(очерк в стихах)
Уже целый год он провёл не в деревне,
где рай певчих птиц и высоких растений,
где время тянулось медовою струйкой,
и мятою пахли у бабушки руки.
Малец. Недокормыш. Неполных четыре.
В чудовищно грязной хрущёвской квартире,
где мать, что ни разу за год не трезвела,
и голод, отнявший все силы у тела.
Он бабку не помнил - забыл понемногу,
хоть мямлил “ба-ба...”, точно силился к Богу
пробиться... Одно только мозг отпечатал:
что где-то есть Рай, и что он пахнет мятой.
Чего ж удивляться? - он принял за счастье
уроненный в ванной на кафельный пол
чуть начатый тюбик зубной белой пасты.
Он верил. Он знал. Он искал. Он - нашёл...
Она пахла Раем. Он искренно верил,
что птицы и ангелы кормятся ею,
что нужно себя пересилить немного,
и станет открытою к Раю дорога,
где вдоволь еды и тепла, и уюта,
где можно без страха побитому быть
всё-всё рассказать дорогому кому-то,
кто может прощать, понимать и любить.
Чуть солоновата. Чуть щиплет язык.
Сладка послевкусьем. Измазала руки.
Глотается трудно... Но он-то привык
еще не такое глотать с голодухи!
Она пахла Светом. Не солнечным - лунным.
Он не был поэтом. Он был слишком юным.
Она пахла Ветром. Она пахла Небом.
Не чем-то запретным, но - найденным Следом...
...Потом был крик матери:”Дрянь! Ненавижу!”
И - носом о кафель и рвотную жижу.
Побои и ругань, и темень кладовки,
и странное чувство, что это не с ним
уже происходит: ни боли от порки,
ни страха, ни слёз... Все - как будто с другим.
А ночью живот перерезало болью.
Он корчился молча и мать - не позвал.
Невиданный подвиг младенческой воли!
(А, может быть, Некто ему подсказал,
что можно лишь мУкою Рай обрести,
и, корчась, он знал, что на верном пути...)
Он утром очнулся - чист, лёгок и светел.
Кладовку покинул, а как - не заметил,
и, - в комнату вышел, где пьяная мать
в обнимку спала со случайным супругом.
Простил им... Теперь ЕГО право - прощать!
И, - вылетел в Рай через щёлку фрамуги...
07.06.02
|
|