Оставь у подножия дрожь и усталость,
пускай запинается грамотный чтец.
Сквозь страх слово «страсть»
произносится «старость»,
но мы не меняем коней на овец.
Простор поражен, будто выстрел ружья,
но возраст людей измеряют веками.
И, словно шаля, допотопные камни
легко поднимает мизинец ручья.
Из тьмы непроглядной подземного лаза
взойдя по корявым извивам лозы,
сияет в зрачке виноградного глаза
одухотворенное пламя слезы.
Как будто средь ясного полудня кто-то
нездешний, по внешнему облику – гость,
свечные огарки выносит из грота
и лепит руками нелепую гроздь.
Не каждому встречному это под силу –
перстом безымянным на Млечном пути
над каждым ребенком зажечь по светилу:
- Свети!
Здесь так очевидна в душе и во взоре
овчина лугов и вершин седина,
бушует ошуюю Черное море,
каспийская бьет одесную волна.
Вдруг эхо такой стариной отзовется,
когда, заряжаясь от сабель кривых,
в магнитных подковах Месропа Маштоца
почувствовал силу армянский язык.
Прописаны буквы, как звенья кольчуги,
замесом чернил на крови и золе…
Чело положив на усталые руки,
неведомый мастер сидит на скале.
вернее, в скале, и «Мыслитель» Родена,
веками сокрытый в глухом валуне,
с чуть слышным акцентом поет вдохновенно:
- Кавказ подо мною. Один в вышине…
|
|