Сегодня ровно год, как я принес тебя хрупкую нимфетку и опустил в горнило моей живительной страсти. Ты, робкая, пустила корни в зыбкий песок моих сомнений и разрослась. Какие правильные черты, какие совершенные формы, какие изящные полу изгибы! Ревнивый предшественник сказал мне, что ты безгрешна, потому что любишь раз в сто лет. Я не верю ему. Сколько же их было, любимая, обидевших тебя?! Каждый день ты открываешь мне их пофамильный список, и я нахожу на твоем теле все новые занозы, оставленные их смердящими тенями.

 

Вот и наш первый настоящий юбилей – десять лет. Я немного постарел от томительного ожидания, но ты ничуть не изменилась, любовь моя. Как же ты сказочно хороша! Как призывно бродит в тебе сок зреющего желания! Прости мне мой ущербный вид, боясь унизить тебя, я стал маленьким, как ты, впервые открывшая эту дверь. Ты несла меня по дорогам к своей любви, так наивно и жестоко, не поднимая на ухабах и выбоинах, я отталкивал свободными членами неровные камни нашего пути, и, однажды неловким движением потерял невинность. Сто лет – жалкий миг, отделяющий нас от истинного счастья.

 

Пятьдесят, а ты все хорошеешь, Аглая. Вчера ты поглядывала в окно на гоняющих мяч юнцов. Я испек праздничный торт. Твое песочное чучело станет ему лучшим украшением. Не бойся, я точно скопирую совершенные контуры и залью глазурью равнодушные бусины шоколадных глаз. Потом я усыплю твою сладкую иллюзию пол сотней свечей. Представь, что будет, когда я их зажгу?! Да, милая, я схвачу твою обуглившуюся личину и буду пронзать упругим членом полувекового истязания, спасаясь от душевного тромбофлебита. Ты рассыплешься пылью, ты будешь валяться потухшим пепелищем у моих ног, а я орошу тебя живительной влагой из самых глубин моего истерзанного естества.

 

Аглая, Глафирья, Глашка, блядь моя нежная! Сегодня мне стукнуло 96 и завтра мой высохший труп совокупится с жадной землею, а ты так и не зацвела…