По улице Марата, а, может, Робеспьера, Под шорох листопада меж стареньких домов Брожу, и не встречаю ни символа, ни веры, Ни признаков былого смятения умов. Печально, одиноко, и так тускла палитра Заборов, чернозёма, ободранных ветвей, Как будто всё под корень повыскоблила бритва, И сумеречный город раздела до костей. Не стало ни соборов, ни трапезных, ни келий, - Взамен пустая площадь, на ней мемориал, Вокруг него на страже угрюмый траур елей, Над ним вождя личина, окисленный металл. Силён же ты, цирюльник, до синевы всё выбрил! Взамен могилки отчей поставлен кенотаф... Прости, Илья Ульянов, таков народный выбор, Почти что, как у Хармса - по всей Руси пиф-паф! Прости и ты, директор, отец премьер-министра! В гробу не позабудешь, кому вручил медаль. От лепета ребёнка до Стенькиного свиста Недолгая дорога - рули, да жми педаль! Прости и ты, историк, создатель "Бедной Лизы"! Злопамятная Клио народу не указ. Слепцы идут шеренгой по скользкому карнизу, Толпятся муравьями у магазинных касс... И ты, певец дивана и благостного дома, Прости нам окаянство и срамоту долгов, Узнай, что в нашей жизни безгрешен твой Обломов, Зато наследник Штольца, как пробка, бестолков! И ты прости, Ульяновск, до плеши оболванен, Заляпан чернозёмом, как стоптанный сапог! Прости и ты, Россия, бредущая в тумане Распутицей осенней по слякоти дорог. |