Помните, когда мы ещё в школу ходили, продавались чернила в стеклянных бутылочках ромбовидной формы? Ими заряжали авторучки, пипеточные и поршневые, а шариковых тогда и в помине не было. Однажды стала я наполнять свой "паркер" из такой бутылки и случайно опрокинула её. Особых стараний для этого не требовалось: вредная посудина обожала укладываться на бок при любом удобном случае. В отличие от своей сестрицы - круглой с выступающим поверху пояском, которая всегда долго и терпеливо каталась, не проливая ни единой капли. Чернила расплескались повсюду, залили голубую пластиковую поверхность стола, стену, покрытую чуть более тёмной, чем стол, масляной краской, створки старого буфета, жуткий бардово-коричневый линолеум на полу... Словом, вся малюсенькая хрущёвская кухонька покрылась многочисленными фиолетовыми кляксами. Вскоре должна была вернуться с работы мама, и я впала в панику, зная, что эта "живопись" надолго испотрит ей настроение. А уж влетит мне!
Когда в замочной скважине повернули ключ, сердце ушло в пятки. Дверь отворилась, и на пороге возникла... бабушка. Фууух! Это было спасение! Она совершенно спокойно восприняла мою "трагедию", и уже через пять минут мы обе, вооружившись намыленными тряпками, лихо тёрли пятна, время от времени посыпая их содой из большого пакета.
К приходу мамы, пальцы саднили от боли, сода почти иссякла, но потёки по-прежнему "украшали" кухню, хотя и значительно выцвели от наших стараний. Мама перевела взгляд со стола на стены, со стен на пол, с пола на наши раскрасневшиеся от усердной работы и переживаний лица и ничего не сказала. Эта привычка молчать, когда что-то сильно задевало, обижало или расстраивало её, давно стала для меня худшим из наказаний. Я готова была сквозь землю провалиться, лишь бы она произнесла хоть слово, накричала, даже шлёпнула, - только бы не безмолвствовала! Бабушка выпроводила меня в комнату, не дав ни расплакаться, ни оправдаться. Они долго говорили, перебивая друг друга, и вдруг все стихло...
Похоже, можно было возвращаться. На душе чуть посветлело. Да и на кухне сияло солнце, вопреки черноте пасмурного ноябрьского вечера, быстро спускающегося на город...
Так мы и жили потом с этим дизайном из небрежно разбросанных по полу и стенам следов маленькой драмы до самого ремонта. Но никого они больше не смущали, никому не портили настроения. И каждый раз, заряжая авторучку, я сначала опускала бутылку в специально приготовленную картонную коробочку, под которую стелила газету. А на этикетке провинившегося пузырька спокойно и уверенно красовалась высокая семицветная арка. Чернила назывались "Радуга".
|
|