***
Наместники ходят по жарким печам
Где куют мечи в долине ручья.
Ручей словно жизнь рисуется мне
На белой большой словно Век простыне.
Которой хочется телом коснуться
И ангелом светлым для всех обернуться.
НАстаником будет один лишь господь.
Наешься до смерти и выспишься хоть.
Без кварцевых стен за собой наблюдать
И тихо болезни с покорностью ждать.
С покорностью молвить о сердце большом
Которое с воткнутым терпит ножом
За бабами тихо следить за сосной
И видеть В их теле свой мир небольшой.
Не знать о Волнах и их корабле
На дне засидевшись не петь о луне.
И так по наперстку хвалить и любить
Свой мир что не может тебя сохранить.
***
Поэт мой смотришь в лицо мирам?
Честно нет да?
Помнишь смолу, что лизали в гранёных стаканах
Когда в нас свинцом стреляли
Когда мы в холодной пастели слезы пили
И солью пропахли наши квартиры.
Там портреты Сталина в углах пылятся
Ликом его коммунисты гордятся
Там сундуки с прахом тихо стонут
И в трясине- политике вязнут и тонут.
Склоняясь над небом большие люди
Наполеоны Иуды
Шагают ступнями в мир бесконечный
Грешный вечный.
Вот она проливается на меня
До боли она поперечная
Как чайка беспечная
Моя мелкая робкая жизнь.
Она ничтожна с вашей Цицерон.
Большой великий он ваш гром.
Громкие речи сильные цепи
Рвали народ и в длинные сети
Ловили как рыбу ничтожно и низко
Обманут народ к страданиям близкий.
Я жажду мщения силы и зла.
Хоть власть мне большою пока не дана
Свергая вас с трона меня разорвут
Но я не могу с тем смириться что лгут.
Что, молясь Аллаху мы в глине живем
Которую солнце отчаянно жжет.
Где молимся – там не будем богаче.
Всё в мире ином до боли иначе.
Дай мне слово я напишу песню
Я напишу роман я раскрою мир честно.
Параллели тянутся нитями
С большими сильными крыльями
И все в одно слово
Огромное оно это слово.
Оно рифмы рисует
Палитрами красок Пикассо
Оно отражает море
Оно огромно прекрасно.
Оно в Достоевском Бродском
Оно бьет цепями жестко.
Оно во мне так тихо звучит
Под окнами праздником летним кричит.
В нем есть то, что вряд ли знаешь.
Когда ты бежишь, шагаешь
Оно бьется в твоих венах больших
И с кровью бордовой жаждет вершин.
***
Тупые речи властные как улицы пусты
И милитаризации владельщики прекрасные
Попрятались в кусты.
Им Цицерон не помнится
А нынче, словом бьют
И как коварно строится наш мир, где всюду пьют.
Картежников отчаянных и раса блудных дам
Ничто не означаемых
Словес и тут и там.
Слоняются на выжженных полях Аккутагавы
Забыли и скосили все березы и дубравы.
Поют на тризне праздничной молитву о Москве
А войско тихо строится отдельно по себе.
О дураков немерено набрал корабль Брант
И я пресвято верила тому, что скажет Кант.
О возлюби ты ближнего!
Иисус, какая месть!
За что любить обижено, где остроумно выжжена
Любая Божья лесть.
***
Вся большая ложь
Пусть льется смолой
На головы ваши тупые
Пусть ваши виски седые
Пеплом кроют их пустые.
Безобразные черти
Что за люди- крошки
Что крысы жрут
На моем окошке.
Ваши пальцы сжимают
Мою голову грубо
И рты поглощают
Так жадно и тупо
Мой воздух свободный
Большой сильный здоровый.
Гнездитесь над крышей моей все снова и снова
Ломаются доски от груза больного.
Мне страшны ваши язвы
Ваши раны морщины
Большие развратники дети- мужчины.
Голая баба на узкой панели
Которой шестнадцать будет в апреле.
И братья с иглою по тюрьмам по ссылкам
Плачут письма пишут любовницам Нинкам.
А в подъездах немытых лук поглощают
И эту гнилую жизнь возвращают.
Я убила бы их места много в аду.
Расстреляла б как немцы в Бабьем Яру.
Отравила и громко смеясь про себя
Подумала бы: «жестокая я».
***
Скоро бутоны выстрелят,
Словно из пушек ядра,
Разорвут кожуру - болотную кожу,
Расцветёт цветок на них непохожий.
Будут изростать из себя, издеваться,
Истираться в пыльцу, растворяться.
Будут клетки ныть от боли жгучей,
Только жаль, что боли этой, нету лучше.
Ничего.
***
Я пыталась покончить c собой,
Только жаль, что тянуло обратно.
Я от края крыш отступала,
Я ножи клала обратно.
Я сушила болота, озёра
Перед тем, как сказать утону,
И свинцовые пули глотала,
Перед тем, как сказать застрелю.
Я смеялась отчаянно в лица,
Чтобы плакать мне кровью навзрыд,
И безумной лежала в темнице,
Ключ в кармане, с собой затаив.
Что же мучиться, зная, что смерти
Лёгкой мне столько лет не видать,
Проживу я еще те столетья,
Где кончины в покое не взять.
29.05.2005
***
Уж опавшую прядь белокурой косы
Не поднять в полутьме византийской красы.
Я сижу в полутёмной истлевшей спальне,
Где кровати скрипят, словно точатся камни.
Словно смолью облиты во мне зеркала,
Словно окна разбила зимой детвора.
И кизиловый куст жарит солнце мимозу,
Чтоб личинке подобно стать метаморфозу.
Черный на белом, как мечта Казимира,
Из-под кожи торчат рёбра мертвого мира.
Наклонись, прошепчу я тебе, что нет больше
На ключице изгнившей, в прошлом каменной кожи.
12.05.2005
***
Провокационных знаний неживая модель строения
Не даёт наград, степеней терпения.
Только в душных комнатах возможно дискуссии
С неживой природой вести искусные.
Так получалось у Франка, у Маркса, Бердяева, Булгакова.
На выбритой скуле сияют порезы,
На сломанном теле уроды протезы.
Изжившее время себя так давно
Воюет, диктует на радость, на зло.
Так любит людей беспечность тупая
И волюнтаризм над этим играет.
Все строки ударились о гуманизм,
Забыли, что строили мы коммунизм.
А альтернатива не так велика,
Чтоб видели мы всё издалека.
В картелях исчезнут долги и бюджеты,
Крахмалят банкиры дорогие манжеты.
|
|