Баллада преодоления
Как странно — говорить о тишине,
Писать залив от синевы отмытый.
Надев на шею серое кашне,
Гулять по скверу, с тросточкой и свитой...
Трамвай прогрохотал... Смотри, вода
Подернулась неуловимой рябью.
Слова, как воробьи на провода,
Слетелись и глядят. На дне пруда
Глодают рыбы ваше тело, рабби.
Зазорно ль проповедовать в хлеву,
Спасать свиней от ненасытных бесов?
С небес немой укор. Себя разрезав,
Корми Москву. Урву ли свой кусок
Когда вся кровь стечет с колес в песок?
Я говорю «халва, халве, халву»,
Ты только приложи ладонь ко лбу —
Увидишь, я сумею исцелиться,
Как первым сном спасается столица,
Как птицы улетают на восток,
Где зимний холод к ним не так жесток,
Как мы с тобой — обыденные люди.
Трамвай спасет от слякоти и люти.
Предзимье, внесезонье, забытье
Танцовщица любовь несет на блюде
Горячее и вязкое питье.
Баллада о холодной ночи
"Главное, мин херцн, это искренность"
В. Никритин
Кесарю — косую, суке — выспренность,
Пастырю — глухие пустыри.
Главное, мин херцн, это искренность.
Наболело — так и говори.
Что брести в метель замоскворечицей,
Что ловить трамвайное тепло.
Прячешь плечи. Знаю, время лечится.
И проходит, если повезло.
Уезжай по тряской равнодушице,
Набирай по памяти звонок.
Если я отвечу — дом разрушится.
Промолчу — останусь одинок.
Что слова — бесплодные и скудные.
Посмотри на чахлое бытье.
Я пойду на улицы безлюдные,
Половлю на деньги забытье.
И вернусь, пустой и неприкаянный,
Безоружный, словно инвалид.
Знаешь, если ночь гулять окраиной,
Поутру всегда душа болит.
Мертвая петля
М.Г.
Мой город пристально нем. Его холодные пальцы
Скользят по коже. Ладонь уже сдавила гортань.
Сто тысяч звуков стучат свои бессвязные танцы.
И каждый запах — огонь. И каждый выход — за грань.
Пересекаю поток. Звеню водой по фарфору.
И выдыхая «тик-так» я получаю «ты кто»
Четыре шага часов оставят времени фору.
С горящей крыши слетит сосулька сладкого до.
А после будет зима. Ни дня ни неба ни даже
Пылинки в желтом луче — одна сплошная стезя.
Привет асфальтовый мир, бутылка водки на пляже!
Я так старалась как все, но по другому нельзя.
Я чую, будто лечу дурацкой чайкой на скалы,
И знаю, что упаду, как головою к плечу.
Мои святые пути, мои прозрачные дни, мои пустые вокзалы.
Я выбегаю на лед, я поджигаю билет, я за него заплачу.
Проснусь озябшим зерном в железном брюхе вагона
И по весне прорасту сквозь клетку рельсов и шпал.
Эй, посмотри мне в глаза! Смелей, старуха Горгона!
Я научилась летать. Я снова выйду в пике. Куда бы ты ни упал.
Благословение Самайна
Ай, над черными холмами скачут белые кобылы
Над седыми валунами в облаках стучат копыта,
Прячьтесь в норы звери, птицы серый мох носите в гнезда,
Те, кого застанет стужа, не проснутся. Не проснутся
Вместе с песней родниковой, под апрельскими лучами —
Им врастать по шкуру в землю, оставлять на тропах перья.
Белый всадник сеет стужу, серый всадник гасит звезды,
Королева лунный грошик сорвала себе на платье.
И во тьме они промчатся над усталыми лесами,
Вдоль речных холодных улиц, где вода загустевает,
Высоко над площадями, там где воздух пахнет дымом,
Мимо башен и соборов и затопленных подвалов,
Мимо хижин углежогов, мимо танца волчьей стаи,
На снегу оленья туша — подавай, заждались гости.
Это ночь смертельных страхов, бесноватого бессилья —
Кто пойдет навстречу ветру, кто станцует с Королевой?
Предсказанием потери, обещанием утраты
Синий всадник бросил руны на безлюдные дороги
И с пути собьется путник, сетью истины опутан…
Белой полночью Самайна не ходи по первопутку.
Оставайся ждать рассвета. В очаге не гаснут угли,
И в котле хмельное пиво ключевой водой не станет.
Пусть себе гуляет вьюга, бьет крылом по крыше дома —
У тебя живое сердце и зима тебя не тронет...
Баллада о бренности бытия
М.Г.
Уплывай за корветом, размокший конверт,
Уходи по волнам, неотвечен.
Будь хоть царь, хоть король, хоть сомнительный смерд –
Все равно ты под небом не вечен.
Ты сражался и жег города и мосты
И смотрел в запотелые стекла,
И когда над водой рассыпались листы,
Стал письмом. А бумага размокла…
Да, никто не прочтет о житейских делах,
О страстях и нелепых удачах,
О стволах у груди, о накрытых столах,
О любви на заброшенных дачах.
Дурно пахнет давно нежилое жилье,
Сладковатые губы у милой…
На отстроенной даче пирует жулье.
Ты письмо. А чернила — размыло.
Уплывай по волнам, неоткрытый конверт,
Полагайся на волю прибоя.
На соленом песке нарисую ответ –
Я же знаю, что будет с тобою.
Ты уснешь между дюн, как письмо между книг,
Карауля проклятое лето.
А потом из бумаги проросший тростник
Кто-то срежет. Получится флейта…
Эвридичь
Молчание. Млечное чаянье
Отчаянье. Чайка. Чудно
Штрихом намечая венчание,
Ногами не чувствовать дно.
Вольно ль запятой альфавитика
Грести звуковую волну?
Колеблется полька-политика
На цыпочках кружит войну.
Рассветное до абрикосово,
Закатное после черно.
Ухмылка мальчишки бескосого.
Зеркальное звонко зерно
Смотрю с расстоянья растения,
Иду идиомой куда.
Копти покупатель — из тени я
А идише да.
На первый снег
Провода над домами гудели,
Дни летели, не зная куда.
Объявили, на новой неделе
С Подмосковья придут холода.
До зари, неизбежно туманной,
Снег на землю просыплется манной.
Как обманчива эта вода.
Зимней темью Москва не столица —
Ни лица за забралами шуб.
Югоземцам легко веселиться,
Покидая до лета Рашу.
А в столице мосты и машины,
Мокрых луковиц запах мышиный
Да бальзам припомаженных губ...
Фата Вьюга притворно сурова
К обладателям шляп и пижам.
Плохо тем, кто остался без крова —
Шатунам, полукровкам, бомжам.
Что для них воплощение счастья?
В подземельном вагоне качаться,
К теплым стеклам ладони прижав.
Ну а нам, обывателям всуе,
Остается держаться корней,
Голосуя, дружок, голосуя
За продление солнечных дней.
Божьи птицы, сажая и сея,
Мы проспали исход Моисея,
И лежим, божьи рыбы, — на дне.
|
|