Нет, сейчас совсем не то, что раньше, в прежние времена бывало. Сейчас всё измельчало. Никакой романтики в жизни не осталось, сплошной прагматизм и приспособленчество. Нынче все кричат: секс, секс. А где он этот секс. Никакого секса — один только разврат остался. Даже плюнуть иногда хочется, до чего это гадко. До чего человечество дошло в своем развии; непонятно даже. Раньше все по-другому было. Вот во времена Шуры Барзеева; тогда да — сплошная романтика была и никакого разврата.
Ну, посудите сами; сидят как-то студенты в общежитии на Орлике, пиво пьют, весь стол бутылками заставлен; много пива. Шура, естественно, во главе стола. Пьют себе студенты потихоньку, философствуют, истории жизненные рассказывают, анекдоты, студент Мазанашвили, естественно все на органическую химию своротить хочет, он других тем для разговора абсолютно не признает. Норик Погосян про марки. Красиво все происходит, обыденно можно сказать. Но вдруг кому-то из студентов в голову мысль грамотная приходит — девушку пригласить для разнообразия. Частенько такое у студентов Московского химического института бывало. Сидят ребята, делами занимаются, и вдруг кто-то один говорит: "Что-то скучновато у нас, романтики не хватает, не пригласить ли нам девушку для поднятия настроения". И никто не отказывается, наоборот, все с радостью такое предложение принимают. Так ведь девушка, надо вам сказать, тоже не простая была — Наташа Ким. Хорошая такая девушка-студентка, кореянка Наташа; добрая, отзывчивая и, что самое интересное, в отличие от большинства азиатских девушек, симпатичная, а ведь в таком деле, как романтика, это совсем немаловажная деталь. А то, что Ким, так это ничего; корейцы они почти все Ким да Цой. А главное, уж очень эта самая Наташа романтику уважала, уважала и к делу всегда подходила ответственно.
Послали за Наташей самого молодого. Нет, вы не подумайте, что в институте дедовщина процветала; наоборот, во всех взглядах абсолютная толерантность была. Самый молодой, Сережа Павлов, сам всегда вызывался такие пикантные поручения выполнять. У него, наверное, врожденный альтруизм был, всегда старался для товарищей что-нибудь хорошее сделать. Ушел Сережа, а через некоторое время один, без Наташи возвращается. Смотрят все на него удивленно, а Шура Барзеев, человек принципиальный, решил сразу вопрос прояснить:
— Что? Пренебрегает Наташа нашим обществом? Манкирует своими обязанностями?
— Нет! Ничем Наташа не пренебрегает и не манкирует, просто у нее сейчас гости, арабы из дружественной страны официальный визит нанесли, сказала, как только освободится, так пренепременнейше будет.
Все тут сразу же засуетились в предвкушение пикантных подробностей, а Шура ничего; пиво спокойно попивает, что ему, Шуре, какая-то Наташа, когда рядом пиво есть. Пустой номер.
Проходит время некоторое; Наташа приходит, освободилась от арабов. Зашла она и тут же, слова не говоря, разделась, на кроватовку улеглась, посмотрела на всех и говорит весело.
— Привет, мальчики! Вы мне пиво в постель подавайте, а я смотреть буду; кто из вас куртуазнее всех подаст, того я первого любить буду.
Лежит красивая Наташа на кровати, а мальчики стараются. Один другого в элегантности и куртуазности перещеголять хочет. Все стараются, только Александр Барзеев в забавах не участвует, а сидит так, нога на ногу положил, снисходительно, по-отечески на ребят посматривает, а сам пивко потягивает.
Да ещё один хитрый фрукт, по фамилии Коля Сорока, тоже участия в этом действии не принимает. Он, Сорока эта самая, жениться надумал и теперь боится молодой жене сюрприз какой-нибудь преподнести. Сидит он, тоже смотрит и Шуру всё время подначивает.
— Что же это ты, Козлевич, не принимаешь участия в забавах наших, невинных? Может заболел, или жениться надумал?
Но Шура ко всем его подзуживаниям меланхолически относится, спокойно, как истинный философ:
— Ну, ты, Сорока, вроде моих моральных принципов не знаешь. У меня с Арабскими режимами политические разногласия, а с коллаборационистами никаких дел желать не имею.
Однако хитрый фрукт нашел-таки, чем Шуру зацепить. Сидит он и, как будто, вслух размышляет.
— Сейчас вот придёт сюда джигит горный Анвар Канамётов и Наташу в жопу трахнет!
Так и сказал нехороший человек, вот именно такими словами; грубо и невоспитанно.
Тут, конечно, Шуру задело за живое. Как же так, какой-то кавказский князь против него исконно русского человека; нет! не пойдёт такое, не пойдёт. Всколыхнулась в Шуре душа, вспомнились все обиды, какие Русь православная от иноземцев понесла. И тут же незамедлительно к делу и приступил, не стал в долгий ящик откладывать. А Наташа, как такой поворот увидела, так почему-то стала ладошкой закрываться. Сама закрывается и сама же протяжно так напевает.
— Ой! Он в попу хочет. А я в попу не люблю.
А что значит не любит? Она, Наташа всё любит: и в попу, и не в попу, и вообще в другие разные места. Всем прекрасно известно Наташино отношение к разнообразным изыскам. Это она просто так забавляется от полноты чувств.
А Шура дело своё нехорошее исполнил и сел опять пиво пить. Простенько у него все это получилось, вроде как у станка шлифовального постоял немного, отполировал детальку и на перерыв ушел.
Вот и вся, понимаешь ли, история; сплошная романтика и никакого тебе разврата.
|
|