Родина встретила Веру многоцветьем сентября. В синеву неба вонзались белые вершины Эльбруса, отсвечивающие синеватым льдом. Ниже темнела насыщенная зелень предгорий. А вдоль трассы — праздничный гобелен из золота, багрянца и пурпура. Близкие, но полузабытые пейзажи, изгибы знакомых рек с волнующими названиями: Терек, Асса, Сунжа... Как только автобус проехал границу с Осетией, Вера ни разу не отвела взгляда от окна. Глаза заливали слезы восторга, умиления, грусти. По мере приближения к Грозному, сердце стучало всё быстрее; оно спешило на встречу с детством, юностью, дорогими ей людьми.

Они друг друга не узнали: женщина средних лет с обезображенным лицом, одетая по моде десятилетней давности, и город — другой город, грязный, возбужденный, непонятный, наполненный торговцами и побирушками, черными «Мерседесами» и бородатыми мужчинами. Сразу же на автовокзале у входа Вера увидела в толпе нищих свою школьную учительницу по физике. Постаревшая, неряшливо одетая, она стояла с протянутой рукой, пряча глаза. Вере стало стыдно за неё. Она обошла учительницу стороной. Вокруг по-русски почти не говорили. На задней стене автовокзала было написано большими красными буквами: «Русские, убирайтесь вон!!!».

Вера села в трамвай и с горечью смотрела через грязное разбитое стекло на крушение своей мечты о солнечном городе. Перед подъездом родного дома остановилась… Она боялась сделать последний шаг.… С верхнего этажа полетел сверток, по пути разворачиваясь картофельной шелухой и яичной скорлупой. Вера собралась с духом и вошла в подъезд. Перед дверью своей квартиры перекрестилась и твердо нажала на кнопку звонка.

Раздались тяжелые шаркающие шаги. Кто-то посмотрел в глазок, потом звякнули запоры. Дверь открыла обрюзгшая седая старуха и вопросительно посмотрела на Веру. Это была её мама! Больше боли, казалось, ничего не могло причинить дочери. Мать не узнала её. Из кармана халата она достала очки, надела их, пристально вглядываясь в гостью.

— Нет! — закричала вдруг она, оседая на пол, — нет...

— Да, да, это я, мамочка! — и Вера подхватила мать на руки. А та повисла на ней и невнятно вылепливала слова, которые звучали у неё в душе:

— Ты, доченька... Бог услышал мои молитвы... Папа не дожил до этого светлого дня... Он верил...

Вера заботливо усадила мать на диван, стала перед ней на колени, прижалась лицом к её теплым рукам — и обе затряслись в немом плаче.

Потом они сидели рядом, сцепив руки в нервном пожатии, и говорили, говорили, плакали, вспоминали.

— Всё, мама, успокаивала мать Вера, — я с тобой.

— Да, доченька. Теперь всё будет по-другому, я не одна. С тех пор, как умер папа, я жила только благодаря надежде увидеть тебя.

Вера слушала мать сердцем, и оно болело.

Папа ушел из жизни шесть лет назад. Маму уволили с работы сразу же после того, как ей исполнилось пятьдесят пять. Пенсию не платят. Можно её перевести в другое место. Многие пенсионеры ездят получать пенсию в Моздок или Георгиевск, но у мамы больные ноги, и она не может так далеко ехать. Город не живет, а доживает. Заводы остановились: некому работать, русские покидают город. Большинство продают квартиры и дома за бесценок, другие оставляют всё и уезжают к родственникам, к друзьям, в никуда. В доме сменились почти все соседи. Живут в основном чеченцы. Они ходят к маме, жалеют её и убеждают продать квартиру, рано или поздно ей придется уехать, и тогда мама не получит ничего. И вообще, очень страшно жить. По улицам ходят вооруженные люди, врываются в дома, грабят и убивают.

— Мамочка, как же так случилось? Объясни мне.

— Я сама не понимаю. Так хорошо жили. Но президент сказал: «Берите суверенитета столько, сколько сможете». Вот и взяли. Националисты подняли голову. У власти генерал Дудаев, дядя твоей подруги Малики.

— Так он в Риге служил? Помнишь, мне Малика привезла вязаную кофточку из Риги, когда гостила у него и тети Аллы?

— Да... Сейчас Джохар — всенародно избранный президент Чеченской республики Ичкерия, — заученно проговорила мать. И вдруг засуетилась.

— Что это я, старая, всё говорю, а ты есть хочешь.

На кухне всё было по-прежнему, даже буфет из детства.

— Садись вот сюда, на папино место.

Вера села на стул у окна, а мать положила на тарелку две вареные картофелины, пышку на соде и открыла баночку кильки в томате.

— А ты со мной?

— Не хочу. Уже обедала, — мать села напротив Веры и вопросительно посмотрела на неё.

— Потом, потом,— Вера оттягивала минуты. Не могла она сразу на мать, перенесшую столько горя, вылить еще и свои страдания. — Главное, мамочка, мы вместе.

Горячей воды не было. Вера нагрела чайник воды и немного обмылась, затем выложила из чемодана свои вещи. Мать ходила за ней следом и ждала объяснений. Наконец, не выдержав ожидания, она взмолилась:

— Верочка, доченька! Как же так случилось, что ты не вернулась домой? Откуда у тебя такой ужасный шрам на лице?

Вера, как в детстве, села на диванчик, подобрав под себя ноги, и, щадя материнское сердце, приукрашивая и смягчая, рассказала о своей жизни за эти годы.

— Бедная моя доченька! Сколько же ты вынесла мук и страданий!

— Глупая была я. Не слушала вас с папой. Вот и поплатилась. Ну ничего, теперь мы вместе, — в который раз повторила она.