Слушай меня дорога! Знаешь, я знаю Бога!
Веришь, я верю в небо!
Чувствуешь – это лишь небыль!
Поезд – ночной тунеядец!
Тянется так заунывно
И лишь бесконечности глянец
Умеет дрожать непрерывно
Странно, вроде бы все на месте, да только вот где-то не складно. Живешь, а никто и не знает, что есть «Я» такой несуразный.
Помнишь, я был маленьким … когда я был мелкий, то думалось жизнь – это счастье, ставшее после проблемой … ну а теперь – ненастьем.
Так вот глядишь – все на месте: люди, дома, сновиденья, даже в забытом богом подъезде можно увидеть в свет направление…
Светает… спокойно… так не бывает!…
Я словно покойник; холодный и смелый, яко воин убитый… время уходит, а ты, но кто, кто же мне ты… аскет и еретик… нудист неприкрытый…
Кажется мне, что мир раскололся на то, что мое и то, что чужое; чужое мне близко – свое не понятно и так бесконечно, что кажется поезд, поезд… поезд… поезд, ползущий (допустим куда-то) станет движением из мерти в мерть, люди и я как будто солдаты отправленные на смерть…
Нет…, что за бред… спать! Надо спать! … хотя ни мне рано вставать… смерть не так уж и плохо, Кто же Тот Кто-то, Кто знает хоть Что-то среди Знающих Все?
Так идешь, идешь и смерть – глупо! Хотя опять же сидишь, сидишь и… и всё одно…
Наверняка в этой жизни что-то не так, словно все сошли с ума, перестав на время быть собой, и это время затянулось на всю жизнь…
Позже понимаешь, что надо что-то менять, а уже достаточно поздно; думаешь, что подождешь, а еще чуть-чуть и нечего будет ждать; что необходимо в срочном порядке решать, а вдруг в никуда исчезли силы.
Так вот и живешь, загоняя себя в острый угол непонимания. Думаешь, что прав, действуя по знакам, по принципу разума, а все зря и пусто…
Понимаете, трудно понять до конца – о чем язык не в силах сказать о том, что дает свое… как понять «дембелей», да и вообще людей, державших в руках оружие; как понять их состояние и, может быть, ту боль, вскормленную 2-мя годами или больше… и как объяснить скорбь…
Быть… Как быть?… да и стоит ли быть вообще?
Допустим, я видел глаза, а в них Бога, … но есть ли он, а может, и нет?
Трудно не сломаться и остаться собой вопреки всему: вопреки искусу крови, вопреки искусу славы и почести, вопреки всему и всем, …
Но кто же сильный и что есть сила…
Еще шесть часов, шесть с половиной непрерывности в блеске ожидания – вокзал … вокзал встреч и разлук, разлук и встреч в связке перипетий и железнодорожных развязок, а за всем стоит… неважно… и наивно, стоит лишь закрыть глаза, … коль это ничего не изменит, не лучше ли раскрыть глаза и видеть, хотя видеть, наверное, грех так как зрение вряд ли дает понимание…
Ах да, о чем же он говорил? – ни о чем, просто спросил, зачем я ездил в Москву? И цель моей жизни?
Восемь ноль-ноль … не может быть, чтоб оставалось … хотя пятнадцать минус восемь равно семь…
Как медленно тянется время, словно ночь и день сговорились… что за лента небытия Ярославского зала ожидания…
Будто ждёшь того, кто уже никогда не придет. Будто время играет в «гляделки» и кто кого непонятно … время, время, время…
Нет тебя, почти нет денег, но есть билет… (хм) … меня даже ждут, только я не сказал когда буду…
А может не ехать – просто остаться и все…
Нельзя
Вечерний поезд на Москву отправлен утром и со мной
На верхней полке я лежу
и думаю – «что там с тобой?»
Вечерний поезд – стук колес, увозит вдаль от тех проблем,
Которые все ждут меня
готовы с чертом на размен
А я лежу, мне ни почем – дела, заботы, суета,
Москва, Москва и голова
одной тобою занята.
Что день? Что свет? К чему ответ? Вечерний поезд не обман,
А в голове, а в голове
волос твоих густой туман.
Забыть про все я не смогу, быть может, просто не хочу
Зачем себе все время лгу,
что все невзгоды по плечу.
Я – человек, не полубог, хотя как будто всемогущ,
По позвонку скользит к мозгам
сомнений ядовитый плющ.
Вечерний поезд на Москву
Отправлен все же не со мной.
На верхней полке только тень,
А я остался лишь с тобой…
В Е-бурге сейчас около полудня, как там они… правду говорят, что пока следить за минутами время тянется бесконечной нитью… хотя следи, не следи – без разницы, в любом случае, раньше поезда не уедешь… жаль…
А голова, не спеша и еле заметно, проваливается в густой, белый туман; глаза закрываются, но через некоторое время открываются и кажется, что тянется тягучая вечность, поскольку минуты, словно замедленные сменяются, а порой просто неподвижно стоят. И так час за часом монотонно и однообразно капает время, капля за каплей кап… кап… кап …
А ты, облокотившись на сумку, тщетно пытаешься бодрствовать, дабы не заснуть, но кап… кап… кап… и ты начинаешь думать, пытаясь сохранить хотя бы частички растерянного сознания, но кап… кап… кап… кап…
Неожиданно из тумана выплывает вопрос «Чем мне понравился город Москва?», а потом кап… кап… кап…
И снова в туман застилает сознание, погрузив тебя в бездну безумно-сочного серого цвета (и все кап… кап… кап..)
Город чужой и незнакомый -
Встречает огнями, но все же не греет
На темном перроне никто не встречает,
Меня уходящим никто не заметит…
И лишь машины гудят неуклюже,
Улиц московских сгорблены спины.
Я не узнаю случайных прохожих,
Я не пойму, меня не обнимут.
За горизонтом смеется дорога,
Стуком колес, чаем в пакетах,
То ли от дьявола, то ли от бога
Отправлюсь я в путь – оттуда и где-то
Голос любимой покоем украдкой
Ляжет неслышно на пыльные плечи.
Нежно погладит дорог отпечаток,
Моего непокоя погасит свечи.
Ну а сейчас ночными огнями
Город глядит в зал ожиданья,
Завтра я буду мотать километры,
Чтоб разгадать секрет мирозданья…
Стоп! Ну, уже хватит капать
Нет, я понимаю, что циферблат, что электронное табло… красные тараканы собирают черные крошки с черной скатерти судеб – ей богу смерть лучше ожидания… смерть…
Смерть и память, дорога, путь, прошлое, памятная дата…
Печальная дата 20 января 2000г. - смерть Андрея Валентиновича Фёдорова. И только сегодня во вторник 25-го я осознал, что случилось. Похороны... не веселое зрелище. Гроб с телом, скорбные лица и слезы в глазах… утрата лучшего учителя в этом мире.
Холодное, оплывшее лицо, закрытые глаза, сомкнутый рот и безмолвное спокойствие смерти. В красном гробу лежало тело, одетое в выглаженный
чистый костюм, красиво завязанный галстук и аккуратно зачесанные волосы…
30 лет и уже...
Пустота и боль утраты переполняют меня по мере созерцания строгого и спокойно-белого лица, но не смотреть, я был не в силах. Прощание, вынос тела, остается даже ощущения того слабого запаха, источаемого телом (как будто я сейчас стою у него).
В тесной комнате квартиры, переполненной людьми, у гроба, точнее в ближнем к нему углу, стоят венки - много венков, сидят на скамейках в трауре родные подле самого тела и плачут. По другую сторону другие люди, мужчины без головных уборов и женщины в платках.
Выйдя на мороз, пытаешься восстановить в памяти картины прошлого, его глаза, улыбку, речь, голос, движения и жесты...
Но перед глазами одно - спокойно-белое лицо...
Идем в школу, посреди мороза и легкого ветра, озяб, я в озябшей руке несу цветок. Начинают замерзать ноги, но в душе только начинают заполняться шлюзы, в глазах нет ни капельки слезинки...
В школе прошибает слезу...
Жизнь, словно свечка, горит в полутьме
И мы забываем в мирской суете
О близких душой, хотя не родных,
Живущих с тобою и тоже живых
Был человек, а вот его нет,
До боли простой и не сложный ответ
Мой лучший учитель, а я вас не знал
И на выпускной не придете вы бал
И ваша улыбка ушла навсегда
Навстречу звезде в никуда, никуда
Если есть «никуда», то где же это место?
Был… почему был? Нет, я понимаю, что не слышно, до боли знакомых шагов приближающихся к порогу и т.д. и т. п.
Но разве человек только тело, если Пушкин был, но был ли он? … я думаю, есть; разумеется, что тело свой век отжило, а душа?
А память? А прошлое? А духовные узы? … разве это исчезло?...
Мы же не говорим о тех, кто вышел на пять минут, что они ушли на век; ни оплакиваем того, кто уехал в командировку или просто в другой город… так отчего же мы говорим, что тело это жизнь? … и оплакиваем то, что осталось…
Если листья превращаются в землю, земля рождает листья… то, смерть рождает дорогу?
Но в любом случае дорога рождает шаги, и усталость, будучи итогом шагов… чем отличается от смерти усталость? … по мне, они обе есть итоги, но не более, скорее переходный этап, нежели конец цитаты…
Нарисуй мне дорогу, уходящую в небо
Улыбнись на прощанье, отпусти меня в путь!
Не жалей обо мне, моя жизнь словно небыль
Если сможешь, прости, ну а лучше забудь.
Ты не думай, я так, по-другому не проще
И прошу, не сердись по другому нельзя
Я раньше-то был не то, чтобы очень,
А вообще я не был, отпусти меня в путь
А дорога спешит из итогов в пороги,
Ты не знаешь и я не смогу рассказать,
Как в пути в город свой на окраине неба
Напослед отдохнув, оглянулся туда…
Туда – в полумрак уходящего счастья;
Туда – в кутерьму, сутолоку и быт;
Туда, где осталось забытое счастье;
Туда, где меня тебе не забыть.
Но лучше забудь, оставив память бумаге,
Если сложно одной – ты другого найди
И не спеши, мы встретимся вскоре
Не жалей ни о чем, мы встретимся – жди!
Жди, если хочешь, ну а лучше уж действуй –
Жизнь бесконечна – не бесконечны дела,
В солнечном городе встретимся в пору
И ты не умрешь – так было всегда…
Но прав ли я? … время… кап – кап – кап… время все поставит на места…
Время… время течет быстрой и бурной рекой, человек находится в бурлящем потоке. Камни и палки, образуя на водоворотах странные сюжеты, создают события. Из событий вытекают судьбы, вытекая из одного события в другое. И человек не способен что-либо исправить, даже в том случае, если предварительно он все обдумал. … человек – крупица, но из крупиц состоит пустыня… но тогда получается, что человечество – пустыня … так?!?! …
О чём это я? …
А впрочем, что бы ни было, судьба есть, была и будет… и не перестанет быть таковой до скончания рода человеческого.
Но если судьба знает и повелевает нами, то почему мы повинуемся? И повинуемся ли мы ей? И что есть судьба? И для чего? ... А может мы – это судьба? ...
Человек, люди, человечество, народы, расы – для чего все это? ... Что бы было всё понятно? … или наоборот? ...
Не знаю…
Но отчего же все так… отчего???? Не от того ли…. Что…
Моя страна торгует именем Христа
А также всем от чести до ресурсов.
Важны лишь только имена,
Все остальное дело ГОСТ’а
И именуясь «Третий Рим»
Крича «по праву первородства»
Третичными руками мы блудим
И лицемерие есть высшее искусство.
В ней каждый полон страхов за свое,
Свобода остается только словом.
На деньги заменили нашу жизнь.
Душа как-будто атавизм –
Скорее для прикола.
В отчизне я с рождения должник,
За газ, за свет и за уют
Здесь каждый кредитор.
И жизнь моя в кредит.
Все от меня чего-то ждут
И до сих пор работа палача
Ценней труда простого хлебороба
Богач – и он же есть бандит.
Трудом здесь сложно заработать
Достойный кров, приличный быт.
Я, будучи поэтом, всем этим, крайне, сыт
Все очень просто я – Россиянин
Мне очень стыдно я – Человек
Наука – есть орудие убийства,
И всюду призрак Гильотины,
Станок издателя – как дыба.
Ведь спрос важней, чем истина в словах
И если рейтинг «Гамлета» вдруг станет выше,
Чем рейтинг лучшего порно
То выбор крайне очевиден.
Жизнь человечества – глупейшее кино
Из года в год мир птиц все глуше слышен,
Все люди говорят о мире и добре,
Но войн не меньше и люди улучшают танки
Политика – не старое вино,
Но рядом с нею отдыхает и Вакханка.
Все говорят, но слово превращается в туман,
Меня ж за правду низвергают,
Они скорее месть простят,
Добра и чести – не прощают.
О, жадность – ты людей кумир,
И люди породили воровство, насилие
Войну и «человеческую гнилость»
И продавая все подряд
И низость высшее из благ
И власть важнее сути.
Важней всего – кто виноват
Людской мир очень быстро судит
Фемида человечества слепа
И я боюсь гадать, что завтра будет…
P.S. А рабство хоть и отменили
По сути, каждый человек
В системе человечества не более, чем раб.
И казино взамен роддома для них
Нормально и отлично…
Ночной родник в знойный полдень –
Высшее блаженство, идущего сквозь день.
Весенние листья, венчающие пчел,
Как радость юности первой любви.
Первая гроза, заставшая врасплох
Ночной дождь в окнах и зимние узоры на стекле,
Разве это не прекрасно?
Кап… вот и цитата из прошлого…. Интересно я и я, тобишь некто я, но иного склада, хотя и во мне… нечто из недавнего прошлого…
« - Мне уже семнадцать лет девять дней и шесть часов сорок пять минут. Много? Мало? Или…
- А что «или» …
- А то, что … да просто так вот!
- Ну да?
- Да ну!
- Ну и что с того?
- Не знаю, вроде, ничего…
- Может быть?
- Знаешь, последнее время я почему-то почти ни о чём не думаю. Просто не думаю и все. Вот впереди два выпускных класса одиннадцатый и пятый, а потом в училище…
- ну и что с того?
- да ничего – одна фигня.
- Фигня, говоришь, а ты уверен?
- Уверен хоть ты и разум, и сомневаешься, я думаю, что уверен!
- Вот как … ладно.»
Раб…
Раб ли я? И стоило ли ночью отдавать тем людям половину моих, до коликов, смешных денег… а меня предупреждали «не ходите дети в Африку…» … когда, вопреки совету решил прогуляться вокруг вокзала, да и к тому же ночью (вот гений!) … думаю да, ведь, как ни странно, я уважил их мир, оставаясь собой до конца… мой мир…
Мой мир – это то, что я храню от других и, зачастую, от самого себя. Я его могу видеть и слышать, но я не могу сделать так, что бы кто-либо другой смог бы до него дотронуться, коснуться и его почувствовать. Я не смогу тебе открыть его красоту и утончённость, ибо в каждом слове, которое будет искренне о нем, ты будешь разочаровываться во мне (или наоборот)… это мир не только моих чувств и желаний, я очень хотел бы тебе показать, но не знаю, как это сделать понятней… но дело не в том, что мне там скучно и одиноко, нет, …
Просто дело не в том, что он сер и скучен, точней наоборот, он настолько красочен, интересен и глубок, что мне очень хочется поделиться его светом и счастьем. Я хочу дарить свет его солнца, голубизну его неба, кристальность речной воды, прозрачность и свежесть его воздуха, красоту гор и полей, зелень листвы и белоснежность снега, красоту городов и людей, в общем, то, что дарует мне спокойствие и истинную силу (как света, так и тьмы, обратите внимание!!!).
Чаша света и тьмы уже полна и я готов указать дорогу в мой внутренний мир, туда, куда уходит мой взгляд и там, где есть то, что делает мою жизнь жизнью, а не существованием… то, что я называю душой.
Глупо! Глупо и тяжело врать себе, утверждать, что все хорошо и прекрасно, улыбаться и танцевать… НО ЗАЧЕМ???...
Страсть! Страсть к опасности (или просто опасности)… идти по канату, по тонкой струне меж ветрами над высоченной пропастью, обрезая страховку и подпиливая проволоку под ногами… чувство страха и боли, прекрасный союз для … для… Для Гамлета (принца датского)
Стена, окно, веревка ... достало всё и лица те же
Стена - уткнуться и молчать, глотая слёзы в тишине
Что вы смотрите! Не надоело!!! Жалеете...
Ну-ну давайте - добивайте... Советы? ... да конечно так и быть...
Хотя знаете мне всё так же пусто...
Окно - облака в квадратах проплывают...
Рвота мыслей и слов! Синяя пена на бумажной холстине.
И не один, да тошно... улететь бы...
Жаль крыла поломаны, да без перьев...
Верёвка - руки резать бесполезно, яд отторгается
Я нужен? Кому? Вам?
Что бы было, что отражать зеркалами пустых глазниц!
Да я же не рентабелен!!!
Я ничего не стою, ведь старая мебель хоть и молодая...
Ах да, кстати, хоть кто-нибудь спросил,
что я чувствую, живя между вами? ...
если живу...
Мне ваше прощенье не нужно... к чему вам я, когда у вас ваш мир...
Крик новорожденного, впервые вдохнувшего воздух
Радость влюбленных, ничего не видящих вокруг,
Пьяные глаза поэта, дописавшего поэму
Мудрость, пропитанная годами и светом (пусть даже тьмы)
Восторг нашедшего давнюю или не очень пропажу,
Счастье поднявшегося на вершину творчества.
Это ли не достойно восхищения?
Все равно ГЛУПО!!!!! Наверное, так оно и есть что: «Однобокая правда – хуже лжи!»
Я сам себе создаю проблемы, хлопоты, заботы, ведь как иначе быть? (тоже мне Гамлет нашелся)… одно интересно – причинять другим боль… но эта другая боль, не боль страсти, а боль души… острая пронзительная, пронзающая тебя всего и всюду…
И как быть? Что делать? Куда бежать?
Как сделать так, что б причиняя себе боль не причинять ее близким?
Почему те, кто ближе всех ко мне страдают тоже. Почему?
Лишь смерть едина в мире многообразий
Она одна и разночтений нет
Будь ты хоть царь, виновен, не виновен,
А всё одно – нам всем дорога в мерть.
И как ни жить с ответом без ответа ль,
Не плачь мой брат, моя жена –
Я дочертил судьбы уставший ватман,
Я за вторым пошел, ведь Брахман – это Я
Но все-таки жизнь прекрасна как никогда. Над пропастью неизведанного и пугающего будущего – на тонком волоске каната с оборванной страховкой … на грани света и тьмы…
Как сладостно замирать в муках боли и шока. Как приятно страдать!
Я вижу Голгофу… на ней… боже… я.
Ну, кто же успел, ну кто же распял меня?
Ведь я не святой и даже не черт,
Но я на кресте, кровь бесшумно течет.
Безумная боль, слабость в руках,
Свобода души, свобода в словах.
Слышится смех, слышится плач,
Похоже, смеется и плачет палач.
Гвозди в руках, гвозди в ногах,
Череп и книга – свобода и прах.
Лица людей совсем не похожи,
Лица людей – скорчены рожи.
Женщина плачет, ей больно как мне,
Ведь я ради них распят на кресте.
Стражник смеется ухмылкой тупой,
Ребенок стоит, очарованный мной.
Один говорит; « Он умер за веру!»
Другой же в ответ; «ну какая тут вера?
Он просто дурак, раз позволил распять,
Позволил гвоздями к доске приковать.»
Третий твердит – « Он просто изгой,
Вор и насильник, зачем нам такой?»...
Я же с собой заберу все грехи,
Живите же люди, пишите стихи,
Про то, как меня гвоздями за веру,
Как вора, изгоя, дурака. … За измену?
Небо! Небо!
Небо и любовь – это всё!
Все, что нужно для полета!
Но все же нутро, которое почти не подводит, предвещает мне беду.
Какую?... Падение с неба, с поднебесной выси на голые камни бытия, словно корабль в буре я мчусь под шквальный ветер на скалы, не в силах справиться с парусами.
Надежда! Только ты со мной! Я должен сам выплыть и спасти корабль, пусть Вера и Любовь, подобно крысам, сбежали. Это не такая уж и беда!
Ведь ты со мной, ты со мной, моя Златовласка, твое прикосновенье и дыхание, я ловлю каждой клеточкой организма и тем дышу.
Я знаю, ты мне верна! … Верна, но почему? ... стой!
Не отвечай, не надо… пусть это будет между нами … пусть бумага своими слепыми глазами не узнает нашей тайны… пусть никто (кроме нас) не расскажет этой тайны до конца. Да об этом знают: … но они не знают главной нашей маленькой и светлой тайны. Пусть лишь Ночь да Тишина прочтет эту тайну в наших глазах… Пусть! Не страшно и то, что Дьявол узнает о ней. Он ее не поймет, ибо не слышит музыку наших сердец…
Моя милая Злотовласка…
Белые стены, седой потолок –
Ты этот мир одолеть все ж не смог.
Братья в халатах, врач, медсестра,
А за окном ожило «вчера»…
Мудрая горечь, гнедая тоска,
Время песчинкой дрожит у виска…
Тихо и странно часы на стене
Словно застыли, как вой при луне…
Опыт пространства – полета извне,
А ты так хотел быть соплей на стене,
Удавкой на шее, ударом под «дых»
Знать тех, кто вчера был живее живых…
Мало ли что? Где? И когда?
Тебя оживит лишь живая вода –
Слов и лекарств терапия пуста
В, знаний стихии, где сила не та,
Что люди не зная, считают за власть –
Им слишком привычна белая масть,
Им просто так легче не думая жить
«Быть иль Не быть?» - им никак не решить
Рано или поздно надо пожинать плоды, посаженных тобой, деревьев. Надо отвечать за твои промахи, поступки и лень. Я вынужден уйти из этого класса. Зачем? Затем, чтоб избавить себя от лишних проблем. Конечно, это не избавит меня от других проблем (то есть учиться будет легче, но «входить» в другой класс). Я сам себя довел до этого, сам понизил свой уровень и сам возрастил, словно аленький цветок, свою толстую и наглую лень. Так что приходится менять одно судно, чтоб прибыть в мой порт и поменять большой и красивый фрегат, на старый и потрепанный парусник, что может быть даже к лучшему…
Но выбор сделан и через месяц, в следующем порту я пересяду на этот старый и маленький парусник
Музыка – это все! … Все, чем я полон… Музыка – мой образ мысли и жизни … паузы и репризы, аккомпанемент и соло скрипок…
Для меня жизнь – музыка. Музыка боли и страха, … музыка радости и печали, … музыка слез и смеха, … и музыка полета…
Кто ее слышит? А кто нет?
И когда труба протрубит отбой,
Соберет войска на обратный марш
Командир мальчишка, но уже седой
Скажет нам: «Пора по дома, назад»
Из окопных стен выйдет наш отряд
Нас осталось мало и к чему винить?
Я вернусь домой – навсегда солдат
По другому мне уж никак не жить.
И когда замолк оружейный гвалт,
Я на век оглох, такова судьба,
Мой шинельный стяг, может не судьба,
Да вот кровавых дней все же не забыть
Не забыть друзей, что ушли навек
Не забыть врагов – все же человек
Не забыть ту боль, значит дальше быть,
Только как сейчас в дом свой путь сложить
И оглохший в миг, порохом пропах
Сапогов кирза, да чужой бушлат
Эх, матросик был «не разлей вода»,
Только пуля в лоб ему путь нашла
Не хотел снимать да вот слово дал
Надо воевать – он довоевал
Завещаньице, ох, невелико,
А в бушлате том, хоть тепло,
Да вот не легко
И тяжел мой шаг, тяжела рука,
Стал страшней зверей, не боюсь и льва
Да не хрустнет снег, под ногой моей –
Я разведчик был и не гнал коней
Вроде бы конец, да слеза, как нож –
Режет по сердцу – водкой не зальешь
В каждом сне ползу, вдруг да выползу
Сквозь узоры пуль сквозь нее – черту
Через черточку разделения,
В тишине ночной без ранения
А товарищ вот, не дополз – уснул…
Жаль не разбудить…
Дыхание жизни переполняет всего меня, делая ничтожным все обиды и слова. Люди, как в тумане, исчезают и появляются передо мной. Слова шумят, как прошлогодняя листва, взгляды, … а что взгляды? Только лишь суета, больная и бестолковая, да усталость от постоянной беготни, И БОЛЬШОЕ ПРИБОЛЬШОЕ НЕБО!
Ох, если бы мне, словно птице, жить одним небом! Но, увы, я человек – ходячая тварь, живу среди подобных подобно им и иногда, как они (они тоже твари). Они очень смешны в своей попытке достать меня, они не любят задирать головы и летать, но и они же не любят тех, кто парит над ними. Они боятся того, кого не могут достать. Они жестоки и ненасытны; способные присвоить себе или растоптать все святое и чистое.
Но я им не доступен, ибо они не могут летать, так что … «да будет свято небо!»
Отнеси меня на Бабий Яр,
Я бы сам пошел, да вот не держат ноги,
Кто виновен в том, что там моя жена,
Что пшено дороже воли?
Как кричать, когда в глазах туман
Изо рта не голос – пена,
Пена хрипа, боли, пустоты
Жизнь моя нужна ли боле?
Деверь мой еще весной,
Съев коры с крапивой, помер
Отведи меня на Бабий Яр,
Опустите дула автоматов
Ухожу от боли и потерь –
Мне пора увидеть Брата
Я не знаю, нужен ли своим,
Но шеренги пыль с дороги подняли
За крестами новые кресты,
Ну а между звезды,
Но иконные ль?
Я пойду на Бабий Яр,
Там мои Деды и Прадеды,
Там закат, как отпевающий пожар,
Там в слезах ночи могила Матери
И, казалось бы, ну что с того –
Время на часах кричаще новое,
Только плачут образа Христа
И леса редеют, превращаясь во поле
Только голод, голь и нищета,
Как века назад, немы безропотно
До пожара, до ножа, до безумства,
До тоски без голоса…
Только рядом с этой нищетой
Кто-то ест икру с омарами
Миллионы за приезд,
Да детишкам рубль, «Чтоб не плакали»
Только деньги, словно образа,
Словно та звезда в Медведице
Да поэта стары старые глаза, юноши нелепого…
Вы помните, как один, не то чтоб человек,
Но пришедший в облике, да в образе
Выбрал путь…
А все же жаль Христа…
Мы его видать не поняли…
Кап… вот и след от ночи растаял… безвозвратно…
Интересная штука ночной зал ожидания… ночной вокзал прозы прошлого, стихов будущего и безвременье настоящего… платформа эпох, внучатое детище постоялых дворов, безголосый сборщик человеческих судеб, извечное скиталице прошлого и дом приходящих призраков прошлого…
Ну вот, скоро и поезд, из пустыни в пустыню, скоро почтовая карета увезет меня из прошлого в иное… Еще день назад я был в Оптиной Пустыне, а теперь в Бург, к тромбону, к сессии, к делам, к дому…
И красный шарик, под куполом, словно, уставший клоун из шапито, он сильней этих стен, держащих меня и «дембелей» (кстати, один из них мой нож умыкнул, мерзавец), но клоун, по-моему, есть олицетворение Бога, так как, его грусть и радость и есть наша жизнь, а цирк это тоже церковь, ... но в ней не хор поет, а стон тоскующих животных по своему дому, хотя что дом? Где он? Куда Дом? И за что Дом? …
Запах листвы после дождя, свет луча,
Окрасившего тучи в разные краски.
Мазок кисти по холсту
Вечерние плечи в теплой ванне,
Новые открытия, дающие Новое
Старинные вещи и корни прошлого
Да здравствует жизнь!
Жизнь прекрасна!
Скоро на чёрной скатерти появятся мои тараканы, подарившее мне вечность длинною в ночь между сумеречным автобусом из Козельска и дневной каракатицей до Екатеринбурга… да, уж а первая каракатица была красная с желтой полосой на боку… поезд… поезд… поезд…
Странная штука поезд,
лежа, а все- таки едешь,
Как «Интернетовский поиск»,
лишь на запрос не ответишь
Мерно качается поезд,
в такт с ним качаются вещи
Будто бы так захотели –
не остановишь, нет, не успеешь
Раньше, быстрее, чем полок тревога,
всполох колес, речь машиниста
Скорее часов никак не успеешь, даже сказать «Asta la viste»…
Странная штука поезд…
Лежа, а все-таки едешь…
Кап… а все же жаль, что люди не хотят летать… ей богу жаль… ага, зато каракатицы ползают, в окнах проплывают нефтяные вышки, поля, дома и все такое, вот…
Ну, вот и мои тараканы выползают… интересно, на постель хватит или нет? Там разберемся…
Перрон – бесконечное столкновение судеб, сумки, бабки, семечки, жизнь, смерть, горе, счастье, радость, смех – я понял, Перрон – это наша реальность… точно… наша реальность, как она есть… это дом дороги, а значит… А сила – это наша душа, вот как я думаю, кто чист душой тот и силен… сила духа и делает всемогущие Перроны ничтожными, а государства низвергает в пепел, а все прочее детали… хотя… нет, я все же прав мышцы, деньги, власть, страх и множество чепухи подобного рода не стоят и одной миллиардной частички чистой души, а значит, чистый Дух и есть сила!!! (в конце концов, только чистая Душа с сильным Духом способна остаться собой до конца, сохранив честь, если, даже и потеряет невинность… достойно и стойко пройдет весь путь… я так думаю)
Ладно, вот мой вагон… полка сверху… «вот поезд тронулся…» …
До обидного мало, до противного много
Мне отмерено времени
Между стрелок часов и засовов ночных
В глубине мирозданья, над поверхностью мира
Между стылости истин и горячности лжи
Свой отмеряю век, достойно пути
|
|