Старею. Не девочка уж. Под глазами морщины. Стал голос спокойней, и тверже — командные нотки. Ты знаешь, смешно, но мне нравиться стали мужчины и узкие платья, и черные, в сетку, колготки. Стал голос спокойней… Нет, он все, конечно, такой же — красивый, грудной, сексуальный, волнующий, певчий. Но, видишь ли, нотки командные все-таки тверже, и значит, чему-то во мне не становится легче. Старею, ты знаешь… Нет, как это все-таки странно — так странно! — за сорок вдруг взяло и перевалило! Да, да, понимаю, еще хороша и желанна… Нет, нет, я не спорю, за сорок — еще не могила. Но все же, но все же… Но в том-то вся правда и ужас, но в том-то и суть, что я меньшему стала – не рада. Сойти и за тридцать, подкрасившись и поднатужась, — оно-то, конечно… И, в общем, при случае надо… Старею. Не веришь? Взгляни. Это даже не глупость — не скрыть, не пресечь, не списать на пустяк и ошибку. И дело не в этом, что тело теряет упругость, и вовсе не в том, что лицо потеряло улыбку. А просто… ну, как бы ясней?.. Все как есть принимаю, и, знаешь, плевать, и не больно, не страшно, не стыдно. Старею. (Старею!..) Все вижу и все понимаю. Обидно? Да вряд ли. (Вот видишь, уже не обидно.) Вот видишь. Вот видишь… А ты говоришь, – быть поэтом! Быть равной средь первых! Какая поэзия, к черту?! Поэзия — это невинность. Не стоит об этом. Поэзия — это наивность. Не будем о мертвом. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
