Вступление было пасмурным и однозвучным.
Утро плакало проливным дождем – безнадежно однообразным. Вода прибывала, прибывала… - нет, это не была латинская страна с тропическими ливнями и наводнениями, это была всего лишь июньская Москва со своими бедами и болью. Вступление резко завершилось глухим аккордом разбившегося о подоконник дождевого потока.
День начался.
«Тебя нет, больше нет. Тебя не будет нигде», – она стояла у окна, в плаще, с сумкой на плече, готовая выйти из дома, но задержавшаяся в надеждах, что природа сжалится и предоставит ей возможность в паузе добежать до метро.
Но нет, ветер лишь усугублял ситуацию, и дождевые вихри, как в танце, резко меняли повороты своего движения. Она машинально грызла яблоко, пытаясь уловить ритм природы, чтобы вписаться в него, словно это была единственная возможность беспрепятственно передвигаться под дождем, передвигаться по этой жизни.
«Да, да, так и должно быть, именно так. Дождь, ливень, ветер, океаны луж, чтобы только не слышать, не слушать, не услышать ничего, а, главное, себя. Двигаться по наитию».
Вызывая лифт, она продолжала вторить в ритм металлическим звукам капель, отлетающих от карнизов:
«Пусть так. Пусть так. Именно так – мне все равно».
Оказавшись на улице, среди подобно ей спешащих утренних людей, она почувствовала легкую сопричастность с разгулявшейся стихией, и ей стало легче.
«Вот и хорошо, хорошо – так, так…», - били капли.
Неистовство дождя, внезапно накрывшего город, можно было сравнить с ретивой, но бестолковой хозяйкой, которая пыталась одним махом все разобрать, вышвыривая старый хлам из всех уголков.
«Я чищу грязь, - пела хозяйка, - я мою дом».
«О, нет, нет, нет, ты моешь боль», - думала Она, вновь вторя дождю и ловко перепрыгивая через лужи. - Не думать, не сравнивать, не оценивать. Никого, ничего, никогда. Катиться вперед, как шар».
Она резко остановилась.
Движение прекратилось.
Перед ней оказался огромный поток сточной воды, перекрывающий дорогу.
«Ну, вот и все», – подумала она, в недоумении взирая на пробегающих мимо нее людей, по щиколотку погружающихся в могучую городскую реку. Она с удивлением заметила, пытливо заглядывая в глаза навстречу идущих людей и ничего там не обнаруживая, что данная ситуация никоим образом не мешала движению вперед! Никто ни на секунду не задерживался перед «погружением» - мужчины лишь отпускали смачные русские словечки, а женщины с тоскливым вздохом тащились навстречу потоку, словно баржи, как будто всю жизнь только и делали, что ходили по колено в воде. Тема для полотна из серии “Город” (холст, масло): человек в костюме, с галстуком, с портфелем, с мобильником, по колено в мутном дождевом потоке, серо-красные стены домов, пустая телефонная будка, пусто.
Она неожиданно почувствовала себя отчужденной, беспомощной и одинокой. Детские слезы смешались с брызгами от промокшего зонта.
«Пусть так, пусть так », - хлюпал ее нос.
«Неужели ты не видишь, что я погибаю без тебя, - пронеслось у нее в голове, и она посмотрела на безучастное серое небо. – Ты, наверное, уже меня не слышишь, а то помог бы – я знаю, так было всегда».
Она вздохнула и совершила па ногой, шагнув на шпильках в серо-коричневую муть Московских стоков. Вперед, вперед в «кроличью нору». Выбравшись на берег, она вновь оказалась в толпе, как все.
«Как все, как все, в толпе, в толпе», - стучал дождь по зонту.
Неожиданно в воздухе наметились слабые капли ожидания, перемешанные с легкой тревогой и волнением. Ее ждали, ее ждали в метро – таковы были правила игры, она вспомнила о встрече и тоже стала ждать, ускоряя движение.
«Ах да, ах да, спешу, спешу, - она попыталась спрогнозировать предстоящую встречу. – Игра, слова, глаза, ...»
Сделав последнее категоричное па в своем дождливом танце, она со вздохом влетела в двери метро, дыхнувшее на нее утренним равнодушием и деловой сырой суетливостью. Здесь произошла смена партнера – дождь, так по-собственнически завладев ею, был вынужден уступить ее спутнику.
Они улыбнулись. Пауза. Новое движение. Встреча явилась органическим продолжением утра, ливня, разговора. Разговор начался, словно и не прерывался, а велся вот уже несколько дней.
«Ты здесь, ты ждешь…», – она опустилась на скамейку в центре станции.
«Я здесь, - он сел рядом, - я жду, - поворот головы, - как ты?»
Он разглядывал ее в новой ситуации, забавляясь ее естественностью и детским кокетством.
«Я промокла, совсем, очень сильно», - она сняла туфли и стала выливать из них воду, ахая, вздыхая, кляня погоду, выдерживая паузы.
А потом они ехали в вагоне метро и что-то обсуждали, пытаясь вылавливать фразы из шума поезда, говорили что-то умное и по теме, а он улыбался. Он улыбался, когда забрал у нее мокрый плащ, положив его на колени и медленно ощущая как промокают под ним джинсы. Он улыбался, когда она что-то болтала, а он отвечал. Он улыбался, вдыхая сырой запах дождя, смешанный с ее духами. Он думал: «Пусть так, пусть так, и никак иначе”, а когда она суетливо выскочила на своей станции, пытаясь одновременно махать рукой и улыбаться, он почувствовал в воздухе легкий запах грусти, подобный тому, какой бывает, когда человек уже ускользнул, а в пространстве зависает его фантомный силуэт, его очертания, невидимые окружающим и исчезающие с яркой стремительной вспышкой в конце. Хлоп и все.
Ах да, ах да, ведь они уже были достаточно взрослые и вполне могли исполнять этот зрелый сбивчиво-резкий танец для взрослых вперемешку с грустью, танец, который каждый из них уже умел исполнять и сам, но в то пасмурное утро они исполнили танго под дождем вместе.
Москва
25 июля, 2000
|
|