Америка
Не забыть мне оседлого берега,
Но на сердце оскомины грусть.
И зовет Интернетом Америка –
Я домой не вернуться боюсь.
Брошу якорь у звездного острова,
Где у пальм веселится прибой.
А тебя забросаю вопросами,
Моя родина с долгой зимой.
Я – России и сын, и поверенный!
Только гложет завистливо грусть,
Что богатства далекой Америки,
Как карман, разрывают мне грудь.
Скиталец
Желал романтиком-скитальцем
Я растоптать беспечный мир,
И голоса зовущих странствий
Нас выгоняли из квартир.
И я был выдворен на волю,
Чтоб воздуха хлебнуть глоток.
Но выпала иная доля:
Свободу пить за кошелек.
Над кумачами стынут ветры
Необъясненных мне побед.
И, лишь, пылятся километры
Дорог, стремящихся в рассвет.
Ангелы
Я не совру, когда скажу, что каждый
Судьбой-рулеткой мерит неба высь.
И я впечатал взгляд в окно однажды –
Мне показалось, кто-то падал вниз.
Я вспомнил об услышанной легенде,
Что, где-то, у незримой высоты,
Летали ангелы, их души, словно дети,
Из звезд потухших строили мосты.
И я бродил по млечным параллелям,
И приближался к истине простой:
Что крылья им даны не для уменья –
Они сродни с крылатою душой.
И, кто летает, тот не знает дома,
И свет его так ярок и глубок…
Но даже в небе царствуют законы:
У всякого свеченья краток срок!
Как средь людей, живет в вершинах догма:
Должно быть разрешение на взлет.
И часто слышим, кто-то беспардонно
Ведет отстрел, а крыльям – свой учет.
Я вспомнил о легенде на рассвете,
Когда увидел, кто-то падал вниз –
Живым огнем рвал небо над планетой
И строил мост
с Земли
мне в эту высь.
**************
Вот разберу я
на снежинки снег
И посчитаю,
сколько зим и лет
На свете Богом
брошенный живу.
Все краски мира
я к себе зову
Мне б написать
пародию в стихах
На полосато –
звездный зебру-флаг,
Людей заставить
верить в тишину
И навсегда
забыть про ту войну.
Пусть день ушедший
веру сохранит,
А ночь грядущая
закат испепелит,
Что б новый день,
как первенец-восход,
В нас зародил
простой надежды плод.
Зачем
изобретать велосипед,
Коль не смогу
я мир спасти от бед,
Как не смогу
раскрасить ту весну,
Что расписалась
кровью на снегу.
Лебедь
Скользит печальный белый лебедь
По зеркалу своей судьбы.
И негодуют чернь и нелюдь:
«Кривой наклон у головы!»
Движенья плавны. Грациозен.
Крылом не бередит волны.
Но взгляд у зависти тревожен:
«Вон, там под тяжестью воды –
Природы страшные ошибки:
Ленивый, лишь, не разглядит,
Таящийся под гладью зыбкой,
Пунцовых лап нелепый вид!»
Влачась за внешней красотою,
Хвалебных не жалеем фраз.
В общенье с робкою душою
Не замечаем добрых глаз.
Как жизнь превратна, не дано ей
Направить к сущности простой:
Душе, парящей над волною,
Так безразличен мир босой.
Старая Москва
Старая Москва. Тишина аллей.
Мне была мила скромность площадей,
Чистота дорог, плавный ход машин.
И никто из нас злобой не грешил.
Я покой любил в зелени садов.
И просил её: «Двери на засов!»
Не пускай в свой дом чужеродный рой,
Кольцевой щитом заслони, укрой…
Суета толпы ветром в окна бьет,
Потерял себя в той толпе народ.
Удаль да кураж променял на шик.
Где теперь живёт широта души?
Со двора зайду в Храм я – не с крыльца.
Мне былой Москвы не узнать лица.
В нищете холоп, коли барин плох!
Напишу стихи, чтоб услышал Бог.
Круги на воде
Рисует память на воде круги,
Очерчивая проволокой зону,
И с прошлым больше не поговорить
Несчастному поэту Робинзону.
Ему бы снова бороздить моря,
Покинуть в слове заточенья остров,
Но держат душу будней якоря,
И руки бесполезны, как наросты.
Ему осталось провожать суда
Удачливых и смелых капитанов
И ждать на суше Божьего суда
За то, что не нашёл в огне каштаны.
Таскал бы для себя и для других,
И так рождались голубые строки…
Да не прорваться к людям сквозь круги
В тот мир, необъяснимый и жестокий.
Россия
Россия – ты для нас родная мать,
А мы – всего лишь озорные дети.
И любим: спорить, драться, воевать,
И, чтоб никто за это не ответил.
Игрушки разбросаем по углам,
Начертим нерушимые границы,
Но хочется опять бодаться нам,
Вставлять друг другу ненависти спицы.
Твоя судьба – как вечный монастырь,
В него идем на первое крещенье.
Через полу, целуя падший мир,
Мы просим у Всевышнего спасенья.
Пассажир
В переплетеньях бытия
Мне виделись картинки мира…
Хотел же поезд, чтобы я
Его стал верным пассажиром.
В пути мерещилось: в страну
Врывалась проданная осень,
И я опять вставал к окну,
Чтоб написать: две тыщи восемь!
Но я всего лишь пассажир,
Мне не сойти с дороги этой.
Стальная скоростная жизнь –
Как неизбежная примета.
Стучит в такт сердцу полотно.
Под мерный звук я засыпаю.
А может это только сон,
И никуда не уезжаю?..
Паром
Горизонт. Переправа.
Остров. Паром.
Берег левый и правый.
Борт. Я и шторм.
Волны вырубят дыры,
Словно топор,
Мы не свяжем два мира
В общий узор.
Я стою, не качаясь,
Я – волнорез!
Крики вскормленных чаек,
Как гром небес.
Брызги солью отметят
Новый камзол,
А подкупленный ветер
Выправит ствол.
Вот и остров замечен.
Чья сторона?
Ну, какие же бредни!
Земля – одна.
Просто мы не успели
Уберечь и спасти,
Просто сели на мели
В середине пути.
И когда вижу остров,
Переправу, паром,
Возникают вопросы:
А кто за бортом?
Современность
Да, хромаю я в ногу со временем.
Ложь рекламная бьет по лицу.
Но удобно ноге моей в стремени,
А Пегас дает сил молодцу.
Золотыми своими подковами
Высекает слова на скаку.
И мою
никакими оковами
Удержать невозможно строку.
А народ тренируется штампами,
Показной иностранностью фраз.
И порою, презрения шапками,
Брат-поэт был закидан у нас…
Жизнь шифрует событья плакатами.
Нынче в моде пенять на «вчера».
А мне снятся туманы закатные
И в кудрях золотых вечера,
И луной, освещенные улицы –
Не софитами лживых реклам…
Как же хочется сильно зажмуриться
И послать, наконец, всё к чертям!
Февральская весна
Весна ложится под колеса
Пенкой.
Дорога вьется, вновь белёсой
Лентой.
И я как первый посетитель
Ночи.
Ищу ответы, мой спаситель,
Срочно.
Я буду помнить день всегда
Вчерашний,
Как самолетик, не беда,
Бумажный.
Летал по утреннему небу
Птицей,
Боролся с былью или небы-
лицей.
С высот предельных он смотрел
На звезды.
К одной из них вдруг полетел,
Но поздно –
Замерз в жестокой атмосфере
Ночи,
И рухнул вниз, где рвали веру
В клочья.
Нет, предъявлять зиме я иск
Не стану.
В дань той борьбы, лишь, обелиск
Поставлю.
Как жарко было в небесах
Холодных,
Как жалко, что была весна
Недолгой.
Хоть раз на свете
Хоть раз на свете быть самим собой,
Лишь миг прожить бы наяву – не в сказке.
Я не хочу казнить себя виной
За то, что стол мой не скупой, а барский.
Стоит закат под дверью, что-то ждет –
Иль постучать боится без причины?
А годы барабанят подло счет,
В глубоких отражаются морщинах.
Не удержать слезы, а та бежит назло
И вязнет в густоте седой щетины.
А черт и ангел, глядя на стекло,
Бросают кости, кому бить витрину.
Часы спешат, очерчивая круг.
Сбежала юность, как всегда, внезапно.
Ушел последний в этой жизни друг.
И падальщик преследует на запах.
Пророк в портупее
Был представлен идол в портупее,
Пояснили в прессе: ваш Пророк!
Возродить великую идею
Обещал он за короткий срок.
Дали горн, и встали все под ружья,
Указали в будущее путь.
С барского стола маячил ужин –
На толпу людей, но по чуть-чуть.
Став живой мишенью для картечи,
Наш народ ту битву проиграл.
И кружил над полем ворон вечный,
А Пророк взошел на пьедестал.
И остались, лишь, воспоминанья,
И напрасны слезы у могил,
Гложет стыд за славу и страданья,
За народ, что Бога позабыл.
Пусть пророк, пусть идол в портупее,
Черт, иль ангел, но изводит мысль:
Что цена навязанной идеи –
Наша человеческая жизнь!
|
|