`ара не доносилось ни звука, как ни прислушивайся. Если по Токайдосской дороге и ехали всадники или спешил гонец, они были очень далеко.

- А если дорожная пыль заела, то можно и смыть ее. Плати за дрова - и сиди в чане хоть целый день.

В тишине пустой вечерней улицы слова женщины раздавались особенно громко.

У правого угла дома лежал ворох соломы, укрытый тряпьем и перевязанный кое-как бечевкой. Далее все скрывалось в темноте.

Самурай медленно слез с седла.

- Проходите, останетесь довольны. Гостиница наша чистая. Не то, что другие. Циновки в этом году меняли, новые совсем. У нас и свита даймё останавливается. И берем мы недорого, заплати за вино и сиди хоть до петухов.

В полутемном помещении за низкими столиками сидело двое. Девушка, нездешняя судя по тройному, из шелковых тканей кимоно и замысловатой прическе, и плотный монах в бумажном одеянии на вате.

Самурай отдал в руки зазывале или может самой хозяйке связку монет, которую она сразу запахнула подальше.

- Приготовим для вас лучшую комнату, господин самурай, не беспокойтесь... и за конем присмотрим, сейчас все устроим... отдохнете - словно в раю...специально угрей подадим - и в Ёсивара таких не отведаете... или желаете с дороги помыться... или может девушку, чтобы ложе согреть... вы не смотрите на эту гордячку, видимо столичная штучка, двоим уже от ворот поворот дала, у нас и красивее найдутся, а уж такому, как вы, господин самурай, любая готова будет услужить... благородного человека сразу видно... прикажете сакэ подать?

- Принесите мне, девушке и монаху.

Монах ритмично покачивался, бормоча молитвы. "Наму Амида, наму самбо" становилось то громче, то тише.

Девушка смотрела в стол, склонив голову.

Монах на мгновение искоса взглянул на самурая, затем чуть поклонился и продолжил бормотать, не притронувшись к пиале.

Девушка-дзёро согнулась с утонченной грацией, выдавшей воспитание и вкус. Взяла в руки сакэ, выпила его в несколько глотков.

- Принесите угря и ей.

Из-за тонких ширм донеслись сначала редкие, словно отдаленный бой барабана, затем совсем частые удары капель воды об землю.

Дождь...

"На заставе Хаконэ тучи задевают верхушки сосен,

Заденут ли сердце её мои несмелые чувства..."

- Но так же, как тучи заставы Хаконэ, изменчива его любовь, И только сосны все те же, - сказала дзёро.

- Простите?

- Позвольте отблагодарить господина за угощение? - поклонилась девушка.

- Если моя неотесанность не сильно отвращает госпожу, - ответил самурай, - то я был бы несказанно рад провести вечер в компании такой утонченной красавицы.

Девушка поднялась из-за столика, просеменив, опустилась напротив.

- Прощу прощения, что посмела закончить парный стих. Не часто встретишь человека, знающего древние стихи.

Самурай опустил голову.

- Каньюдзиро Оканато писал под звуки цитры. В сегодняшнем ветре и шуме дождя я уловил его мелодию...

- Горы и воды всегда одинаковы. И только взгляд и суждение человека делает их восхитительными. Тысячи пройдут мимо и только один задержит шаг. Возможно, ради этого одного человека они и существуют.

- Ваши слова восхитительны. Позвольте сказать их по-другому. Среди тысяч женщин скрыта жемчужина. Увидеть ее и оценить способен не каждый.

- Благодарю за недостойно высокую оценку моих скромных способностей, - сказала девушка, опуская голову еще ниже.

Самурай не ответил, искоса рассматривая на девушку.

Вы наверное, слыхали, - сказала дзёро, - историю о человеке, который нашел драгоценную яшму в горах. Он поднес ее князю. Но тот не усмотрел драгоценность в необработанном камне и приказал отрубить тому человеку левую ногу. После к власти пришел другой князь и человек принес яшму вновь. Но и новый не понял подарка и, посчитав, что над ним насмехаются, повелел отрубить дарителю правую ногу. Когда правитель снова сменился, человек горько заплакал.

- Да, я слышал об этом. Но третий князь понял смысл дарения и приказал расколоть глыбу. И все увидели невероятной красоты минерал.

- В наше время такого правителя, увы, не сыскать.

Девушка на мгновение взглянула самураю в лицо и тот замешкался с ответом.

- Не следует терять надежды. Ведь смысл истории, не столько в том, что сокровище смогли оценить, а что следует терпеливо ждать.

- Ваши слова способны заглушить печаль. Позвольте заметить. Самурай следует своему долгу, сегодня здесь, завтра в другом месте. Монах стремится к Просветлению. Хозяйка заведения считает, как бы купить дешево, а продать подороже. Возможно, предназначение женщины в том, чтобы сегодня быть печальной, а завтра быть веселой, подобно струям водопада в ожидании того дня, когда истинный ценитель увидит их.

- Вы говорите совершенно так же, как древние мудрецы. "Доблестный муж умрет ради друга, который понимает его, женщина украшает себя для того, кто любуется ею!"

- Я надеялась, что Вы знаете эту цитату...

- Позвольте восхититься Вашим умом и расчетом, - ответил самурай, чуть смягчив голос, но оставаясь бесстрастным в лице - Вы прямо не сказали эту фразу, а позволили произнести мне, подведя к тому окольным путем.

- Мне несказанно приятно, что вы оценили мои слова и нашу беседу, - вторя интонацией голосу самурая, ответила девушка. Ее лицо по-прежнему оставалось покорно спокойным.

- Невыразимо прекрасный миг...

Самурай помедлил, затем негромко произнес:

- К водопаду в дальних горах нет протоптанных тропок...

- Зеленый бамбук шумит и скрывает все, - сказала дзёро.

- Но краше красот земных найдет тот смельчак, кто отыщет заветный путь.

- Слово "путь" не совсем хорошо здесь. В первой строфе уже есть "тропки" . Позвольте закончить так: "Чистые струи все ждут смельчака"

- Но так выходит чересчур безысходно. "Лишь тот, кто ищет, увидит чистые струи".

- "Кто ищет" - слишком обще по сравнению с началом...

Служка принесла моти - рисовые колобки и чай.

- Позвольте мне приготовить чай, - сказала дзёро.

- Не смею просить Вас об этом...

Девушка взялась за чайничек. Лицо ее на короткое время оживилось и на нем промелькнула почти радость, какая бывает от встречи с давним знакомцем.

- По большей части его заваривают неправильно.

Самурай слушал, внимая чуть внимательнее, чем это обязывали слова собеседницы.

- Просто заливают кипящей водой. Однако хороший чай должен давать пену. Для этого чайник следует ополоснуть кипятком и только тогда вложить листья. Воду нужно вливать струей, чтобы расходились пузыри. Тогда на поверхности поднимается сеть из мелких и крупных пузырьков, в которых пар соединяется с листом и заставляет его отдать свой аромат. Вот попробуйте...

Звук дождя на мгновение стал еще больше и в комнату ввалился новый человек с широкой шляпой, закрывающей лицо. Одежда, намоченная водой, скрывала гербы.

Тут же появилась и хозяйка.

- Прошу вас, господин, располагайтесь. Дождичек нынче пошел - никакого спасения нет ! Не беспокойтесь, за конем присмотрят. У нас гостиница - лучшая в округе, и накормим сытно, и постелем мягко. И разбудим, когда надо, хоть в четвертую стражу, хоть в пятую...

- До самого перевала - пелена воды. Дорогу развезло совсем, - сказал отряхиваясь прибывший, - Ни верхом не пройти, ни пешком. Токайдосская дорога прочно закрыта!

- А вы, как я погляжу, из самого Эдо? - сказала хозяйка

- Да, гонец из ставки сёгуна. Скорее подайте сакэ, совсем продрог под этим дождем!

- Не беспокойтесь, мигом все сделаю. Эй, Окинорэ, неси сюда скорее вино для господина самурая! Мы тут в глуши деревенской совсем отвыкли от знатных гостей, не знаем столичных новостей.

Гонец выпил залпом одну чашку, затем другую. Хозяйка подливала.

- Иной раз целый день пройдет, никто не остановится даже воды испить. Не говоря уж о гонцах. Те мимо проносятся, лишь пыль столбом стоит. Так говорите, перевал совсем закрыт?

- Прочнее не бывает. Зарядило на несколько дней, не меньше!

- Небось и рады нежданному отдыху? У нас ведь и помыться можно, и девушка, если деньжата водятся, найдется ложе согреть...

- Гонец я. Да к тому же со срочным донесением.

- До гавани поди или дальше? Окинорэ, угря неси!

- До самого Киото! Хоть и говорят, что слухи быстрее стрелы, а вы и не знать ничего не знаете. Ведь вчера под утро было покушение на сёгуна!

- Как так?

- Да вот так. Преступника не нашли. Ловок больно. Говорят, ушел от стражи по дну императорского пруда. Все заставы закрыты, кругом отправлены гонцы. Хороша рыба, давно такую не едал.

- Да ты говори, говори!

- Все уж сказал. Обманул стражу, прокрался в самые покои, никто его и не видел. Только не вышло у него до конца.

- Так значит, сёгун жив?

- Ни да, ни нет. Лежит бездыханный. Повсюду монахи с прижиганиями, а в Эдо воины, воины на каждом шагу.

- Говорят верно, не знаешь, как нить судьбы потянется... Так стало быть, ты с сообщением в Киото спешишь?

- Вот уж не знаю. Ливень такой, что никак через перевал не пробраться. Одно утешает. Ни мне, ни кому другому на ту сторону не пройти.

- Вот уж сказал так сказал. Преступника, небось и след-то простыл. Чего ему в таких людных местах делать!

- Много ты знаешь в таких делах, - лениво сказал гонец, - а туда же - рассуждать. Болтаешь не в меру.

- Мне не болтать - клиентов не набрать. А тебе бы прилечь не помешало, развезло совсем.

- Я - гонец. Но минутку отдохну. Нет, одну стражу, пока лить не перестанет. Проводи меня.

Пошатываясь, но держа равновесие и придерживая меч, гонец при помощи хозяйки отправился во внутренние покои.

- Какие ужасные новости! - сказала дзёро.

- Вы давно пребываете здесь, позвольте узнать? - спросил самурай.

- Я покинула Эдо вчера утром. Здесь и пол дня не провела... А Вы, похоже, отбыли позже меня и ехали быстро. Я увидела мельком коня.

- Вы правы. Я покинул столицу ближе к обеду и все это время ехал почти без остановки. Конь устал так, что еле плетется.

- Верно, вам известно больше меня о том, что случилось...

Монах перестал бормотать заклинания и закряхтел.

Служанка возилась с остатками ужина гонца. За бумагой ширм били ровно и упорно струи дождя.

- В этой гулких звуках, приходящей с дождем, таится очарование, Вы не находите? - сказал самурай, - они убивают скрипы, шум голосов, обычные и надоедливые заполнители наших ушей. И словно бы наступает тишина. Гулкая и ритмичная тишина дождя, пронизывающая мир снизу доверху.

- Это то, что подчеркивает предмет. Ведь красота проявляется в соотношении с чем-то. Даже ветка цветущей вишни сама по себе не красива. Мы находим ее красоту в сочетании с тем, что нас окружает, подчеркиваем и выделяем. Поэтому ваши слова несомненно правильны. А кроме того, красивы.

- У вас красивые руки, - сказал самурай, - в этих тонких и длинных пальцах заключено невыразимое очарование и привлекательность. Словно они являются частью чего-то большого. Как случайно приоткрытая дверь во дворец способна мимолетно показать красоту и тонкость внутреннего убранства.

- В ваших словах заключена двусмысленность, еще более тонкая оттого, что Вы нарочно применили ее, имея ввиду совершенно другой смысл.

- От вас ничего не скроется...

- А кроме того, я уловила, или возможно, мне это только представилось, что вы имеете ввиду еще одно. Третий смысл, заключенный за первыми двумя.

- Вы слишком высоко оцениваете мой неспособный ум.

- Прошу прощения. Я ненароком словила Ваш быстрый взгляд. Вы посмотрели на мои ладони. Да, эта краснота появилась сегодня днем.

Красные полосы были похожи на следы от уздечки в неумелых руках.

Монах снова закряхтел, затем повертевшись, поднялся и торопливо поспешил за ширмы.

Служанка проводила его опасливым взглядом.

- Он вызывает неприязнь не только у служанки, - заметила дзёро, - человек, не очень располагающий к себе.

Служанка покосилась на двери, через которые вышел монах.

Наверное, она слышала последние слова дзёро, поскольку сказала, обращаясь к ней:

- Неприятный какой. Вы госпожа, верно, не знаете о монахах-ямабуси. Они ходят днем как обычные люди, питаясь подаянием, травы всякие подают, могут хворь заговорить, но с приходом ночи их одолевают демоны и они превращаются в сущих страшилищ, после чего нападают на людей и сжирают их. Не так давно в селении Одавадзу, что в пяти ри отсюда такой монах напал на торговцев, которые замешкались в дороге и ночевали не на заставе, а в чистом поле. Монах разбросал охрану как палочки для риса, убил двоих, а пятерых покалечил. Торговцы еле спаслись, побросав товар.

Дзёро закрыла лицо ладонями.

Самурай пристально смотрел на служанку.

- Она отчасти права, - сказал он. - Они действуют или в одиночку, или группой, нападая на тех, кто без охраны. Такие люди носят монашескую одежду. Их можно узнать по телосложению и силе. Упражняясь долго с мечом или ножом, они приобретают известную сноровку, которая равняет их с настоящими воинами и делает опасными противниками.

- Ваши слова заставляют меня принять серьезность. Простите.

- Как давно прибыл этот человек сюда? - спросил служанку самурай

- Не знаю, но хозяйка ворчала, что с утра сидит, не заказывает. Стало быть, чуть пораньше госпожи. Поздним утром.

- И что он делал?

- При мне съел две или три чашки риса с овощами, затем ушел, но быстро вернулся. И сидел здесь до самого вечера, словно ожидая кого-то...

Служанка помолчала, потом постояла недолго, кинула исподлобья взгляд на самурая и ушла.

- Об этом не принято спрашивать, но вы думаете, что этого человека следует опасаться?

- Вам - нет.

- Позвольте мне поблагодарить Вас. В этом мире девушка, нуждаясь в защите, не всегда способна показать это явно, не рискуя выйти за правила приличия. В тоже время, необходимость быть полезной и привносить полноту жизни другому человеку заключается в самой ее природе.

- Несовместимость необходимого и возможного, о которой Вы говорите, может служить причиной глубокого несчастья. Меняя слова, можно рассуждать о пути, которого следует держаться, и о повседневной жизни, в которой постоянное следование пути одному человеку невозможно хотя бы из-за недостатка решимости.

Дзёро поклонилась.

- Вы очень проницательны. Вы поняли и подхватили мою невысказанную мысль. Я не смею продолжать.

- Любое продолжение убивает красоту. Кроме того, невысказанное всегда оставляет место для ума, который дорисует недостающее. И в этой возможности докончить самому возможно и находится причина того, что мы считаем красивым... простите меня за многословие. Мне не следовало говорить после Ваших слов.

Самурай замолчал. Молчала и девушка. Ее взгляд недвижимо покоился на черных лакированных чашках с чаем.

Дождь поутих. Его голос, который становился то тише, то громче, стал похож на шепот.

Самурай чуть ослабил пояс.

С небольшим шумом открылись раздвижные двери и из внутренних покоев вышел гонец. Он был не совсем ловок в движениях.

Осторожно, стараясь не задеть столики, и придерживая меч, он выбрал один и уселся рядом. Помолчал, сосредотачиваясь. Потом поклонился.

- Прошу простить за невежливость, я еще не очень хорошо себя чувствую.

Снова замолчал, потом сказал.

- Прошу не счесть мой вопрос дерзостью или прямым вызовом. Как долго вы уже находитесь в этом месте? Дело в том, что я чувствую что-то неладное. Размысливая над этим, никак не нахожу объяснений. Простите еще раз.

- Позвольте предложить Вам чаю, - сказала дзёро.

- Да, да!

Он шумно отхлебнул из чашки.

- Я хорошо знаю Токайдосскую дорогу. Несмотря на темноту, а потом и дождь, решил продолжать путь. Однако перед сами перевалом дорога стала как жижа на рисовом поле, а вода с неба все текла и текла не переставая. Тут и днем не пробраться, не то что в кромешной тьме. Решил вернуться назад и переждать на каком-нибудь постоялом дворе. Однако, не проехав и пол-ри, потерял направление. Оказался в болоте среди зарослей аира. Кое-как выбрался на сухое место. Наудачу двинулся в одну сторону, потом в другую. В темноте набрел на узкую тропку, затем увидал бумажный фонарь, который привел меня к строениям. Место пустынное - только в одном доме огонь горит. Хозяйка с радушием встретила, сытно накормила и напоила. Постель мягкая. Тишина вокруг, ни ржания коня, ни людской перебранки. Даже собак и петухов не слышно.

Он замолчал на немного.

- Не по душе мне это.

Потом еще отпил чаю.

- В древности толковали об одном чиновнике. Путешествуя, он заблудился. Началась ночь, а кругом ни единого человеческого жилья, чтобы было куда голову приклонить. Заросли да травы только. Вдруг увидал огонек, на который поехал. Видит - ограда, высокие крыши, усадьба по всему не из простых, не бедная. Встречает его девушка, видом красавица непередаваемая. Ублажает разговором, потчует необычными яствами. Чиновник, не помня себя, их вкушает, язык развязал - обо всем речь ведет, и красавицу глазами оглаживает. Не помню, сладилось у него дело, или нет, но только утром проснулся он от холода. Глянь - вокруг вместо парчи и шелка, трава и земля, а сам он могильную плиту обнимает.

В наших краях я же слыхивал другое. В горах путники, сбившиеся с дороги, долго плутают. А потом далеко видят в зарослях одинокий огонек. С надеждой едут на него и находят целую гостиницу, или просто одинокую хижину. Там их ожидает горячий ужин и теплая сухая постель. И хозяйка радушна - с радостью привечает нежданных гостей. Да только потом находят одни обглоданные кости этих несчастных. Мало кто живым возвращается. Все это обманное - и дом, и покои, и еда. Чары, чтобы человека запутать и он сопротивляться не помыслил.

Не так давно я слышал про одного самурая, служившего под началом вассала нашего господина, некоего Ёсицунэ. Две луны назад он отправился с поручением. Ехал, как и подобает слуге - себя не щадя, и днем, и ночью. На третью ночь устал, аж невмоготу стало. Задремал. А как очнулся, глядит - места вокруг чужие. Конь бредет еле-еле. Недолго плутал - в темноте углядел огонек и выехал к одинокой хижине. Была в ней женщина, летами уже не молодая.

Ёсицуне попросился переночевать. Думал, отдохнет до пятой стражи, а потом дорогу расспросит.

Женщина подала ему какую-то еду. На вопросы не отвечала ни да, ни нет, лицо опущено.

Поев, Ёсицунэ тут же улегся почивать. Вы, верно, знаете - самурайский сон чуток. Мышь пробежит, а рука сама к мечу тянется. Так и Ёсицунэ. Спит, а ушами слышит, что вокруг делается. В третью стражу вдруг ширма стала отодвигаться. Тихонько-тихонько. Ёсицунэ открыл глаза, сон из глаз тут же снесло. Но сам недвижим, только напрягся.

Видит, осторожно входит женщина. Да только вид у нее не таков, какой вечером был. Глаза как красные уголья, цвет кожи зеленый, жутко зеленый. Во рту клыки. На руках длинные когти. Протянула трясущиеся руки к Ёсицунэ и идет.

Ёсицунэ мигом вскочил, полоснул перед собой мечом и давай дёру оттуда. Как выбрался - не помнит. Как доскакал с поручением - тоже. После три дня в горячке лежал. Еле выходили...

Поэтому я и спросил вас, когда вы сюда прибыли. По виду-то вы обычные путники...

- Кроме хозяйки здесь есть еще служанка. По наружности и уму - обычная девица, повсюду полно таких, - сказала дзёро.

- Хотелось бы услышать, что Вы об этом думаете, - обратился гонец к самураю.

- Я приехал, когда уже начало темнеть. Мест этих не знаю. То, что тихо кругом и одна лишь хозяйка голосит, и мне показалось необычным.

- Здесь нас четверо гостей. Из них только двое воина...

- Монах, судя по движениям, не простой бонза. Я заметил мимоходом, что он нарочно двигается так, чтобы все думали о его неуклюжести, хотя очень ловок.

- Ценное наблюдение! Благодарю Вас. Пойду, посмотрю, что с конями. А заодно разведаю, что к чему.

Самурай поклонился в ответ на поклон гонца.

- Что Вы думаете о его словах? - спросила дзёро, едва тот закрыл за собой ширму, - в самом ли деле нам следует тревожиться?

- Гонец не так прост, как кажется. Его слова можно толковать и так: под видом дорожной истории он пытался выведать, что за людей здесь свела непогода.

Вы наверное, не знаете, поскольку выехали из Эдо раньше меня, что за смерть сёгуна вызвала большое волнение и движение.

- Смерть сёгуна? Значит он умер?

Самурай кивнул.

- Гонец солгал, говоря, что он ни жив ни мертв. Поскольку это уже не было секретом, когда я покидал Эдо, мне непонятно, почему он это сделал.

- Вы говорите, большое движение? Что это означает?

- Схвачены главы кланов Марумото и Косинава. Во все гарнизоны отправлены гонцы с приказом быть наготове и выступить по первому знаку. На расследование и поиск убийцы кинуты большие силы. Возглавляет их известный своим умом и хитростью Исибуро Макинава.

- Вы говорите об этом, подозревая гонца в том, что он вовсе не гонец?

- Я склоняюсь почтительно перед Вашим умом. Поистине, быть с вами рядом - большое счастье.

- Вы преувеличиваете мои способности. Я ведь не раскусила этого человека.

- Возможно потому, что его слова - правда.

- Как так? Разве это возможно?

- Я тоже слышал историю об Ёсицунэ и о том, что нескольких путников нашли обглоданными в глубокой чаще. Кроме того, обратите внимание, что наша хозяйка скрывает шею под куском ткани и прячет глаза от света.

- Да, и я заметила эту странность с тканью. Как Вы думаете, что под ней?

- Там шрам. Его можно увидеть под особым углом. Такой шрам бывает у тех, кому перерезают горло. Обычно человек не выживает.

- Но что служанка?

- У стены, в закутке валялось соломенное чучело. На нем была одежда, которую я потом увидал на служанке. Точь в точь.

- По Вашему виду не могу сказать, что Вы сами не верите в то, что говорите. Как нам поступить в таком случае?

- События идут своим чередом. Не следует их ни торопить, ни задерживать, избегая. Самое лучшее, это ждать и быть готовым ко всему.

- Вы намекаете на то, что ум мудреца подобен зеркальной глади озера - все движения мира отражаются в нем, а он по-прежнему пребывает в недвижимой неподвижности?

- Это плохо достижимо в человеческой жизни, полной увлечениями, мыслями и чувствами. Просто следует спокойно встречать все, что преподносит нам жизнь.

- С таким человеком, как Вы - очень спокойно. Для любой девушки это была бы исполнившаяся мечта жизни.

Порыв ветра качнул ширмы, удар в стены, на мгновение заглушив бой дождя. Вошел монах, проследовал молча к своему месту, усевшись, поискал в чашках.

- Простите, - сказала дзёро, - у нас осталось еще немного сакэ. Если желаете, мы отдадим его Вам.

- Вы щедры, - сказал монах, склонив бритую голову, - обычно люди не часто подают. Лишь, когда несчастье или болезнь коснется их дома. Тогда замечают тех, кто живет подобно мне, милостью Будды.

- Куда Вы путешествуете?

- Этот вопрос мне только что задал тот человек, который прибыл позже всех.

- Гонец?

- Монахи вроде меня все время в пути. Между молитвами перед глазами проходит много людей и профессий. Этот человек много спрашивает. Словно чего-то опасается.

- Вы говорите о его подозрениях насчет этой гостиницы?

- Воин не будет суетится и выказывать собственные чувства. Особенно страх. Тем более, здесь трое мужчин, двое из которых носят мечи. Может ли тогда испугать какая-то горная ведьма?

- Простите, что спрашиваю. Но здесь, в этой глуши наши судьбы словно бы сплелись в один узел. Вероятно, это неспроста. Вы также, как и мы, прибыли из Эдо?

- Почему Вы так думаете, госпожа?

- У вас на одежде остались складки, какие бывают после долгого времени, проведенного в седле. Я ненароком заметила это, когда сидела неподалеку от Вас.

- От Вас ничего не может укрыться.

- Кроме того, Вы украдкой оглаживали их, чтобы они распрямились.

Монах посмотрел внимательно на дзёро, потом метнул быстрый взгляд на самурая.

- Раз это стало известно, нет резона больше скрывать. Да, я приехал из столицы.

- И Вы слышали об убийстве сёгуна?

Монах чуть замешкался с ответом.

- Я уехал утром. В воротах уже проверяли путешественников и их подорожные. И шепотом передавали слух, что кто-то покушался на сёгуна.

- Меня пропустили без помех - чего взять с бедного монаха... - добавил он, недолго помолчав.

- К сожалению, я покинула Эдо рано утром, и ничего не знаю. Не могли бы Вы просветить меня, о чем толкуют в городе?

Монах опустил голову.

- Я сам знаю немногое.

- Если Вы выехали из Эдо после меня, а приехали на эту станцию раньше, то должны были скакать, загоняя лошадей. Я ехала быстро, но никто меня не нагнал.

Монах замолк, затем сказал:

- Выказывание сомнения в словах другого сродни оскорблению. Однако тут виноват я сам, поскольку пытался неумело скрыть то, что не должен выказывать никому постороннему.

Дзёро опустила взгляд. Затем, поклонившись монаху и самураю, поднялась и просеменила к дверям.

Когда она ушла, монах шумно вздохнул.

- От такой не скроешь ничего. Настоящий Исибуро Макинава!

- Вы слышали о нем?

- Кто же не слышал об этом хитреце! Слышали все, да только не видел никто.

- Вы правы. Неизвестно, кто скрывается под его именем. Один человек, или несколько. Мужчина или женщина...

- И то ведь верно! Как подметили! Уж больно все выспрашивает да высматривает. Тихоня тихоней, а глаза так и зыркают! Небось и вас допытывала. Впрочем, и Вы, возможно, что-то знаете об этом деле.

Монах задумался, затем сказал:

- Впрочем, не зря поговорка говорит: женщина ни для оборотня не годится, ни для вдовы - не выдержит до конца! Уж больно тонко тут нужно действовать. Особенно в таком деле. Одно дело правителя шпилькой проткнуть и сбежать, а другое - ни дня, ни ночи не спать, десятки личин сменить, нигде не запутаться, не проговорится, а главное, ничем себя не выдавая, узнать, кто правду говорит, а кто - нет.

- Ваши слова разумны, - сказал самурай, - Так значит, сегуна убил не мужчина?

- Да, это так. Сегун изволил посетить одну из наложниц. Через какое-то время стража услыхала как будто бы перебранку. Войти поначалу не осмелились, а потом какой-то смельчак позвал правителя. Тот не ответил. Сразу ворвались, сломав ширмы. У сёгуна в шее торчала шпилька, какими обычно волосы скрепляют , сам он лежал на циновках. В руке - кусок пояса наложницы. А той и след простыл, только разломанный гребень остался. Поначалу опешили и кинулись кто куда. Ни стропила не осмотрели, ни крыши. А затем уж поздно было...

- Не могло случиться так, что в покоях был кто-то еще и все дело обставил так, чтобы подозрение легло на наложницу? А само ее тело давно уже в императорском пруду на дне лежит? - спросил самурай.

Монах поворочался.

- Тут двояко можно думать... Но все сходится к тому, что девица свершила задуманное, а тот, другой все подготовил, а затем помог бежать. Ловко все провернул. Пока искали одну девицу, столицу покинули воин и служка. Затем сообщники разделились и бежали уже порознь.

- Такого, верно, поймать нелегко...

- Да уж..

Зашевелились бумажные двери и вошел гонец. Осмотрелся по сторонам, прислушался к шуму дождя, осторожно подошел к сидящим. Руки его были на поясе, почти касаясь гард меча и кинжала.

- Простите, что прерываю беседу, но что-то мне не по себе в этом месте. Решил расспросить служанку. Слово за слово... а та - девка хоть куда, не усмотрел, как руки сами к ней потянулись. Думаю, не стоит таким случаем пренебречь, авось что-нибудь и сладится... Глянь, а в объятиях уже не она, а пук соломы. Все сходится к одному: нужно нам бежать отсюда поскорее!

- В такую темень и дождь далеко не убежишь, - сказал монах.

- До утра еще далеко. Нужно держаться всем вместе! А девица куда подевалась?

- Недавно вышла, - сказал самурай.

- Как бы с ней чего не случилось...

- Пойду, посмотрю.

В коридоре было не очень светло. Наощупь самурай прошел несколько шагов.

- Прошу Вас, зайдите сюда, - позвала дзёро.

Она была в комнатке, размером в три циновки. Отсвет главного зала проникал сюда через промасленную бумагу стен и немного разгонял тьму.

- Вам не холодно?

- Нет. Я слышала ваш разговор с монахом.

Самурай опустился на циновку рядом с девушкой.

- Он совсем не так прост, как кажется поначалу.

- Да, если прислушаться, сквозь шум можно услышать, о чем там говорят, - заметил самурай

- Мои вопросы заставили его врасплох. Но он не стал оправдываться или отговариваться. Напротив, сделал то, что меньше можно было ожидать: рассказал такое, о чем мало кто знает. Очень умно. Теперь уже мы должны объяснять ему. Умелый ход! Одно из двух... или он - Исибуро Макинава, или же...

- Исибуро Макинава может оказаться и женщиной.

- Женщиной? - спросила дзёро.

Самурай едва заметно кивнул.

- Сёгун среди всех своих наложниц отметил вниманием одну, проницательность и ум которой равнялись с изощренностью его советников, умудренных опытом, сражениями и интригами. Поначалу это была игра, которой забавлялись оба, затем сегун всерьез предложил ей разрешить какое-то запутанное дворцовое дело, в котором, как казалось, не поступи - непременно урон понесешь. Затем втайне стал прислушиваться к ее рассуждениям. А то и вовсе поручал разбирать дела. Доходило до того, что девица, нарядившись служкой находилась рядом с властителем во время церемоний или сопровождала его в его поездках из замка в замок. Возможно, что она проделывала это и в одиночестве.

Одновременно прошел слух о том, что сегун принял на службу необыкновенного ловкача - Исибуро Макинава, которому любое дельце по плечу, в том числе и самое хитроумное.

- Это необыкновенно.. женщина, переодевшись, вводит в обман мужчин, ни словом, ни мыслью не давая намека на женскую сущность... Впрочем, это только догадки, не так ли?

Самурай коротко кивнул.

- Но возможно такое, - продолжила дзеро, - что та наложница и эта, бывшая с сёгуном в ночь убийства - одно и тоже лицо?

- Это неизвестно.

Они замолчали, слушая в сумраке, как играют за бумажными промасленными стенами свою барабанную музыку капли дождя, журчит вода, стекая с черепичной крыши и в такт с ней бьются друг о друга хлесткие ветки ив.

- Темнота рождает одиночество, - сказал дзеро, - нигде так не остаешься наедине с собой, как в темной комнате.

- В одиночестве таится свое очарование. Оно заставляет нас внимать миру, а не себе.

- Наверное, лучший спутник и друг тот, рядом с которым это ощущение не уйдет, не прервется. Кто способен поддержать его и не дать спугнуть...

Они снова замолчали, думая каждый о своем.

- В вашем присутствии мне тяжело думать о чем-нибудь другом, кроме Вас, - сказал самурай, направив свой взор в пол перед собой.

- Я далека от мысли, что Вы неспособны сдерживать чувства. Следовательно, Ваши слова были сказаны с умыслом.

Самурай промолчал.

- Я ценю тот смысл, который Вы не высказали. Я думаю так же.

Девушка одним плавным движением руки - словно бы случайно распустила завязки пояса.

- Этот вечер не должен иметь продолжение, какое обычно бывает в таких домах, - сказал еле слышно самурай.

- Я боялась и надеялась, что Вы это скажете. С моей стороны это было поспешно. Но полностью оправдано Вашими последующими словами.

Дзёро одним движением, почти не приподнимаясь, приблизилась к самураю, коснулась его одежды и опустила голову к нему на грудь.

- В банановых листьях рождаются первые звуки, - сказал самурай, - позвольте, я сниму меч.

- Бумага окна темна, - прошептала девушка, - Книги заброшены вовсе... Это словно бы сказано о сегодняшней ночи. Невыразимо прекрасно.

- Я не смею сказать, так, как Вы. Но я чувствую то же и мое сердце так же переполняют чувства. Простите...

Они замолчали совсем. И сквозь тишину, изредка прерываемую тихим шуршанием шелка, можно было услышать голоса гонца и монаха, приходящие из общего зала. И даже увидеть их слабые тени на едва подкрашенной светом стене.

Длинный тяжелый дождь все падал и падал, рождая своим беспрестанным потоком вечность...

- Скажите, просветленный - спросил гонец, - почему бесы так любят вредить людям?

- А вы бы не любили, если бы стали бесом? Вы бы только тем и занимались, чтобы поддеть или обдурить этих глупых, недалеких, чванливых, возомнивших о себе невесть что людишек.

- Вы так говорите, будто бы сам не человек...

- А кто вам сказал, я именно то, что Вы видите перед собой?

- Если бы я не знал, что монахи любят морочить людям голову, рассказывая всякие несуразности, то я бы накрепко задумался бы.

- В том-то и беда, что все люди накрепко задумываются, вместо того, чтобы просто смотреть по сторонам и видеть.

- Видал я многих людей, которые говорили складно. Складно говорить - что рис за щеку запихивать. Сколько не запихнешь - через какое-то время опять пусто и есть хочется. Скажите лучше, вам все дороги подвластны и ветер перед вами склоняется, где только не побывали, видели ли Вы необычайное?

- Бывало, - сказал монах.

- Любите Вы поговорить, как я посмотрю. Слыхал я про одного монаха-молчуна. Когда его спросили, отчего он молчит все время, а вместо молитв бубнит что-то, тот ответил, что будд так много, что он боится случайным словом кого-нибудь да не обидеть...

- Вероятно, у него был повод такое говорить. Расскажу Вам одну историю. Отдали одну девушку в наложницы влиятельному князю. Или время пришло той замуж выходить, или бедность так допекла, или еще что, но только сладили то дело, не приняв в расчет чувства девушки. А у той уже тайная любовь давным-давно скрепилась с молодым служкой. И так они миловались, да друг в друге души не чаяли, что поклялись никогда не расставаться. Но одно - намерения человека, а другое, то, что с нами случается. В последнюю ночь перед разлукой они лили слезы и обещали друг другу вечную любовь. И точно, полгода прошло, год, а только не ослабли узы между ними. Служка нашел способ видеться с возлюбленной, поступив на службу к даймё. Только долго эти тайные встречи не продлились.

- Это уж точно. На службе порядок строгий, все на виду, - сказал гонец.

- Даймё прознал про связь, но даже и рассвирепев, не стал действовать прямо, а схитрил. Отправил самурая с поручением в такое место, где ему пришла бы гибель. Самурай, догадавшись, и не имея возможности свидеться с возлюбленной, открылся другу. Повинился в том, что не сдержался и своей безрассудной страстью навлек опасность на себя и девицу. Сказал, что жалеет лишь об одном - что перед разлукой не взглянет последний раз на любимую и не скажет ей прощальных слов. Друг, утешая, ответил, что и за гранью мира пути-дороги не кончаются и сильные чувства способны соединить то, что кажется несоединимым. Также обязался передать слова и связать хоть на недолго разорвавшуюся нить. Самурай в ночь покинул резиденцию, а друга на следующий день услали с поручением, да так, что вернулся он лишь через одну луну. В тот же день пришло известие о гибели молодого посла - того самого самурая. Друг, рискуя жизнью, глубокой ночью прокрался тихонько на женскую половину, да было уж поздно: возлюбленная, мстя за любовника, убила даймё шпилькой. А после покончила с собой, заглотнув язык. Два тела лежали недвижимо рядом. Друг раздумывал недолго. Взвалив тело девицы на плечи и поминутно затаиваясь, вынес ее из покоев, петляя, пересек дворцовый сад и известной одному ему лазейкой покинул замок. Ночными улицами, избегая стражу, пробрался к заброшенному монастырю. Тот давно уж был брошен, но внутри все убранство сохранилось почти в целости: и статуи будд и святых, и свитки на стенах, и большие курильницы. Самурай положил тело перед алтарем, как мог привел в порядок. Зажег курильницы. Сам сел рядом. И задумался. Получалось, что обещания он не сдержал, а это горше самого тяжкого преступления, коль честь задета. Решил было меч из ножен извлечь, да помедлил. В думах незаметно как задремал...

Монах замолчал, прислушиваясь.

- Покамест ничего необычного не углядел в Вашем рассказе, - сказал гонец, - разве что друг этот - большой ловкач. Впрочем, и ему беды не миновать. Поймают и обезглавят.

- Пока не поймали, - заметил монах, - так вот, чтобы не останавливаться на середине - как говорится, начал похлебку пробовать, так не оставляй чашку полупустой - закончу. Вдруг тело зашевелилось. Дернулось раз, другой и начало подниматься. Самурай уж решил, что девица в себя пришла, но пригляделся, а та - не дышит. Веки моргают, но не поднимаются. Села, лицо недвижимо. Открыла рот и сказала чужим безжизненным голосом: "Видно так уж было суждено, что расстались. Об одном жалею. Что слов последних не сказала и к груди любимого не прильнула в прощальном объятии".

Самурай в душе ослабел, но сдержал желание бежать. Низко поклонился и сказал: "Госпожа! Простите недостойного! Не сдержал уговора. Был послан в дальний край и не смог выполнить поручение. Ваш возлюбленный доверился мне, но я не оправдал надежд и заслуживаю кары!"

"Говори, что знаешь!" - приказал неуспокоенный дух.

Самурай во всем открылся.

"Так значит, мой любимый, сказал, что если судьба лишит его тела, то дух останется ей неподвластен. И уговорился в течении трех дней ожидать его на Заставе Влюбленных?"

Тело нависло над не смевшим поднять голову человеком.

Затем сказало: "Значит, так тому и быть", - и молниеносно удалилось.

- И что было после? - спросил гонец.

- С самураем или влюбленными? - спросил монах.

- Слыхал я нечто подобное.

- Видно история известная...

В зал вошла хозяйка. Прищурившись от света, посмотрела на одного, на другого. Сказала, словно мельничные жернова сдвинулись:

- Не спите? Ох уж как я голодна...

Гонец чуть шевельнулся, приподнимая левый бок.

Хозяйка ушла как и пришла. Тихо и неожиданно.

- Вы что-то говорили, что слышали подобную историю? - спросил монах.

- Да, да. Что-то давно те двое не показываются.

- Где-нибудь рядом, я слышал их голоса.

- Самурай видно из тех, кто больше действует, чем говорит. Такой не только о себе позаботится. А вот нам нужно подумать, как быть.

- Так что вы говорили о продолжении?

Гонец привстал, осматриваясь и прислушиваясь. Левая рука придерживал меч и кинжал, правая была свободна.

- Это не я говорил. Это вы говорили. Точнее, не договорили, как эти два неуспокоенных духа встретились.

- Да, - сказал монах, - и никто не понял, кто они.

- Скоро уж утро. Лошади пофыркивают. Тоже неспокойно им. Так вот, а я слышал, что не успел самурай прийти в себя и подняться с пола, как огонь светильников снова задрожал. Перед ним предстал дайме, весь в крови. Глаза зеленые, в зрачках красный огонь полыхает.

Самурай снова пал ниц.

"Неслыханное преступление, - сказал дайме, - взывает о наказании и не дает успокоиться. Не уймусь, пока не накажу преступников собственноручно!"

После чего исчез.

Самурай, не чуя ног, ползком, ползком выбрался из храма, а затем кинулся, куда глаза глядят. Только его и видели.

- Да, - согласился монах, - Эта концовка мне внове. Только не думаю, что самурай был настолько испуган, что мчал, не разбирая дороги.

- Сие неизвестно, - ответил гонец.

- Мне что-то говорит, что самурай кинулся не жалея сил на Заставу Влюбленных.

- Сие неизвестно, - ответил гонец.

- Но вот только для чего? Как бы Вы поступили на его месте?

- Ну Вы спросили! Правду говорят: монах говорит - словно в колокол бьет. Каждое слово звоном в голове отдается.

- Может быть: монах ест, словно в колокол бьет? Часто и громко,- спросил монах.

Гонец поднялся и придерживая левой рукой меч, а правую держа на поясе, тихонько обошел весь зал, подолгу замирая у дверей.

- Затихло все... Неспроста. Помнится, однажды, еще когда сёгун не был избран и шла война между кланами Миномото и Косинава, мы под командованием моего сюзерена расположились лагерем близи старой Осакской дороги. Время было туманное и сырое. Вечером шум стоял от гомона и лязга доспехов, а под утро так же все затихло, только часовые негромко да вяло перекликались. А потом и те вдруг умолкли. Ну, думаю, неспроста. Не стал одевать доспех, а как был, пополз в ближайшим кустам. Только меч захватил.

Так и есть! Не успел укрыться, как тихонько люди-тени засновали. Лишь хрипнет кто-нибудь и снова тихо. Восемь тысяч изрезали.

- Может восемьсот? - спросил монах?

- Не могу сказать, как поступил бы. Если Вы о чести намекаете, то тут дело тонкое. Когда ты врага не видишь, какие могут быть рассуждения. Точно также и с честью. Одно постоянно - острый меч на боку. Уж с ним не расставайся!

- Ваши слова - слова опытного воина, - заметил монах.- Такой не кинется в сечу, крича во все горло и размахивая мечом направо и налево. Обычно такие и уцелевают. Вы, верно, на хорошем счету у своего господина?

- Что он доверил вам такое важное поручение, - после короткого раздумья добавил монах.

Гонец, казалось, не слышал последних слов, присматривая за колышущимися от ветра дверями.

- Вы, скорее всего, не действуете сгоряча и поспешно. Рассчитаете, дождетесь часа и только тогда...

Гонец молчал, думая о своем.

Из мрака коридора самурай оглянулся на еле различимый силуэт полулежащей девушки.

- Из таких мгновений длится вечность. Когда нужно идти, но ловишь последние крохи прошедшего времени, медлишь, пытаясь утолить жажду последними каплями вина.

- Да, они стекают все туда, - тихо проговорила дзёро, - к престолу Будды, образуя озеро.

- Озеро печали?

- Разлуки и надежды. Идите...

Самурай сделал нерешительный шаг и остановился.

- Идите... иначе мне будет невыносимо печально еще и от слов.

- Не смею говорить, - почти прошептал самурай, - но чувства, что сердце снедают, найдут иную дорогу. Тучи на перевале Влюбленных истекают дождем... Я должен был прислать эти строки Вам с первой же остановки, согласно обычаю. Но...

- Идите... - проговорила дзёро.- Я услыхала их. Я нанесу их на бумагу стены. Это будет Вашим письмом...

В темноте не было видно лицо самурая.

Он постоял еще мгновение, затем, чуть склонив голову, повернулся и пошел по коридору, правой рукой ощупывая дорогу.

Возле входа в общий зал чуть помедлил, но заходить в него не стал, пошел дальше, к выходу из гостиницы.

Дождь унялся. Ночь не ушла, но на небе, чуть подсвеченным ожиданием далекого еще солнца, уже можно было различить быстро бегущие клубящиеся облака.

Самурай глубоко вдохнул водяной и холодный воздух. Слегка поежился.

Поднял голову, всматриваясь в несуществующие звезды.

- Ох! Простите, господин! - сказала служанка, едва не столкнувшись с ним.- Ни зги не видать! Не углядела, что Вы тут стоите. Обычно гости спят в такую пору, или вино в зале допивают.

- А ты что тут делаешь?- спокойно спросил самурай.

- Я? Известно что. Наше дело - прибрать, огонь поддержать, глядеть, чтобы к коням барсук не пробрался. Работы невпроворот. Только под утро и можно чуток прикорнуть в уголке.

Служанка остановилась, теребя в руках толи тряпку, толи шнур.

- Даже если и мужчина какой внимание обратит?

- Ох, видно Вы про гонца. Блудливый он. К девушке не со словами подходит, а с руками. Сразу щупать начал. Ну я и вывернулась. Рядом пук соломы стоял, так я его подсунула. То-то небось смеху было!

- Тогда, в зале, Вы говорили, что не видели, как приезжали гости. Кроме того, по Вашему поведению я понял, что вы здесь недавно. Вы приехали сюда вчера днем?

Служанка молчала.

- Позже монаха и дзёро. Но до меня.

Служанка молчала, не переставая теребить шнур. Движения ее как будто бы приобрели ритмичность, а сама она напряглась, словно готовясь к чему-то.

- Дождь кончается... - сказал самурай. - Ночью немудрено и оступиться. Обезьяна, полезшая на дерево, в темноте зацепилась за сук и сорвалась...

Служанка отступила на шаг. Движения ее рук стали медленнее.

- Однажды мастера У спросили, кто выковал ему такой гибкий и острый меч, с которыми ничто не может сравниться.

Самурай умолк.

Служанка не отвечала.

- У сказал, - снова заговорил самурай. - что его меч - это простой кусок железа, который валялся у кузни...

- Главное заключается в человеке, которые его держит? - спросила-сказала служанка. - Мне знакомо это поучение.

Она опустила руки, в которых уже ничего не было.

- Да, Вы правы, дождь кончается... скоро утро.

- И тени уйдут с поднявшимся солнцем, - едва слышно сказал самурай.

- Это какой-то стих?

- Нет, просто слова.

- Похоже на хокку: "Дождь кончается... скоро утро. И тени уйдут с поднявшимся солнцем".

- Мы создаем хокку каждым своим поступком, - проговорил самурай. - Но не замечаем этого, то есть не умеем их прочесть. Где найти того, кто смог бы оценить каждый стих...

- Восхитительно, - прошептала служанка. - Я не слыхала ничего подобного!

- Как поступит тот или другой, - продолжил самурай, - совершенно неважно. Главное то, как рифма соединит отдельные слова и поступки в единый стих. Как Вы закончите Эту ночь?

Служанка, казалось, чуть смутилась, потому что ответила не сразу.

- Это большая честь - закончить поступком такую ночь.

- Как бы поступил Исибуро Макинава? - почти равнодушно спросил самурай.

- Исибуро Макинава... А как бы закончили Вы? - спросила служанка.

- Приведи мне коня.

Все время, пока служанки не было, самурай не двигаясь смотрел в понемногу светлевший небосвод.

Когда та подвела коня, самурай коснулся рукой в перчатке шеи животного - конь склонил голову и фыркнул, признавая хозяина, - а затем одним движением вскочил в седло.

- Наверное, следует просто молча удалиться, - проговорила служанка. - На земле и на небе - один алтарь.

Самурай качнул головой, не разобрать - утвердительно или наоборот. Конь переступил копытами и снялся с места скорой иноходью. Через короткое время его и всадника поглотила темнота еще не отступившей ночи.

Служанка поклонилась вслед и развернувшись, вернулась в гостиницу. Комнаты рядом с залом пустовали, ни дзёро, ни гонца не было нигде. В самом зале одиноко сидел монах, тихо бормоча призывы Будды.

- Дождь окончился. Наступает утро,- сказала служанка.

- Оно всегда наступает, - заметил монах, - Если Вы ищете гонца, то мне кажется, он ...

- Я знаю, не продолжайте, - сказала служанка. - И про дзёро знаю, ее нигде нет.

- Тогда, Вы, наверное, можете рассказать, кто они...

- Разумеется, - ответила служанка. - И кто Вы, я тоже знаю.

Она задумалась.

- Какая форма у воды?

- У нее нет формы, - не без удивления сказал монах. - Вода принимает форму пиалы.

- Да, - сказала служанка. - Сказав ответ, я придам законченную форму. Может быть смысл в том, чтобы не отвечать? Оставить все незаконченным.. недосказанным...Да, именно так! Это и будет достойным окончанием.

Служанка поклонилась в пустоту, и в ее поклоне была почтительность вассала перед сюзереном.

- Идемте, - позвала она монаха. - Скоро появится солнце.

- И что? - спросил монах.

- С его первыми лучами развеиваются чары. Если Вы не хотите оказаться среди зарослей крапивы, нужно поторопиться.

И служанка коротким шагом поспешила к выходу...