АДАПТАЦИЯ * * * Рамат-Ган… В переводе это – Высокий сад… Перевод с иврита – на русский… Кстати, там, в Рамат-Гане, были сады – и высокие, на каких то скалах и возвышенностях… В садах росли трехметровые кактусы, разные незнакомые кусты и – алоэ… То самое алоэ, которое так часто можно было увидеть на подоконниках. В глиняных горшках, чахоточное с виду и – весьма неказистого роста… А тут – алоэ просто тянулось к небу. Да еще не как-то – а в разные стороны, как щупальца осьминога… В один из первых дней моего пребывания в Израиле я случайно порезал себе палец / можно подумать, что кто-то режет себе пальцы намеренно… / Первый русский магазин открылся – на мое счастье – неподалеку от моего дома и я стал частенько в него захаживать… Держали его одесситка- еврейка Рая – пышная женщина лет сорока с формами располневшего драгуна и душой, постоянно сомневавшейся в существовании мировой гармони и ее муж Вова, тоже того же возраста, но мускулистый и пронырливый украинец… Хотя вот – слова «украинец» по отношению к себе он не любил, предпочитая представляться как « одесский хохол с еврейскими задатками»… Раина душа постоянно пребывала в сомнении и недовольстве… - Здравствуйте, Рая… - говорил я, открывая дверь и заходя в тесную лаву, где был прилавок, на котором стояли русские весы – те еже, со стрелками и наборами гирек… - Какое уж теперь мое здоровье? Побери меня совсем Барух Ашем… Я не был знатоком иврита – но даже я знал, что Барух – это Борис, Ашем – имя Бога, вместе они – обозначают некое тайное имя Бори-Бога, и побрать он никого не может, поскольку является началом какой-то молитвы: то есть, по-нашему, в чистом виде болтологией и трепотней… - Ну, а торговля как? – спрашивал почтительно, хотя и без интереса, я… Верно, общение в магазине, да еще и в русском – это было для меня ново и потому казалось подарком, а не – скучной обязанностью… Я сразу вспоминал о магазинах в Москве, где зубастые продавщицы рычали на меня по поводу и без, а уж если и не матерились – значит, просто попали в торговлю по случайности, ибо кровями происходили из аристократок, сгнивших некогда в лагерях… На иврите я тоже говорить не умел – так что, в ихних супермаркетах вид имел деловитый и настороженный, а если уж честно – выглядел просто нахохленным воробьем, который нашел гору проса и смотрит на всех окружающих, как на смертельных врагов, хотя те ему ничего злого и не желают… Зато вот в русском магазине… Ну, тут слово можно на родном языке сказать, и ответ выслушать… Да и не просто выслушать – а понять ответ, хотя часто и понимать в том ответе – нечего… - Так, как торговля? – повторял я. - А… - разводила руками Рая. – Я ж хотела в Канаду ехать, к родне – а все Вовка, жид пархатый: «На Родину хочу! Историческую! « И – чего? Хлебаю я теперь его родину, как с ложки перловую кашу! Какая тут торговля? Убыток один! Вот когда я работала в Одеспищторге… Так там можно было воровать… А тут – у кого можно воровать, если магазин наш? ТО есть – у самих себя воровать? Так мы и так сидим без денег, и воровать – нечего… Позади прилавка лестница стояла – такая вот, стремянка, деревянная… И по ней – рискуя сломать голову – стремительно спускался Вова из дырки, ведущей во второй этаж: он там фасовкой товара занимался…. - Ты ее не слушай… - говорил он мне, соскакивая на пол. – Рая – это букет, и женщина она томная и в чувствах понимает – но не понимает, что были мы в той Канаде… В Квебеке… Как туристы… И там – знаешь чего? Дом – пивная, дом – пивная… - ТО есть, пивная через дом? - Да… - трясся от справедливого гнева Володя. – Алкаши… Никто работать не хочет – но все по французскому гундосят… Главное, вышел из пивной, ноги не несут – а туда же, гундосит – и по-французскому… Ну, с такими людьми разве можно жить? В пивную он пошел, нажрался – а потом головой в сугроб… - Вов, мы там летом были… - говорила Рая, поправляя на себе огромную, но не слишком опрятную грудь. – Ты где там сугробы-то увидел? - Мне рассказывали… - жестом римского патриция отсекал ее вопрос Вова. – И вообще – не говори мне о канадской родне – а то я сразу вспомню твою родню американскую… * * * … Ну, тут – чего? Тут и так все знали про Раину американскую родню – все русскоязычные газеты только о ней и писали последний год… Мафия русская в Н-Йорке, которая бензин с водой продавала и миллионы зарабатывала… А кто главарь мафии? Раин племянник – и, к тому же, Вовин крестник: тогда мода на христианство пошла. В Одессе, а племянник был – маленький, а Вова – единственный крещенный в семье… - Привет, Леха! – вспоминал о правилах приличия Вова. – Ты пельменей не хочешь у нас купить? - В пачках? - Да, ты что – не обижай… Тут новенькие приехали, из Сибири – у них семейный досуг – лепить пельмени и водку пить… - Это как? - Ну, как пить водку – ты и сам знаешь, а вот у них там, в Сибири, можно пить водку только тогда, когда ты пельмени лепишь… - Почему? - Ну, ты ж журналист - а не поймешь? Руки им надо чем-то занять… А то ведь выпьют водки, руки занять нечем – и начинают махать кулаками… До убийств доходит… А тут – выпили, пельмени начали лепить, да все быстрее и быстрее – и как-то о драках забывают и сидят себе смирно, пока не упадут… А ты чего думал? Пельмени Сибирь спасли от самоуничтожения! Да… А еще ты – и журналист, все тебе рассказывать о жизни надо… - Ну, я пельменей тогда куплю… - соглашался я. – Если не очень дорого… Раньше – я покупал в русском магазине немецкую свиную колбасу, чешские сосиски, венгерское сало… То есть, русского в ассортименте, кроме сибирских пельменей, вылепленных новоприбывшими умельцами – ничего и не было… Ну, Шампанское было – но итальянское, соленые огурцы – все из той же неметчины… - Айда ко мне наверх! – приглашал меня Вова уже после того, как я набирал огромный пакет, расплачивался и собирался уходить… - Да, мне работать надо… - пытался отговориться я. - А мне – не надо? – удивлялся Вова. – Но мы ж с тобой не о работе – мы ж с тобой о человеческом? И я – лез по этой шаткой лестнице стремянке, закрывая глаза и падая сердцем на каждой ступеньке, а потом – задохнувшись ужасом преодоленной высоты – вползал животом на нечистый пол, будто змея, залезая в бутылку корейской водки… Вове очень льстило – что вот я, почти что знаменитость, и по ТВ меня показывают, и печатают на первых страницах разных газет – а вот я и выпить с ним могу, и вообще – приятный парень, который больше сомневается, чем глаголет некие тупые истины, которые никому не нужны… Мы садились за шаткий деревянный стол, Вова доставал бутылку коньяка – водку он не любил – и мы начинали вместе с ним что-то фасовать: то есть, укладывать в пакетики для последующего взвешивания на весах с гирями с последующим проставлением цен… Надо сказать, что я – уже как клиент – тут же начинал понимать, что в магазине у Вовы с Раей – ну, что касается фасованных деликатесов – лучше ничего не покупать: на столе царила такая антисанитария, что будь я тараканом – остался бы на том столе навсегда… Но и другое я понимал: судьба дает мне опыт, которого я никогда и ни за какие деньги не куплю, а потому – плевать на антисанитарию, фасовку и прочую ерунду: надо просто слушать – и иногда спрашивать… Надо иногда и покупать это все, совершенно антисанитарное? Конечно, надо… * * * - Вот, израильтоны… - начинал Вова. – Мы им кто? Мы им – никто, и звать – никак… А того они не понимают, что за нами – культура, а за ними – Бен-Гурион с этой… Кларой Цеткин… - Не… С этой… - щелкал я пальцами. – Ну… Меир ее была фамилия… Точно. А имя – Голда… Голда Меир! - Все равно… - тут парировал Вова. – Но все равно у них тут культуры – нет, а мы ее – привезли! … Я смотрел на Вову и думал, что если он привез свою культуру с собой – то она выражалась только в денежных знаках зеленовато-серого цвета и называлась долларом… - Мы им… - грустил Володя от каждой новой выпитой рюмки все больше и безысходней… - Мы им этого… Гоголя привезли… И … Достоевского тоже… У них до нас такое было? - Было… - поспешил опровергнуть его я. – У них было, хотя и в переводах на иврит… - Вот… - трагически соглашался Вова. – Переводы на иврит… А ты вот читать – по-ихнему умеешь? - Нет… - Так и они тоже не умеют! Да! Мне один парень говорил – а он на рынке работает, гранатами торгует – что евреи только делают вид, что умеют читать – а так вот, не читают, а молятся про себя… - А парень это откуда знает? - Так, по себе… Он же здесь родился, и дедушка его здесь родился… Вот… А читать он не умеет – только молится… Правда, молится в свободное от работы время – когда гранаты на рынке не продает… * * * Жара – это не вафельное полотенце, которое, сдобренное кипятком, кладут на лицо после бритья… Жара – это постоянное ощущение свечи, которая оплывает не от пламени, а от безысходности… Жара – это когда крик каждого мальчишки под окнами раскалывает тебе голову – примерно так же, как стальные щипцы грецкий орех… Жара… Это – тело, уже не способное на пот и мозг, уже не способный на размышления… Спустившись по лестнице, в душной эйфории я, прихватив с собой пакеты со снедью, тащился по солнцепеку домой… За те 5 минут, которые я доходил до дома, пельмени уже можно было выбрасывать, как слипшиеся в один пельмень, а селедку – просто не есть уже, а выпивать как рыбий жир по каплям, выплевывая шкуру, кости и плавники с хвостом… Солнце если и не убивало – то вмешивалось в каждую мелочь моего бытия, в каждую извилину моего мозга… Глаза вскипали под бровями – как бульон, в который бросили перепелиные яйца, и ноги уже сами несли меня домой – туда, где было относительно прохладно: то есть, как в духовке, в которой открыли дверцу, однако противня из нее так и не вытащили… Я приходил домой, видел свою жену – только недавно вернувшуюся из Ульпана – то есть, школы по изучению иврита… Жена сидела с какими-то учебниками, книжками, текстами… - Плюнь… - говорил ей я, швыряя кульки себе под ноги. - Я только что узнал, что все это – ни к чему… - Что именно? – поднимала она на меня глаза. - Чтения ты не освоишь… - горько заявлял я и падал на первый подвернувшийся под ноги стул… - На иврите никто не читает… И читать на нем никто не умеет… - Как это так? – не хотела верить жена… - Но нас же учат читать и писать на иврите? - И что же? Нас учили, что будет коммунизм – тебе это очень сильно помогло жить при коммунизме? * * * - Сын придумал – и теперь делает большой бизнес… - хвастался мне Вова, когда в очередной раз мы сидели с ним у него там, наверху, что-то фасовали и что-то пили… - Да? А что за бизнес? - Ну, он ходил в супермаркет постоянно – то за водкой, то за пивом… Главное, я ему говорю? – Зачем ты там покупаешь? Ты у меня покупай – я ж тебе отец. А он мне: - Так в супере дешевле, папа… - Верно… - неловко как-то подтвердил я. – Спиртное там сильно дешевле… - Так я не спорю! – захрипел Вова – и я испугался, что он сейчас порвет на себе майку с фирменной надписью его магазина: « Народ – был. Народ – есть. Народ – будет есть!»… - Я не спорю. Просто я ж ему – отец? - Отец… - Вот… А супермаркет ему кто? - Никто… Ну, супермаркет… - Вот… - окончательно огорчался Вова. – Супермаркет тебе бы вот – отца заменил? - Нет… - честно отвечал я. – Мы не инкубаторские… - Видишь… - тихо радовался Вова. – Вот, ты хоть и с образованием – но понимаешь, а мой сын – хоть тоже с образованием – нет… … Видя в Володе в данные минуты склонность к ипохондрии – я пытался его не успокоить, но – просто сменить тему разговора… - Так что у сына с бизнесом, ты так и не рассказал. - Ну, ходил он в свой супермаркет за пивом и водкой – и все ему нравилось – но кроме тележек: те такие кренделя колесами выписывают, что – сам знаешь – то наедешь на кого, то вообще ее на руках несешь, хотя и тяжело очень… И не от любви несешь, кстати – от безысходности… Ну, тут сын покумекал недели две – и предложил своему супермаркету чинить его тележки… То есть – он ХАИ закончил, авиационный инженер, для него шасси – как для нас с тобой уже выпитая бутылка коньяка без лимона… Короче, нашел он способ ремонтировать тележки быстро, не очень дорого и качественно… Теперь – он только руководит: нанял народ, сам уже не работает – только руководит… И заказов у него… Заказов… Тьфу-тьфу-тьфу… Володя тщательно сплюнул через левое плечо, слюна попала на очередные заготовки пельменей, готовых к расфасовке и, пошипев на них минуты с полторы, испарилась легким дымком – ну, как каплей воды со сковородки… - Лехаим! – сказал он и поднял стакан. - Лехаим! – ответил я, не слишком зная значение этого слова – но сильно о нем догадываясь. – Твое здоровье, Вова! * * * У Раи была очень жирная спина – ну, как подушка, привязанная к позвоночнику. Это я замечал уже не раз – а тут как-то настолько в глаза бросилось, что даже захотелось спросить – может, у нее спина что-то вроде бронежилета? Ну, и грудь – тоже вроде бронежилета? Да… Спросить захотелось – однако, я не спросил, а просопел, слезая с лестницы: - Обживается народ… - Это ты про что? – удивилась Рая. - Ну, про вашего сына… Какой молодец? А? Сам себе работу нашел… … Я думал, что гордая мать прослезиться и подарит мне за подобные речи банку икры – хотя бы, кабачковой… Но - нет, она даже как-то странно скривилась, эта Рая. - А мы тебе что? Не сами себе работу нашли? Подумаешь, сын? А мы - тебе – хуже? ... А ведь Рая была права – и я это сразу понял… Ну, да – они с Вовой сами работу себе придумали – в виде довольно рискованного предприятия – такого, каковым и являлось открытие русского магазина в Израиле… * * * Работал я журналистом в русскоязычной газете, и как-то так само собой получилось – наверное, в силу склочности моего характера – что стал я заниматься написанием статей на всякие склочные и даже весьма скандальные темы… На моих глазах происходило великое переселение народов, и я ощущал себя как некто, кто не просто живет, плывя по волнам истории – а тот, кто проваливается в пропасть между волнами – ну, в тут пропасть, которая появилась в море, когда его надвое Моисей разделили посохом… Я постоянно встречался с разными людьми и не только не уклонялся от встреч – но даже в газете дал свой домашний телефон – чтобы звонили мне по прямой линии… Мне и звонили – с утра до вечера и с вечера до утра – и за несколько месяцев я узнал столько подлого, грязного и нечеловеческого об этой жизни, сколько не знали все русские и зарубежные писатели-классики вместе взятые, если судить по патриархально-сусальным сюжетам их книг… Макбет стал казаться мне каким-то рождественским ангелочком с елки, Раскольников – скучным бизнесменом с рентабельным бизнесом под девизом «Пять старушек – уже рубль»… В самом центре Рамат-Гана была двенадцатиэтажка – что для местной весьма трущебистой архитектурной манеры являлась высшей роскошью – и рядом с ней небольшой скверик, достаточно дремуче заросший экзотическими кустами сразу же за спинками лавок… Об этом скверике только глухой или не знающий по-русски не знал, что именно там можно получить половое удовольствие за весьма умеренные деньги… Ну, да… Мало того, что цены были штрейкбрехерские и сбивали принятые - примерно 10 к 1… То есть – израильские проститутки брали от 50 шекелей и выше/, по тогдашнему курсу – около 40 долларов за галантную встречу минут на 10… Зато вот русские – и даже не проститутки, а дилетантки – брали шекелей 5… Наверное, именно потому, что они и были дилетантками… Потом, с ростом профессионализма – они исчезали из скверика, так же как и из самого Рамат-Гана: они переселялись – кто ближе к еврейским поселениям, кто – к арабским территориям: и там и там – клиентуры много, а уж на светлокожих женщин такой дефицит – что и уродину красавицей нарекут… Скверик я знал, конечно – но не как клиент юных див за копейки, а как владелец собаки Моки – английской коккер-спаниельши, которая была ужасной красавицей и дурой, а потому и любила таскать меня в различные злачные места… * * * Сказать, что к тому времени я был уж очень сантиментален? Ну, соврать можно – только зачем? Это теперь вот, с возрастом – я становлюсь еще более ранимым, чем в свои 5 лет, когда ощущал каждую несправедливость мира не просто кожей – а тем живым мясом, которое под ней находится… А тогда я был еще таким вот, якобы реалистом, который каждый раз напрягает бицепсы, когда слышит о чем-то печальном – вроде того, какое ж мне дело до чужих страданий, если я весь состою не из сострадания, а из бицепсов? … Как-то Мокка побежала к девочке лет 17 – такой вот, провинциальной еврейской девочке, которую учили играть на скрипке с 5 лет, на фортепиано – с 7, и это при том, что требовали хороших оценок по математике и домоводству, объясняя, что ей – в жизни рассчитывать, кроме как на себя, некого… То есть, родня постарается помочь, конечно – но вот толку-то, толку-то, что от той родни? Больше нагадит, чем поддержит… Итак, Мокка подбежала к девочке, стала с ней заигрывать – а та и разомлела, обрадовалась, за ушами Мокку чешет, брюхо щекочет – ну, одно ж слово, девочка… Собственно, никаких профессиональных интересов у меня в этом скверике не было… Остальных – тем более. Но как-то так получилось – я ж хозяин Мокки, как-никак, а девочка – еще с воспитанием не рассталась… - Ничего, - спрашивает, - Что я с вашей собакой играю? Я подумал и ответил: - Конечно, ничего… Сам-то я с ней не играю – она такая тварь, что мясо таскает со стола и вообще не поддается воспитанию. Так что – играй с ней на здоровье… - Спасибо … - сказала девочка… Она еще минут пять почесала Мокку и погладила по всем местам – а потом вздохнула и сказала: - Работать пора… - А.. – оживился я. – Ты уже работаешь? Где? В кафешке? Или так – в ларьке орехи продаешь с прочими напитками? Девочка как-то засмущалась – но ничего не ответила. Смущение ее я заметил. - Это ты брось… - сказал я. – Знаешь, в новой стране нужно отречься от прежних представлений о престижности… Ну, это там была престижность – поскольку ничего иного не было, а тут – нужны деньги, которых вокруг полно… Тут – деньги престижны, а не разговоры о престижности… Девочка странно на меня посмотрела и сказала – с явным осуждением : - Вы, прям, как моя мама говорите… * * * У меня всегда была аллергия на подобные фразы – а потому я тут же, как Галилей от своих передовых идей, отрекся от только что сказанного… - Ну, я не знаю, что там твоя мама говорит – но если я чего и сказал, то только как вольное рассуждение на весьма неопределенную тему… Гипотетически я рассуждал, да. А совсем – не как твоя мама… - Мама у меня учительница русского языка и литературы… - вдруг сказала девочка. – И еще – Заслуженный учитель Молдавской ССР. А папа – инженер… - А ты не комплексуй… Я вот тоже – из бедной семьи, зато – всего добился сам и получаю теперь столько за месяц, сколько мои родители вместе за 2 года не зарабатывали. У тебя еще – все впереди… - Я не о том… - горько сказала девочка. – А только я все думаю: « Ну, как же это так можно, чтобы своих детей продавать?» - А у вас там много детей в семье, да? – заторопился я по своей журналисткой привычке. – Было много? И скольких уже продали? - Одна я в семье… Одна… Так что – и продали только одну меня… * * * Дома я давно уже включал автоответчик и не подходил к телефону вообще: а вот по ночам слушал сообщения… Они захлебывались словами. Горестями. Они кричали, умоляли, требовали, предупреждали о моей личной ответственности за несовершенство мира и за то самоубийство, которое мой абонент совершит не позднее, чем завтрашним утром… Но все это были – голоса без лиц, а тут – живая девочка… Голоса без лиц не ранят сердца, а девочки с лицами – трогают… Дело тут не в девочках – а в лицах… И я начал не просто слушать историю этой девочки, рассказанную ею спокойно, почти без эмоций – правда, с некоторым удивлением и непониманием того, что же такое произошло в Израиле с ее собственной семьей… А произошло – следующее. Жила себе семья в Молдавии – все чин чином, все как у людей… Ну, квартирка хоть и маленькая – зато стенка большая и стены в коврах, хоть машина и «Запорожец» - мыльница, зато – машина, все же, а не самокат… Но даже не благосостояние главное – а социальный статус родителей: мама, как я уже знал – была Заслуженной учительницей Молдавии, а папа – хоть и не заслуженным, но всеми уважаемым инженером на каком-то заводе… Дочку воспитывали строго: в 21 вечера – дома, не позже – да и то – не каждый вечер, потому что нечего шляться по подружкам – уроки надо делать. Сделала? Ну, так еще раз все хорошенько проверь и новый материал выучи… Вообще, жизнь девочки в те временная состояла из учебы и запретов: учеба – разрешалась и поощрялась, а вот почти на всю остальную жизнь были запреты – даже на пустяки. А уж чтобы с мальчиками встречаться – так ни-ни… Ну, а потом пошли по Молдавии слухи о надвигающихся еврейских погромах – и живы еще были те, кто на своей коже и на трупах своих близких знал о погромах конца 40-х годов… Молдавия – впрочем, как и весь СССР – была таким местом, в котором отчего-то верилось в возможность погромов: ну, да, отчего-то… Или, все же, оттого именно, что погром в Росси всегда витал в воздухе: что – по поводу дела врачей-убийц, что – по призыву попа Гапона, что – от Петлюры, что – от Конармии… И время какое-то неспокойное, неуверенное было – Перестройка, когда – наученный уже горьким опытом НЭПа народ сомневался в искренности властей – и во всем, даже в послаблениях и нарождающейся тени свободы слова – видел козни и интриги, а точнее даже – просто провокацию, которая поможет составить расстрельные списки на всех крикунов, рассуждающих о свободе, равенстве, братстве и некоторых ошибках в курсе непререкаемой прежде КПСС… * * * В Израиле репатриантов конца 80-х назвали «Колбасной алией»… Ну, чего-чего, а здоровые традиции по окрещиванию различных людских потоков в Израиле уже были: когда после второй мировой войны приезжали в Израиль после концлагерей европейские евреи – те самые, остатки от Холокосты – их довольно быстро местные сердобольцы обозвали «Обмылками»… А и то верно – обмылки: из остальных их миллионов собратьев мыло сварили, а из этих – не успели, только довели до дистрофии последней степени. Само название «Колбасная алия» намекало на меркантильность и духовную приземленность вновь приезжающих… Пожалуй, полно было и таких – но все же, я бы нашел название более точное: «Беглецы от тени с Севера»… Знаю, что подобное определение требует расшифровки – а потому сразу объясняю: незадолго до отъезда я прочитал модную тогда книгу Толкиена «Властелин колец»… Я и до этого уже подумывал о том, что жизнь на земле происходит в нескольких параллельных пространствах, а потому и с полной открытостью, доходящей до восторга, принял основные идеи книги… Но главное, что меня волновало – наверное, как рабыню в сладком предвкушении хозяйского кнута – так это фраза «Тьма, идущая с Севера»… Непонятно было, где ж этот север находится – географических ориентиров в нем не было, и на компасе не был он обозначен – но этот Север был неким центром мирового зла, сквозняком сталинской эпохи, который рисковал затопить собой эпоху горбачевскую… Тьма идущая с Севера… Предчувствия – это одно, а визуальность и тьмы, и Севера – совсем иное. По ТВ в программе «Время» объявили, что авиакомпания «Малев» отменила свои рейсы в Израиль… Моя жена последние месяца два ездила отмечаться в московское представительство «Малева» - как обычно в те времена, ничего нельзя было купить без очереди. Даже – билеты на самолет в никуда с экзотическим названием «Израиль… Мы – ну, люди моего поколения – привыкли читать между строк и слышать между слов… Из программы «Время» я мгновенно понял, что мышеловка – захлопывается в тот самый момент, когда она не прищемит хвост – и Бог с ним вовсе, с хвостом, им бы можно было пожертвовать – а уж когда ударит - то по живому телу, да так – что перерубит, пожалуй, пополам, хрустя позвоночником… За окнами чернел вечер, было промозгло и холодно – как и всегда в январе… Мы переглянулись с женой и бросились в прихожую, где висели наши куртки… Уже через 30 минут мы выбежали из метро «Площадь Свердлова» / тогда такая была – а теперь уже и нет, скорей всего/ и помчались к Неглинной улице, где находились международные железнодорожные билетные кассы… И вот тогда, именно в тот момент я услышал в себе глухой, безразличный и тяжкий, как удар молота по наковальне, голос: - Тьма, идущая с Севера… На улицах было пусто, освещения почти не было – так, редкие окна, всхлипывающие голубыми судорогами телевизионных экранов и стук мороженых куриц висящих в целлофановых пакетах за окнами… Курицы стукались друг о дружку, о стены, о цинковые подоконники – и становилось ясно, что если кого и настигает тьма с Севера в первую очередь – так это куриц, купленных про запас, и куски мяса, и все плотское – предназначенное для поедания… А уж потом эта сама Тьма берется за людей – и не просто пожирает их, выплевывая кости, а – поглощает до конца, до последней косточки и мятущейся мысли… Сами кассы были закрыты – ну, что и понятно, но перед входом организовалась какая-то хаотичная очередь, все были возбуждены и жестикулировали так, будто от лишнего жеста каждому обязательно достанется по лишнему билету… Быстро выяснилось, что собрался народ тут ушлый и не верящий никому… Ну, не верящий никому и ничему, кроме программы «Время» - ведь все они, как и мы с женой, примчались в кассы сразу после сообщения о «Малеве»… Были евреи и не очень евреи, и совсем не евреи – уезжающие в Израиль. Были греки – из Крыма и Казахстана – которым так опротивели эти негостеприимные земли, что они были даже готовы вспомнить об Элладе, о которой они знали, что она цвела в Античности, а потом медленно и долго загнивала при капитализме… А еще были этнические немцы, которые спешили уехать в Германию: они говорили шепотом, особо себя ничем не выдавали, но иногда у них вырывалось хором: «Дойчен, дойчен, юбер аллес… « И было ясно – что как только они до Германии доберутся, тут же хором и запоют совсем иную песенку – времен второй мировой войны: «Унзерен сольдатен унд унзерен официрен… « И – что интересно – я как-то сразу понял, что голос, говоривший мне о Тьме, идущей с Севера – был не моим внутренним голосом, а эхом от громкоговорителя, установленного где-то в районе Красной площади. Как я это понял? Просто посмотрел на эту очередь и увидел, как над ней столбом стояла та самая страшная, опустошительная тьма… * * * Но как-то меня унесло в воспоминания – и о Девочкиной истории я на несколько минут забыл, хотя и она, и ее история – все это для меня тоже только воспоминания, которые некогда тронули душу, а потом – просто испарились, как капли чистого спирта, смочившие салфетку на столе… Итак, родители девочки приняли решение – бежать из Молдавии. А куда бежать? Естественно, в Израиль… Ну, в США – лучше, слов нет – только туда вот евреев перестали пусть в те времена – соглашение было между Израилем и Америкой, которое можно передать диалогом: - Не бери. Не бери народ мой / Израиль/ - А в чем проблема? Нас тут – много – китайцы, негры, малайцы и прочий народ, так что, твой народ – не помешает… Ну, он нам – до кучи…/ США/ - А мне где удобрения брать? Где брать пушечное мясо? Мне тела нужны и руки, чтобы передергивали затворы карабинов… / Израиль/. - А, ну если карабины… Это – мы понимаем… То есть – транседентальность и прочую ерунду – мы не понимаем, а то что до карабинов – это наше, посконное. Ладно.. Не будем больше пускать евреев к себе – пусть едут к вам и передергивают карабины… Так вот семья девочки поехала не в США, а в Израиль – впрочем, как и я, и моя семья туда поехали… Нам тогда было главное – из мышеловки убежать и до Тьмы Севера не дотронуться, а все остальное – так, второстепенное уже… « Снявши голову по волосам не плачут»… * * * Папа девочки не устроился инженером на завод… И не на завод – тоже… Он вообще – никуда не устроился… Всю жизнь прожив евреем в своей Молдавии – в Израиле он оказался русским, и это его не столько даже смутило – русофобом он не был никогда – а как-то на первых порах озадачило… Ну, а потом, он как-то вошел в роль – и не просто русского, а – безработного русского на чужой земле… И – запил… Но не тоскливо и покорно. А даже с гордостью и куражем – типа, я русский? Хорошо! Я теперь буду пить – знай наших! Ну, а мать тоже работы не нашла по специальности – и пошла в уборщицы по чужим людям… Это говорится так – по чужим людям… А если убирают у своих людей – это что тогда? Долг святой дружбы на ниве уборки? Папа – пил, мама – где-то и у кого-то убирала… Если раньше папа и имел какое-то право голоса – то тут, в Израиле, он его потерял окончательно и бесповоротно… Он стал младенцем, который спит от биброна до биброна, ни во что не вмешивается, а если и кричит – то лишь потому, что у него мокрые подгузники: от излишеств водки бывает и такое… И вот как-то мама вызвала дочку на кухню и сказала жестко, как бывший завуч, наставляющий ученика на путь истинный: - - С завтрашнего дня будешь приносить вечером 10 шекелей… - Откуда я их возьму? – растерялась дочка. - Откуда хочешь. Но без них можешь домой не приходить… - Но я ж в школе… И вообще – кто ж меня на уборку наймет? - Ты девушка молодая, в теле… - рассудительно сказала мать. – Была б я помоложе – я б и 100 шекелей за день зарабатывала. А тебе всего-то и нужно – 10… * * * Собственно, мне приходилось читать рассказ И. Бунина «Три рубля»… ТО есть – цены на девственность я знал из русской классики – правда, без реального перевода их в доллары и шекели… Моя собеседница потеряла девственность в парке за 2, 5 доллара – ну, можно считать, почти что за 3 рубля… 2, 5 доллара – по тем временам – 5 шекелей… 10 шекелей – это два клиента, да в скверике… Ну, скверик – грязное дело, конечно – зато на свежем воздухе… А клиентов было много в очереди – просто русским евреям израильские проститутки не давали… Они их боялись, как огня – все ж, через одного. необрезанные… А необрезанные для них были – как марсиане или от рождения одноногие… Ну, ясное – как же спать с марсианами. Если они еще к тому же – с рождения – одноноги? От них же пахнет Тьмой, идущей с Севера… * * * Все это было очень давно.. А как говорят неудачливые юмористы? «Давно – значит, неправда… « Ну, может и неправда все, что я рассказал – и про девочку, и про ее маму, и про 10 шекелей, и про себя, и про Израиль… Только вот – зачем бы я начал записывать за собой вранье? Ну, и вообще – зачем мне нужно было бы врать? Чтобы заслужить чьи-то симпатии? Мне важнее не чужие симпатии, а свои – а вот с годами их все меньше и меньше… На деле, вся эта история – исключительно правдива. Хотя я бы предпочел, что бы именно она и была выдумана… Мне было бы так комфортней, легче, проще.. Но… Легче и проще, наверное – это и вовсе не рождаться… А уж если сделал подобную глупость – давай, тяни свою лямку… Или – как теперь стало модно говорить – адаптируйся… Дек. 05 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
