Знаменитый ученый снял очки и потер усталые глаза. Второй час ночи, а речь в поддержку демократии и развенчания тирании еще не окончена. Так много нужно сказать! О том, как неправильно мы жили, и о том, что нас еще тянет в прошлое. Как много совершили ошибок. Насколько невозможно глупой была наша идеология. Как мы виноваты перед собой, своими детьми, и если не опомнимся, погубим и внуков. Мы все были неправы. Да, все! И я…Я? Великий ученый, физик-ядерщик, признанный академик, который мог жить в любой стране мира, которая распростерла бы передо мной свои объятия. Почему же не жил? Почему страдал? Подвергался гонениям. Сражался за тот клочок земли, который сам чуть было не уничтожил? Академик прикрыл на минуту глаза и не успел понять, что его затянуло в бездну безжалостного, как, правда, сна. И вот перед глазами тот страшный миг, который он поклялся никогда не вспоминать.

 

Испытания. Неестественно ярким светом озарило все окрестности. Мальчик, который неизвестно откуда здесь взялся, бежит, открыв рот, крика ученый не слышит – сон – как немое кино. И вот, словно ураган проносится над малышом. Секунда, и его нет: «А был ли мальчик-то?» Деревня. Откуда здесь деревня? Ведь испытания должны были проводиться в чистом поле. И солдаты, застывшие с открытыми ртами. Все? Больше ни одной жертвы? На этом конец? Но нет. Бомба для спасения отечества прошла испытания. И теперь будут новые деревни, города и страны. Кровавой пеленой заволакивает глаза, в висках стучит: «Это сделал ты!» С криком ученый просыпается.

 

Все в порядке. Вот его письменный стол. Он предпочитает писать на кухне, сдвинув чашки с недопитым кофе, чтобы не тревожить семью. Нет у него отдельного кабинета, а в единственной комнате, давно третий (и наверное, не такой трагичный) сон видит жена, справедливо гордящаяся успехами своего драгоценного спутника жизни. «Но вся моя жизнь посвящена Родине!» - хочется крикнуть ученому. Но кому кричать? Самому себе? Можно обмануть бурлящую митинговую толпу, жадно прислушивающуюся к каждому его слову, но не обмануть себя. Как он может кого-то учить? Он, убийца невинных. Да, не он выпустил тех солдат на поле. Да, он не знал, чем обернется испытания. Но когда с лихорадочным азартом великого первооткрывателя под его карандашом рождались цифры, почему он не подумал о том, что все это будет? К чему теперь винить тех, кто беззастенчиво воспользовались его талантом, он стал пешкой в их руках. И теперь пытается исправить содеянное. А можно ли это? Бомба будет убивать. Чертежи теперь принадлежат не ему, а закрытой структуре и нечего оправдываться, что он не знал, открывая невинную с вида зеленную бутылочку, что в ней окажется ядовитый злобный джин. Все он знал. Понимал в глубине души, но это его не остановило. Хотелось славы, признаний. Глаза академика невольно обратились к скорбному лику, благословляющему из кухонного угла. «Простишь ли ты меня, великий страдалец за все человечество? … Простишь? А сам-то?» - вдруг с невольной горечью и злобой подумал ученый: «Не убий, не укради! А не по твоему ли учению по всей земле от края до края заполыхали костры инквизиции? «Святые» отцы кинулись с рьяным упорством бешенного хорька искать всех инакомыслящих? Пьяные монахи изгалялись над простыми тружениками. Да и сейчас отнимают последнюю копейку у перепуганной старухи, надеющейся вымолить посмертный рай. А что сами они знают о том, что продают? Какое такое небесное сокровение им известно? Если самый их главный страдалец за грехи человеческие отвисел, видите ли на кресте, как многие обычные преступники ( их же не канонизировали) и благополучно ретировался. Он искупил грехи людей? Да не сам ли бог эти грехи и создал? Ибо сказано, что не шевельнется и травинка без повеления его. Так кто главный грешник? И сможет ли когда ни будь Иисус, даже если будет висеть а кресте вечно, оправдаться за те ужасы, которое принесло его учение? За боль несчастных и ни в чем не повинных? Будь ты проклят, Господи! Ты ничуть не лучше меня!» - невольно вырвалось из уст ученого. Боль, шевелившаяся в груди, вдруг заняла все пространство, стала такой огромной, что не помещалась на маленькой кухне: «Это хорошо.» - успел подумать академик: «Физическая боль отвлекает от душевной. Она милосердней» Он не помнил, как кричал, и на крик прибежала напуганная жена, вызванные врачи только разводили руками. Похоронная процессия скорбно заполнила улицы города. Торжественные спичи сливались с покаянными речами о том, что не сберегли главное сокровище. С призывами отомстить гонителям. Над всем этим улыбался с портрета маленький академик. И улыбка у него была такой же понимающей и грустной, как и у того, кого он так поспешно проклял