Тик-так... Огромный маятник башенных часов качался туда-сюда среди пыльного полумрака. За немытым со времен царя Гороха маленьким оконцем выл оголодавшим до полусмерти волком зимний ветер, а где-то рядом из прохудившейся трубы тихонько капала вода. С чуть слышным позвякиванием крутились шестерёнки механизма, все они были разными -- большие и помельче, быстрые и медленные. Где-то недовольно ворчал усталый электромотор, а в воздухе пахло машинным маслом, сыростью и крысами. Тёмка разложил по деревянному настилу старые картонки, завернул в свою куртку три кирпича и устало, привычно уже, прилёг на эту импровизированную постель. "Скучная работа у маятника, -- подумал он. -- Отсчитывать мгновения нашей жизни. Мы рождаемся, живём растём... Потом стареем... И умираем. А они, маятники, остаются. И всё помнят. Вот этому, например, лет двести уже. Не хотел бы я быть таким, как он -- наскучит за двести-то лет, наверное, чужие жизни отсчитывать. А своя -- никакая вообще. Прямо как у моих родителей: дом-работа, дом-работа, дом-работа. Тик-так, тик-так, тик-так..."
Здесь, в отличие от подъездов и чердаков, было тепло даже в лютый мороз -- по всем стенам в несколько рядов висели ржавые батареи. "Наверное, чтобы часы не простужались и не болели. Они же ста-а-аренькие", -- подумал Тёмка когда из любопытства впервые оказался здесь.
Тогда он пришёл сюда не случайно -- уж больно любил в самом детстве фильм "Приключения Электроника", а там как раз в такой же башне всё самое интересное во второй серии и происходило. Оба главных героя были ему очень симпатичны, хотя мечтал он, конечно, оказаться на месте Серёжи Сыроежкина... А тут ещё и песня из этого фильма в голове крутилась постоянно:
Бьют часы на старой башне,
Провожая день вчерашний
И звонят колокола.
Всё что ночью было страшным,
Стало тёплым и домашним,
Новый день придёт с утра...
Эту песню Тёмка когда-то в школьном хоре пел, его даже на городской конкурс посылали.
Именно поэтому башня с часами в центре города, которую так любили фотографы, зарабатывавшие на открытках для безразлично-сытых туристов, была просто обязана была приютить мальчика. И приютила -- вот уже два месяца, как она стала для Тёмки домом. Здесь были аккуратно разложены на деревянном полу все его нехитрые пожитки -- купленные в привокзальных ларьках мыло, зубная паста со щёткой и новенький плеер, в котором была одна-единственная кассета -- "Scorpions". Её-то он и слушал по ночам, периодически меняя батарейки, которыми запасался заранее. Днём оставаться здесь было нельзя -- в любой момент мог прийти старик-часовщик, который присматривал за механизмом. Однажды Тёмка его даже видел: дед был словно злобный карлик из мультфильма -- сморщеный и угрюмый. По его виду можно было сказать, что он ровесник самих часов.
Правда, романтичной, как в том кино, башня совсем не казалась -- пыль, грязь и паутина. Ну что ж, Тёмка уже давно понял, что кино и жизнь ("жисть", как любил говаривать их школьный вахтер) -- вещи совершенно разные.
Мальчик уже собирался натянуть наушники и включить свою любимую песню "Holyday", как ему помешал неожиданный гость.
-- А, опять пришёл! -- заулыбался он. -- Ну давай, покормлю тебя!
Крысу не звали никак. Просто Тёмка ещё не придумал ей имени, хотя и собирался. Познакомились они не при лучших обстоятельствах: когда мальчик спал, то почувствовал у себя на ухе частое-частое дыхание какого-то существа. Испугался сначала, вскочил, но крыса не убежала -- лишь отпрыгнула немного в сторону. Вопреки первой естественной брезгливости, скорее интереса ради, Тёмка бросил ей кусочек печенья, и... уже дня через три они стали друзьями. А однажды, взяв эту крысу в руки (она уже охотно давала себя гладить) и внимательно её осмотрев, Тёмка сделал открытие:
-- О, да ты ж -- парень! Мужик! Ну всё, дружбан теперь будешь. Я ведь тоже -- Крыса. По гороскопу только. И почему вас люди не любят? Нормальные ж вы звери, не хуже котов с собаками в принципе. Я вот тоже вас раньше не любил, пока с тобой не познакомились.
Вот и нас никто не любит, -- продолжал Тёмка, поглаживая крысу указательным пальцем за ухом. -- Наверное, потому, что они тоже не знают, какие мы. Какие на самом деле. Но уж не такие дебилы как они, это точно.
Что ж, раз ужин на двоих -- так на двоих. Поцарапав до крови палец (чёрт бы побрал эти пробки из толстой фольги!), Тёмка кое-как открыл бутылку дешёвого молдавского портвейна. Конечно, сам бы он его в силу своего малолетства не купил, помог знакомый -- вокзальный бомж по прозвищу Савельевич. С ним отношения были чисто деловыми -- Тёмка платил за обоих, тем более, что зарабатывал он тогда, в свои 14, в несколько раз больше, чем все члены отвергшей его семьи вместе взятые.
-- Ну что, зверь, давай! За то, чтобы и у меня, и у тебя всегда по своей норе было!
Роль хрустального фужера для крысы с успехом исполнила алюминиевая пробка от бутылки с кефиром. За время жизни здесь Тёмка сделал ещё одно занятное открытие: эти животные -- отнюдь не дураки выпить. И даже очень ручными и забавными после этого становятся.
-- Ты ж у меня умный, ты ж всё понимаешь.
"Вот, чёрт, опять работать завтра, -- думал Тёмка. -- Рожа-то после портвешка будет -- ой-ёй. А мне с людьми общаться..."
В электричках, где он тогда, в восьмидесятые, продавал откровенно антисоветские газеты, менты редко докучали пацанам-торговцам. В городе -- да, бывало. Общение маленького газетчика с "органами" иногда заканчивалось штрафом и "телегой" в школу, где директор и по совместительству парторг потом долго совещался с его отцом (тоже парторгом крупного предприятия) "что же с этим волосатиком-антисоветчиком делать". В конце концов, отец махнул на всё рукой (своя карьера-то дороже!) и из школы Тёмку попёрли. А вскоре -- и из дома. Впрочем, это уже совсем другая история...
Однако милиционеров Тёмка ненавидел совсем не за это. Всех. Было почему.
* * *
...Они познакомились под стук колёс, когда Тёмка возвращался в свой город после проведенных у бабушки летних каникул. Едва войдя в купе, Тёмка увидел на полке напротив своего места спящего пацана -- тот лежал, уткнувшись носом в перегородку на голой, обтянутой синим дерматином полке плацкартного вагона. Его тело в белой майке и темно-зеленых вельветовых штанах "в облипку" сразу притянуло к себе Тёмкин взгляд. Волосы паренька были иссиня-чёрными, и, судя по всему, давно не мытыми. Зато носки -- на удивление белоснежными (тогда, в восьмидесятых, это было писком моды).
Мальчик в белых носочках,
Мы подружимся -- точно!
Это Тёмка сочинил сразу, после того, как обвёл взглядом его тело. Вообще он уже давно заметил у себя странную особенность -- иногда рифмы, причём, чаще всего, одновременно с мелодиями, рождались в его голове сами собой. Впрочем, никакого особого значения он тогда этому не придавал. Равно как и другой своей странности -- умению предугадывать события, а иногда даже -- и вызывать их. Вот и сейчас, лишь успел Тёмка подумать, что хочется увидеть не только изящное тело юного незнакомца, но и его лицо, как тот мальчик проснулся, сел на вагонную полку, зевнул, деликатно прикрыв ладошкой рот и потянулся примерно так, как это делает очень породистый кот после сна. После чего ещё не до конца соображающими глазами посмотрел на попутчика. "Какое чудо, -- подумал Тёмка. -- Я хочу, чтобы ты был моим Другом".
-- Ты тоже до конца едешь? -- спросил мальчик.
-- Да. Артём, -- Тёмка протянул руку.
-- Валентин, -- явно пытаясь казаться взрослее своих 13-ти ответил сосед по купе.
Вот и ты, как все пацаны, басом разговаривать пытаешься. Я же слышу -- не твой это голос, -- подумал Тёмка. -- А какой, интересно, у тебя настоящий?"
Ребята разговорились, и голос Валентина понемногу стал озорным и очень мальчишечьим. Выяснилось, что живут они не только в одном городе, но и всего в одной остановке друг от друга. Уже подъезжая к столице, Тёмка сбегал в соседнее купе, где выпросил у ехавшей там семейной пары ручку и тетрадный листочек, они с Валентином записали на нём свои телефоны, разорвали клетчатую бумагу пополам и, улыбнувшись друг другу, спрятали половинки листка в карманы.
* * *
Тик-так... Маятник продолжал отсчитывать мгновения Тёмкиной ночи. Крыса, вдоволь наевшись печенья, давно убежала куда-то по своим крысиным делам. Хлебнув ещё немного портвейна (от него во рту появился странный вяжущий вкус), мальчик развернул фольгу плавленого сырка, чуть-чуть откусил и задумался. В наушниках играли "Scorpions":
"Let me take You fare away..."
"Вот бы ты пришёл и сказал мне это -- "позволь мне забрать тебя далеко-далеко", думал он. -- Я бы пошёл. За тобой -- пошёл бы. Прямо сейчас".
Тёмка покосился на механизм часов. Вот они -- эти две огромные шестерёнки. Вращаются, правда, медленно. Нужно всего лишь голову между ними просунуть -- и всё. Пусть не сразу, не моментально, но уже совсем скоро он будет там же, где Валька, и где, может быть, они, наконец, снова встретятся. "Но ведь он не зовёт, -- думал мальчик. -- Значит, или ему, или кому-то ещё очень нужно, чтобы я оставался здесь. Что ж, останусь пока. Может, ещё пару минут, может -- пару дней. Хотя, если без него, без моего Вальки -- зачем?.. Зачем теперь я?!!"
Огромные шестерёнки медленно мелькали бронзовым светом, шедшим от тусклой лампочки, и завораживающе манили Тёмку к себе.
* * *
...В тот день Тёмкины родители решили съездить в гости к тёте. На целые сутки! "Ура, свобода", -- подумал он и вытащил из-под обложки учебника по географии тот самый листок бумаги, на котором ещё тогда, в купе поезда, Валька записал ему свой номер телефона. Голос нового друга был каким-то очень сонным, но, тем не менее, приятным.
-- Приходи! -- сказал Тёмка.
-- Адрес давай.
-- Нет проблем.
Уже через 15 минут друзья уже сидели на кухне и пили чай. Потом -- играли по очереди в "Тетрис" на Тёмкином "Синклере", который тот недавно сам спаял в радиокружке Дворца пионеров (были тогда такие чудо-системы, что подключались к обычному телевизору и грузились с магнитофонной аудиокассеты). А потом...
А потом Тёмка понял, что пора. Пора переходить к действиям. Тем более, что ему это было уже не впервой -- прошлогодняя поездка в пионерский лагерь уже успела научить его многому.
-- Валька, а ведь мы с тобой друзья? -- спросил он.
"А ведь чётное число -- к несчастью" -- подумал Тёмка. Но тут же прогнал от себя эту мысль.
* * *
Тик-так... Так будет всю ночь. Так будет очень-очень долго... "Странная всё-таки штука -- это время, -- думал Тёмка. -- С каждым взмахом маятника Валька становится от меня всё дальше. Интересно, а что будет, если остановить его и раскачать в другую сторону -- он вернётся? Нет, наверное. Стрелки-то всё равно будут крутиться так, как им положено... Их не переделать. Так же как не переделать этих взрослых. Что им до того, что для нас двоих наша любовь была миром, в котором мы жили. А теперь я живу здесь один. Здесь, в старой башне. Да, Вальке сейчас, наверное, лучше. Я чувствую, что лучше -- иначе бы он обязательно вернулся... Но почему он не зовет меня к себе?.."
Мальчик хлебнул ещё портвейна, перевернул закончившуюся кассету, лёг на старые картонки и закрыл глаза...
* * *
...После того случая они не виделись целую неделю. Тёмка Вальке не звонил, всё ждал, когда тот сделает это сам. Но этого так и не случилось. Наконец, Тёмка не вытерпел и набрал заветный номер.
-- Привет!
-- Ну здравствуй, -- как-то испуганно отозвался Валька.
-- Давай встретимся!
-- Не могу -- я уроки делаю... Ладно, давай.
-- Приходи на мою остановку.
Когда Тёмка спускался по лестнице своей пятиэтажки, то чуть ногу не сломал -- прыгал через три ступеньки сразу! И вот -- он, необычайно серьёзный Валька. Стоит у киоска и смотрит в потрескавшийся асфальт.
-- Знаешь, что, -- сказал он. Я не знаю, как это называется. Но я больше не могу без тебя жить.
-- Я тоже, -- прошептал Тёмка. -- А почему ты не звонил?
-- Ждал, что ты сам позвонишь... Думал -- а вдруг это так, просто игра такая?.. Боялся, что ты всё это просто в шутку.
-- Нет, Валька. Не в шутку...
С тех пор они стали встречаться каждый день после школы. Бродили по городу, катались на аттракционах в парке, ели мороженое. Потом, когда сентябрьскими, а после -- уже октябрьскими вечерами становилось темно, они отыскивали в парке самое темное местечко и долго целовались... Иногда Валька просил Тёмку, который был на год старше, помочь ему сделать уроки, чаще всего -- английский. Тогда они заходили в первый попавшийся подъезд, раскладывали на подоконнике тетрадки, и Тёмка, победитель городской олимпиады, в два счёта делал Вальке переводы, тем более, что сам всего лишь год назад проходил в школе то же самое.
А ещё у них было своё укромное местечко на чердаке одного дома неподалеку от парка культуры. Они сидели там на своих школьных портфелях, и Тёмка при свете зажигалки читал Вальке стихи из своей тетрадки. Собственные... Тот молча слушал, лишь иногда хлопая длинными, чёрными ресницами, на которых Тёмка однажды увидел даже слезу. Поцеловал его, и сказал:
-- Не реви. Это же не про нас с тобой...
То стихотворение было особенно грустным...
* * *
Тик-так, тик-так... И вдруг...
...Пустая бутылка со звоном тысячи маленьких колокольчиков, тысячи мальчишечьих голосов, разбилась о кирпичную стену!
-- Вот тебе, ментовская сука! Вот тебе, ублюдок!
Тёмка обнял колени руками и беззвучно, чтобы никто, в том числе и он сам, не услышал, заплакал... Иногда ему казалось, что, вдохнув, он больше никогда не сможет выдохнуть. "Путь лучше так" -- проносилось в эти моменты в его нестриженой голове. А маятник продолжал качаться...
-- Нет, я всё-таки сделаю это, -- тихо сказал он. Я буду с ним вместе. Пусть даже там.
Тёмка где-то то ли слышал, то ли читал, что ТАМ не бывает тел, бывают только души. Но даже то, что он больше никогда не сможет дотронуться до нежной руки Вальки, его ничуть не смущало. Быть вместе -- вот, что главное... Главное -- душа. Точнее, две души...
* * *
...Из-за деревьев доносилась музыка и виднелись огоньки -- в парке была открытая дискотека, на которой даже тогда, в холодном ноябре, любил поразвлечься народ. Но Тёмке и Вальке туда совсем не хотелось -- по давней уже привычке, они искали в парке самое тёмное место.
Наконец, нашли. Остановились и, одновременно, бросили на пожухлые листья тополей свои школьные портфели. А дальше всё было как всегда... Ноябрьский холод, от которого они оба совсем недавно дрожали, был напрочь позабыт...
И вдруг где-то, совсем рядом, хрустнула ветка. Тёмка и Валька испуганно оглянулись.
Метрах в трех от дерева, к которому один из мальчиков только что прижимал другого, стояли двое сержантов с дубинками.
Тёмка с Валькой бросились бежать, а их портфели так и остались лежавшими в листве. Им бы, глупым, в разные стороны, но даже теперь они не могли расстаться. Это их и погубило...
...Вальку, на котором уже живого места не было, из участка забирал отец. Когда он вошел в "дежурку", менты вскочили: перед ними был целый подполковник милиции в парадной форме! Расписавшись в каком-то журнале, он взял сына за шиворот и молча поволок к выходу. Тёмка, который лежал на полу за железной решеткой и пытался разглядеть хоть что-то левым глазом (правый слипся от крови), увидел только один взгляд Вальки, когда тот попытался обернуться, но тут же получил от отца оплеуху. Последний взгляд... Полный боли и щемящей тоски...
...Когда за дверью по-звериному взвыл мотор машины, менты захохотали, как животные. "У подполковника сын -- пидор! Ну блин, завтра всем расскажу! Гы-гы-гы!!!"
Что ещё пережил Тёмка в эту ночь -- говорить страшно. Но утром и его забрали домой. Всю дорогу мать молчала.
Молчала она и дома, а отец лишь укоризненно косился в его сторону. В школу он не ходил, но его никто и не заставлял. Тёмка просто лежал на своей узенькой кроватке, уткнувшись носом в подушку, однако не плакал. И даже не думал ни о чём -- не мог он уже ни плакать, ни думать. Разучился. Он уже знал, что случилось. Чувствовал. Ощущение было такое, будто всё содержимое его груди кто-то выдрал с мясом.
Лишь через четыре дня, в воскресенье, она сказала:
-- Хоронят сегодня твоего педика. Надо ему бетонную плиту на могилу положить -- чтобы не встал!
Тёмка вскочил, наспех натянул штаны, свитер и рванулся в прихожую, где накинул на себя свою серую курточку. Завязывать шнурки на кроссовках он не стал. Но тут дорогу преградила мать:
-- Не пущу!!! Хочешь, чтобы его отец и тебя пристрелил?!! Правильно бы сделал!
-- Пусти! Я ему, суке, самому глотку перегрызу!
-- Не пущу!!!
Мать держала входную дверь мёртвой хваткой.
-- Не пустишь? Не пустишь?!!
Тёмка изо всех сил двинул ей в лицо кулаком. Уже когда он бежал вниз по лестнице, сверху донёсся истошный вопль:
-- Тварь, сука, пидор! Чтобы тебя здесь больше не было!
-- И не надо, сволочи! -- огрызнулся Тёмка, и ляпнув, что было сил, дверью подъезда, побежал к Валькиному дому...
...На дороге вдоль дома Тёмка увидел только цветы -- его друга уже увезли на кладбище. Подняв одну из растоптанных соседями красных гвоздик, мальчик коснулся её губами и прошептал:
-- Прости меня, Валька... Прости...
...Следствие пришло к выводу, что сын сам украл у отца табельный пистолет системы Макарова и из него застрелился -- на рукоятке нашли Валькины отпечатки пальцев. Вечером того дня, когда подполковник получил назад под расписку своё "орудие труда", в квартире, где когда-то жил Валька, раздался ещё один выстрел.
Хоронили подполковника, конечно, с гораздо большими почестями, чем несколько дней назад его сына. Разница была лишь в том, что плакать о нём никто не стал. Что произошло на самом деле, догадывались многие в микрорайоне. Лишь Тёмка не догадывался, Тёмка -- ЗНАЛ.
* * *
Тик-так... "Интересно, а который час? -- подумал едва очнувшийся Тёмка, оторвав голову от колен. Ах, да, стрелки-то у часов -- там, на улице... Впрочем, теперь для меня время уже не имеет никакого значения, для меня оно кончилось. Совсем скоро я буду там, где вообще нет времени, туда, где есть только Любовь. Наша с Валькой Любовь... Туда, где мы не состаримся и будем друг с другом вечно. И эти часы мне в этом помогут. Да, да, вот эти две огромных шестерёнки..."
Мальчик встал, ухватился руками за железную стойку и лёг прямо шеей на нижнюю из них. От прикосновения холодного металла к нежной коже (именно сюда когда-то так любил целовать его Валька) Тёмка вздрогнул и подумал: "А зубцы-то у них -- острые. Как раз то, что надо. Жалко только, что голова упадёт прямо туда, в кучу мусора, и там её найдёт завтра утром этот противный старикашка-часовщик. Но мне это будет уже всё равно. Тик-так... Тик-так... Ну сколько ещё?! Сколько ещё этих тик-таков мне ждать?!! Скорее же!!!"
Мальчик медленно, чуть перебирая тонкими ногами в направлении движения шестерёнок, двигался навстречу судьбе, которую он выбрал. Вот уже совсем скоро...
-- Тёмка!!!
Голос был таким знакомым! Тёмка, резко дёрнувшись назад, вырвался из уже очень узкого просвета между шестерёнками, ударившись головой о зубцы верхней из них. На голове стало мокро от крови, но этого он даже не заметил.
Зато он заметил, что его лучший друг стоял совсем рядом -- прямо на этом же грязном деревянном помосте.
-- Валька... Ты?..
-- Да я, кто же ещё... Ты что ж это задумал?
-- К тебе хочу.
-- Не надо, Тёмка. Рано тебе ещё. Ты должен остаться здесь. Ты должен сделать МНОГОЕ. Главное -- чтобы этот мир узнал, что такое Любовь. Настоящая... Для которой не важно то, что важно для этих уродов. Только тогда Вселенная станет по-настоящему чистой.
-- Правда?
-- А когда ж я тебе врал?.. И ещё: мы обязательно встретимся. Обещаю тебе! Навечно здесь ты всё равно не останешься.
-- А на сколько? Сколько мне ещё ждать?
-- А вот это -- секрет. Да и ждать не надо. Главное, что встретимся обязательно. Зато я открою тебе другую тайну: только когда человек это понимает, он становится по-настоящему взрослым и сильным. И ещё: когда мы встретимся там, то будет уже не важно, кому из нас 13, а кому 14.
-- Почему?
-- А вот это -- тоже секрет. Знать который тебе пока нельзя. Обещаешь, что сделаешь всё, как я попросил?..
-- Обещаю, Валька... Я люблю тебя!
-- И я тебя. Люблю. И помню. И буду помнить. А теперь -- закрой глаза. Пожалуйста...
Когда Тёмка открыл их, Вальки уже не было, а сам он стоял, опершись правой рукой на перила, за которыми вращались те самые шестеренки. "Это был сон", -- подумал мальчик. Но когда он потрогал рукой свои волосы и почувствовал на них липкую и тёплую кровь, понял -- всё было правдой.
Оглянувшись на маленькое, занесенное снегом оконце, Тёмка увидел в нём свет. Утро уже...
...Дверь подъезда он закрыл тихонько, чтобы не потревожить спящих жильцов дома. На земле лежал свежий, выпавший в эту ночь снег, на котором его кроссовки оставляли очень заметные следы. Но даже самый опытный сыщик не смог бы определить по ним, куда Тёмка шёл на самом деле.
Он шёл -- сражаться.
|
|