(из сборника рассказов 10 снов о любви)
Он был влюблен в маленький алебастровый кубик. Кубик был приятным на ощупь- почти идеально гладкий с неглубокими царапинками, которые только подчеркивали его гладкость. Светло-серый цвет- словно кубик всегда был немножко в тени. Он проходил это на уроках графики сто лет назад, чтобы гипсовый куб выглядел настоящим все его грани должны быть разной насыщенности штриха. А еще немножко надо дать по краям блик, словно кубик, берет яркость от ближайшего к нему предмета.
Да вообще то он и заимел себе эту прелесть- памятуя о тех уроках рисунка, когда зашел как-то утром в здоровый четырехэтажный магазин, что находится фактически в китайском квартале-с вечным праздником маленького симпатичного народца- яркие сувениры, красно-черные бумажные фонарики кувыркающиеся под соленым ветром дующим с Атлантической воды и вечные их корешки и маслица исперещенные затейливой вязью иероглифов. Он знал только смешное –«ШиЩи» - спасибо по китайски.
И в одном из неприметных домов и был спрятан его любимый магазин, полный
приятных и нужных товаров для художников и всех, кто как-то к ним относится.
Он купил себе пару листов акварельной бумаги со смешным названием «Скорлупа», купил несколько пузатых флаконов туши и пластилин для племянника. И вот уже стоя в нехилой для будничного утра очереди он увидел отдел с набором для натюрмортов - безумно натуральные восковые фрукты, глиняные кувшины и драпировки всех цветов и оттенков. И конечно, алебастровые россыпи -начиная от примитивных форм и кончая обрубовками и копиями глаза Давида или неприятно живой физиономии Сократа.
И словно бы в память о своих прошлых занятиях он прикупил еще и кубик самой приятной величины 15 на 15 сантиметров не слишком маленький и не очень здоровый. Чудный кубик.
А через несколько дней он влюбился. Так вот просто и безнадежно. В кубик. Его любовь не была чем-то безумным- не забывайте, что он был почти художником. И заодно человеком. Все развивалось банально. Сначала он почему-то весь вечер рисовал кубики- зачем-то истратив дорогущую бумагу «Скорлупа». Рисовал с воодушевлением и высунув язык- прямо как тогда. Выходило хуже чем тогда. Или может он просто вырос за это время.
Потом, на работе, выдумывая дурацкие скетчи для плакатов по технике безопасности в колтрейнах ( Умная безликая женщина держится за поручень, а преступно небрежный человек в свитере безудержно падает навзничь)он с чего-то снова вспомнил про кубик и снова начал его рисовать на всех возможных клочках бумаги.
Ну а потом пошло поехало - он переложил кубик на свой ночной столик и полночи смотрел, как луна окрашивает поочередно грани и наполняет особым свечением мертвый алебастр. Ну и так далее…
Нет? Вы хотите подробностей? Вы еще не поверили, как человек может влюбиться в бездушную штамповку? Извольте. Он стал брать кубик на работу. Он стал выкладывать его из портфеля, когда «брал ланч» в своей любимой Тайской забегаловке- люди смотрели на него с веселым изумлением- вряд ли кто-то думал о зарождающимся чувстве. А потом он заговорил с кубиком-то есть он, как порой бывало, говорил сам с собой, но стал обращаться уже ко второму лицу. И это по-прежнему не было сумасшествием- во всяком случае не большим чем говорить с собакой или с Богом…
А потом наступила осень, с бесконечными сквозняками и холодными дождями. В Централ парке отключили фонтаны, а в его Тайском ресторанчике унесли с улицы полосатые зонтики и пластиковые стульчики. Народ потянулся к грогу и глинтвейну. К жареным каштанам и новой мыльной опере.
И какого-то октября человек впервые подумал о своем кубике, как о живом существе. Это случилось из-за того, что он, идя на работу, забыл взять кубик с собой. И тот остался лежать на ночном столике - серый и гладенький.
И когда человек покупал себе обычное мясо по монгольски- он внезапно понял и осознал, ЧТО НАДЕЛАЛ. Он бежал через 41,42,43 авеню, под гуденье машин и «факи» задетых прохожих. И перевел дыхание только у своей двери…
Человек вошел нарочито небрежно и фальшиво кашлянул. Приняв несколько озабоченное выражение лица он зашел в спальню. Кубик лежал на ночном столике «отвернувшись».
-Ээээ…вот и я слишком бодро и слишком громко произнес он. Кубик «горько» молчал.
-Как тут без меня?
-……
-Кто-нибудь звонил?
-….. (Хотя он мог бы ответить красный огонек автоответчика мигал в полутьме спальни)
-Мистер ( он еще надеялся на разговор в шутливом тоне) может мне что-нибудь
ответит?
-….
В эту ночь он лег спать «один». Кубик перекочевал на верхнюю полку секретера и обиженно белел и отражал блики.
А человек лежал и глотая невесть откуда взявшиеся слезы смотрел, как фары проезжающих машин поочередно мазали неаккуратными бликами его холодильник,полку с магнитофоном, копию Брейгеля и кубик. И каждый раз ему казалось что кубик кренится и скоро свалится с секретера. И конечно расколется на мелкие кусочки. В 2:30 ночи он вернул свою любовь к себе на подушку и извинялся и каялся. И целовал острые грани.
Это была их первая и последняя ссора. Вернее, у него, собственно, бывали некоторые претензии, но он считал это неизбежной платой всех влюбленных. Зато-и это он не мог не оценить-его любовь была всегда рядом. ВСЕГДА-и это наполняло особым смыслом и значением любое его слово и поступок. Чувство подобное этому способен, наверно, испытывать только прилежно верующий католик-сладкое ощущение неусыпного наблюдения за каждым шагом. Ответственность. Покорность.Счастье.
Его сослуживцы заметили перемены и обрадовались. Все пришли к пра-вильному выводу, что их приятель влюблен и влюблен взаимно. Ведь он стал явно внимательнее относится к своей внешности, стал веселее и предупредительнее. Ах, до чего было приятно жить в отраженном свете счастливого человека-он словно давал каждому взаймы этого тепла. И оно грело. Хотя было и немного завидно-вон как парень мчится с работы домой. Ждут его видать. А тебе и идти некуда. Ну или к своей пропахшей бытом и венскими сосисками миссис. «Познакомь»-просили наиболее близкие.
А человек отшучивался и прятал глаза. Или обещал таинственное -«когда все будет наверняка».
Это не было легко. Он понимал это. Он сознавал что он никому никогда не покажет совю любовь. И хотя, он разговаривая с кубиком после ужина часто восклицал-«Кому какое дело?» это не было до конца искренним. Он, как и любой влюбленный хотел с кемнибудь разделить эту радость. Или просто посоветоваться. Ведь было несколько проблем о которых он думал и которые не удавалось забыть. Впрочем, все эти проблемы умещались в одно свербящее сомнение в ответных чувствах алебастрового кубика. И на то были причины.
Если честно-это было эгоистично и безусловно субъективно-ведь если брать без унизительных деталей-все было как нельзя лучше. Его любовь находилась всегда рядом. Его любовь не противоречила и не давала поводов для ревности.
Его любовь, кажется, была счастлива рядом с ним. Кажется....Но он никогда не слышал подтверждения этому. Что говорить-ему не хватало послушания и молчаливого согласия. Ездили ли они по самым красивым местам штата, получал ли самые изысканные подарки или слыша самые нежные слова в свой адрес-алебастровый кубик оставался молчаливым и недвижимым. И холодным.
«Этого не может быть!» -шептал человек. Хотя кое что, всетаки, вышло почувствовать. Например, если он наклонял чертежную доску и немножечко подталкивал кубик-тот съезжал прямо в руки. Это было движение-и это было движением навстречу. Или еще одно открытие-если очень долго сжимать кубик в своих объятьях и дуть на него своим горячим дыханием-алебастр на какое то время наполнялся теплом и тоже мог греть. Эти два несколько сомнительных подтверждения ответных чувств кубика грели и наполняли надеждой душу человека. Влюбленному всегда нужно и слишком много и мало одновременно.
А не влюбленному всегда нужно слишком много. Полупарадокс.
Их любовь продолжалась два с лишним года. Она развивалась как любая человеческая любовь-пережив волшебный взлет и пропарив какое то время с силой гордой птицы и окончившись равнодушием падающего камня упала вниз. За это время произошло мало чего, но всетаки коечто вспоминалось. Например, взгляд маленькой горничной в Мехико, которая утром вошла в номер и увидела человека и кубик спящего вместе на «королевском» ложе. Несуразность ситуации усугубилась еще и тем, что человек проснувшись, судорожным движением прикрыл алебастровый кубик одеялом. Таким же жестом обычно прикрывают наготу любимого человека или следы преступления-суетливо и краснея. Еще была ночь на пароме гдето в Словении-измучавшись бесконечными экскурсиями по маленьким пыльным городишкам с полуразвалившимися костелами и полуосыпавшимися фресками он заснул на своей нижней палубе-заснул глубоко и без снов. Словно умер на несколько часов. А открыв глаза он с одуряющей ясностью увидел как кубик неторопливо движется к нему по крашенному полу каюты. И за несколько мгновений прежде чем понять, что движение кубика спровацировано небольшими волнами за бортом-человек пережил ни с чем не сравнимое ощущение счастья и опустошение сбывшихся надежд. Помнится, он потом плакал и пил. Или сначала пил, а потом плакал. Или всетаки одновременно.
Было кое чего. Но всеравно, перелистывая прошедшие два года человек неизменно вспоминал одну бесконечную картину. Он сидит за столом положив голову на скрещенные руки, а рядом кубик. В какихто 30 сантиметров от него.И он ждет. И ничего не происходит. Эти 30 сантиметров остались между ними навсегда-это не было страшно, но было безмерно досадно. Увы....
В один из осенних дней он проснулся с ощущением того что все стало по другому.Он помылся и оделся, попил кофе из пакетика «Кофе+Сахар+Сливки» и собрался на работу. Он не сказал обычное- «Доброе утро». Он не поцеловал как обычно одну из алебастровых граней. Он засунул кубик в портфель и поехал в магазин художественных пренадлежностей. В тот же самый. И дойдя до полок салебастровыми кубами, шарами и конусами он надолго замер-иногда трогая то один тот другой предмет. Все были одинаково холодными и чистыми. И бездушными. Потом человек неторопливо вытащил из портфеля свой кубик и с кривой ухмылкой засунул его вглубь полки. Только тогда он заметил насколько его кубик был пятнистым . Может от времени. Может от частых путешествий в старом портфеле. А также от поцелуев и слез.
И, о чудо! Он увидел что кубик выглядит живым среди своих белых аккуратных собратьев. Что алебастровый кубик получив жизненный опыт и некое «лицо», стал словно светится жизнью и индивидуальностью.
Что все в конце концов произошло. Что человек оживил холодный алебастр. Что любовь может все.... И что это «все» произошло слишком поздно.
Он вышел на шумящую разноголосую улицу с желтыми такси и красными иероглифами на бумашных флажках. С океана дул терпкий холодный бриз-задирая юбки женщинам и ероша шерстки пробегающим собаченкам. Человек постоял щурясь на солнце и сладко зевнув пошел пешком в сторону 32ой улицы. Он чувствовал себя проснувшимся.
январь 2003
|
|