А.ВОРОНЦОВ
В ОЖИДАНИИ СТАНИСЛАВСКОГО
неоконченная пьеса
Действующие лица:
Мейерхольд Всеволод Эмильевич – молодой, подающий большие надежды декадент.
Вахтангов Евгений Багратионович – режиссер, руководитель третьей студии МХТ.
Михаил Чехов – актер.
Кнебель Мария Осиповна — дочь печатника.
Сулержицкий – Сулер.
Жора (Товстоногов) – отрок, половой в трактире.
Банда критиков за соседним столом.
Система Станиславского – тень витающая.
Недействующие лица:
Станиславский Константин Сергеевич
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
По первому плану выстроен кабинет ресторана “Славянский базар”. За сервированным столом сидят М. Чехов, Вахтангов и Мейерхольд. Второй план справа представляет собой весьма убогий интерьер закулисного театрального буфета. За столом в буфетной части сидит Банда критиков. Слышен скрип перьев и звон посуды из кухни.
М. Чехов (Вахтангову) – Вот вы Евгений Багратионович все “системой” нас потчуете... А по моему, талантливый актер, так же как и талантливый режиссер, уже сам – “система”. ...талант создает систему, а не система создает талант. Станиславский сам говорит: “Система моя только для талантливых”. Это значит, что неталантливому нечего будет с ней делать, не к чему ее применять. Система дает методы, с помощью которых можно увлечь душу, и увлечь тем именно материалом, который изберет для этого сам же художник. Я не умаляю значения “системы”, но как учесть то неуловимое, эфирное, что отличает истинное искусство от ремесла. А ведь найдутся люди, которые скажут: “система суха, теоретична и слишком научна, акт же творчества – акт живой, таинственный и бессознательный”.
Вахтангов – А об этом речь и не идет. Система не только “научна”, она просто “наука”. Вот ведь что такое “система”? “Система” – это лишь путь к самовоспитанию актера, это тропинка, по которой надо идти всю жизнь к поставленной цели. Никаких рецептов, как сыграть ту или иную роль, она не имеет и не собирается нам сообщать. “Система” – это лишь ряд упражнений, которые нужно делать каждый день, чтобы верно играть все роли.” (К.С.) Ты, Миша, пользуешься всем набором инструментов “системы”. И потом, ты, - это Ты! А какой - ни будь провинциальный актер, для которого гнев выражается зубовным скрежетом, а радость мажорным ржанием, ему “система” очень даже нужна. Естественно, при том условии, что ему вообще что-нибудь еще нужно.
Мейерхольд погружен в чтение газетных статей, временами отчеркивает прочитанное ногтем, реагирует на прочитанное отрывистыми восклицаниями типа “шлимазел”, невнятным бормотанием. Банда критиков периодически подбрасывает ему газетки с очередной статейкой.
Систему К.С. следует изучать только практически! Пройдет совсем немного времени и система станет неотъемлемой частью актерского труда. Душой театра является актер...
Мейерхольд (отрываясь от чтения) - Актер плюс зритель.(углубляется в чтение).
Вахтангов (смеясь) -С вами Всеволод Эмильевич не поспоришь, даже когда вы не правы, но в данном случае я с вами полностью солидарен. Итак, актер...
О чем это биш я... Да! Так вот... Станиславский открыл новые элементы: элементы внутреннего сценического самочувствия, чтобы “учиться на сцене смотреть и видеть, слушать и слышать”. Он считает, что актер должен идти к роли непременно от себя, от искренней веры в то, что все, что происходит в пьесе – происходит именно с ним, с актером.
М. Чехов –“Я”, о котором говорит Станиславский, может привести актера к натурализму, и, на мой взгляд, является признаком эгоистичного сознания. Художественный образ, есть нечто очищенное от житейских чувств актера!
Вахтангов – Однако ты, Миша, крутоват!.. Хорошо что Станиславский не слышит...(смеется, оглядывается на критиков)
Мейерхольд (отрываясь от чтения, с улыбкой) – Валяй, Миша, я за тебя!..
М. Чехов – Я – сторонник образного мышления, холодный рационализм не по мне. А как вам понравится другой термин – “сочувствие”? Он, (термин) корректирует отношение актера к образу, что уберет мелкие эгоистичные чувства, которые могут замусорить роль. Дар сочувствия – это дар художника, его надо в себе осознать и высвободить. Судите сами: -Станиславский предлагает актеру использовать воспоминания из своей личной, интимной жизни, что если сосредоточиться на них, то они, якобы, приведут его к живым творческим чувствам, так необходимым ему на сцене. (нервно закуривает)
П а у з а
(Мейерхольд с обожанием смотрит на Чехова. Банда критиков, побросав перья,
с откровенно скрываемым любопытством, следит за происходящим.)
А я считаю, что истинные творческие чувства достигаются через фантазию, и чем меньше актер затрагивает свои личные переживания, тем больше он творит! Он пользуется при этом очищенными от всего личного творческими чувствами. Душа его забывает личные переживания, перерабатывает их в своих подсознательных глубинах и претворяет их в художественные.
Мейерхольд – Браво, Миша!
Банда критиков нервно закуривает.
М. Чехов – Прием же “аффективных воспоминаний” Станиславского не позволяет душе забыть личные переживания. Если актер играет, например, Отелло, то он должен вообразить себя в обстоятельствах Отелло и это, якобы, вызовет в нем чувства, нужные для исполнения роли Отелло. Я, опираясь на свой личный актерский опыт, полагаю, что актер должен забыть себя и представить в своей фантазии Отелло, окруженного соответствующими обстоятельствами. Наблюдая Отелло, а не себя самого, в своем воображении, как бы со стороны, актер почувствует то, что чувствует Отелло, и чувства его, в этом случае, будут чистыми, претворенными и не будут втягивать его в его собственную личность.
П а у з а
Вахтангов – (вынимает из жилетного кармана часы, смотрит на циферблат. Часы мелодично отзванивают без четверти девять) – Однако Константин Сергеевич что-то задерживаются...
Банда критиков вынимает из кармана часы, с удивлением их рассматривает.
Часы молчат.
Хоть бы Сулер заехал, что ли...
П а у з а
М. Чехов – Пауза...
Мейерхольд – Милиционер родился...
Вахтангов – Вы хотели сказать дурак?
М. Чехов – (задумчиво) Нужно изучать в роли паузы. Паузы бывают разными: одни предшествуют действию, другие следуют за ним. Первые – подготовляют зрителя к восприятия дальнейшего, другие – суммируют и усугубляют впечатление.
Вахтангов – Пауза должна быть связана с эмоциональным «зерном» пьесы, с ее поэтическим строем, с характерами и внутренними монологами действующих лиц и, если хотите, эти паузы должны стать маленькими режиссерскими новеллами, раскрывающими суть происходящего.
Мейерхольд – “...а по - моему, современный театр – это рутина, предрассудок.
Ощущается запах серы. Банда критиков в тревоге озирается по сторонам,
хлопает себя по карманам.
Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль – мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят одно и то же, одно и то же, одно и то же, и я готов бежать и бежать, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.
Вахтангов - От кого же бежать? От себя?
Мейерхольд - Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно.
М. Чехов – Между прочим, моя система проще и удобнее для актера. При моем методе, например, актер вполне объективен по отношению к создаваемому им образу с начала работы и до конца ее. У Константина Сергеевича, как мне кажется, много моментов, когда актер принуждается к личным потугам, к выдавливанию из себя личных чувств – это трудно, мучительно, некрасиво и не глубоко... Душа всякого человека, в сравнении с теми образами, которые посылает иногда мир фантастических образов, несомненно беднее.
Мейерхольд – Вот послушай Миша, что о тебе пишут господа критики:
(Банда критиков углубилась в бумаги. Слышится скрипение перьев)
-- “Чехов отравляет и губит театр своей “мистикой”, которую он вносит во все, искажая пьесы”. Ну? Каково? А Константин Сергеевич опасается что ты просто напросто сойдешь с ума, “если не пересмотришь своих подходов к ролям и образам”.
Вахтангов (Мейрхольду) – Мне кажется, что в своей погоне за “правдой”, Константин Сергеевич не разглядел, что Чехов, в сущности, проник в самую суть мечтаний самого Станиславского – перевоплощение.
Мейерхольд - Как не разглядел? Еще как разглядел!(роется в газетах) Вот, послушайте: «...изучайте систему по Мише Чехову, все, чему я учу вас, заключено в его творческой индивидуальности. Он – могучий талант, и нет такой творческой задачи, которую он не сумел бы на сцене выполнить...»
Вахтангов – Да уж Миша... приятно, черт побери, услышать такое из уст «самого». А только я тебе вот что скажу, раньше говорил и готов повторить еще раз – ты допускаешь излишнюю вольность в импровизациях!
Чехов (смеясь) – Я не виноват, ты сам понимаешь – апперцепция!
(по заднему плану ресторана проходит цыган из ресторанного хора.
На его плече сидит большая шестидесятилетняя обезьяна)
Мейерхольд – (наблюдая цыгана) Апперцепция говоришь?
(Из глубины ресторанной залы доносится бой больших напольных часов.
Все, как по команде, достают свои карманные хронометры, сверяют время)
Мейерхольд – Однако...
Вахтангов – Константин - то Сергеевич...
Чехов – Задерживается...
Мейерхольд – Полагаю господа, что его временное отсутствие не омрачит наше застолье. Признаюсь, я нагулял порядочный аппетит! (выразительно потирает руки)
Думаю, что Константин Сергеевич на нас не обидится. Итак, позвольте мне начать первому...
(производит сложные манипуляции руками над столом, в результате чего
на нем появляются всевозможные закуски и кушанья. Настоящие.)
Нет! (Застывает в задумчивости. Все с интересом смотрят на него.)
Не люблю!
П а у з а
Не люблю работать за столом! Не люблю, и всё! Вот говорят – и Константин Сергеевич тоже последнее время разлюбил... За столом может быть только сговор режиссера с исполнителями, и только. Нельзя с самочувствием, найденным за столом, уверенно выходить на сцену. Все равно почти все придется начинать сначала. И, если хотите, предпочитаю застольному периоду дружеское застолье.
(Делает выразительный пасс руками и над столом в воздухе зависает
запотевшая бутылка водки. Банда критиков не выдерживает и со стоном
убегает в сторону актерского буфета)
Вахтангов – Фамильная?
Мейерхольд – Мейерхольдовка...
бережно берет бутылку, ласково протирает ее глазами.
Жаль что я не пью водки. Вам Евгений Багратионович и карты, как говорится, в руки..
Протягивает бутылку Вахтангову.
Вахтангов – (смотрит сквозь бутылку на свет) Как слеза! Нуте-с, приступим...
КАРТИНА ВТОРАЯ
(Резко входит А.Д. Попов)
Попов – Все, не связанное со сверхзадачей произведения, все что не тянется к ней, то является лишним, засоряющим и тормозящим сценическое действие. Стремление к сверхзадаче должно быть непрерывным, сплошным, а самое главное, - качественным.
(пауза. Все с интересом смотрят на Попова)
Попов – (довольный произведенным эффектом) - Ну, каково звучит?
Однако господа, (звонко целует руку М.О. Кнебель, окидывает взглядом обильный стол, садится, закладывает за ворот салфетку) я, кажется, не опоздал...
М. Чехов – Как всегда вовремя. (смеется) Ну и нюх у тебя!..
Попов – Ты о чем Миша? (Вахтангову) - Наливай!..
М. Чехов – Да все о том же. О методе физических действий...
(все рассаживаются вокруг стола. Слышится мелодичный
звон хрусталя, позвякивание приборов)
Попов – Станиславский открыл “метод физических действий”, как точный путь для уничтожения разрыва между работой рассудка и тела. Теперь я часто слышу от него об энергии, которую должен излучать из себя актер.
М. Чехов – Это красивая теория, а как я это почувствую на практике?
Мейерхольд – Вверни в себя лампочку... Да а... не театр, а динамо-машина. Предлагаю ввести в театральный обиход новое слово - «динамить»!
(Вахтангов разливает водку, за соседним столом, одновременно с ним,
критики разливают по стаканам портвейн. Что-то будет...)
Попов – (следя глазами) Кстати, а где наша Кнебелище?
Вахтангов – На ковре. У Немировича...
Но она просила передать вам, что нельзя внутреннюю подвижность тренировать в отрыве от тренажа тела в пространстве. Надо искать жизнь тела и ритм образа в пространственных условиях, чтобы все психологические, душевные движения вышли наружу. И что ей хотелось бы, чтобы вы, как режиссер, как следует помечтали, поразмыслили над тем, как любое психологическое движение проявляет себя вовне. Этот процесс в режиссерском сознании, по ее мнению, должен идти синхронно.
Мейерхольд – (обводя всех низким взглядом) Я чего-то не понял... «Как режиссер» или «как следует»?
Вахтангов – Как говорится – «за что купил...»
Мейерхольд – (поднимая над головой стакан кефира) Ну?.. Вздрогнули?...
Вахтангов – За СИСТЕМУ!
Попов – За женщин!
М. Чехов – И за то и за другое! А еще - за «аффективные воспоминания»!..
(все дружно выпивают, закусывают)
Мейерхольд – Между первой и второй... (наполняет рюмки) не надо думать о переживаниях. Я и своим ученикам это говорю.
Вахтангов (Мейерхольду) – Вы Всеволод Эмильевич и не подозреваете, до какой степени близко вы подходите к Станиславскому, запрещая своим ученикам думать о переживаниях, добиваться от себя чувств. Вы, вероятно, очень удивитесь, узнав, что это запрещение является одним из основных, принципов школы Станиславского. А между тем, Станиславский уже сейчас не устает без конца повторять своим ученикам: - не надо ничего переживать, не думайте о чувствах, не играйте их, а действуйте, не ожидая чувств, - действуйте и верьте, чувство придет само!
Мейерхольд – Мне кажется, что вы отождествляете мой метод “биомеханики” с “методом физических действий” Константина Сергеевича. Некоторое сближение позиций, конечно, есть, но это все же только сходство, а не тождество. Существенное различие заключается в том, что у меня речь идет о физическом движении человека, а у К.С. о физическом действии, а с понятием “действие”, в отличие от понятия “движение”, всегда связано представление о цели, то есть о процессах, происходящих в сознании, в психике человека. В основе моего метода стоят целесообразность и естественность движений (И. Ильинский). Система исходит из признания неразрывного единства физического и психического, опирается на принцип органической целостности человеческой личности.
Банда критиков (побросав перья, хором) - Ваш метод механистичен, он отрывает физическую сторону человеческой жизни от психической, от процессов, происходящих в сознании человека ...
1. - Это глумление!
2. - Это хуже!!
3. - Это еще хуже!!!
1. - Это черт знает что!...
(нервно пьют портвейн)
Попов – (примиряюще) Ах, господа, не умеете вы отстраняться. Вот сейчас, например, самое время опробовать на практике уроки К.С., только наоборот. Я полон решимости наполнить себя внутренним содержанием в виде вот этой румяной куропатки. В этом и только в этом, господа я вижу для себя сверхзадачу. А если все это приправить хорошим бокалом...
Чехов – Пуи, то это будет уже сверх-сверхзадача!
Вахтангов - Вот вам, пожалуйста, и пример: -- вот эта самая куропатка!..
(критики с тоской разглядывают пирожки на своем столе)
Вообразите себе, куропатка одна и та же – и дома, и в ресторане. Но в ресторане она так подана и так приготовлена, что это звучит театрально, дома же - она домашняя, не театральная. Константин Сергеевич подает правду правдой, воду подает водой, куропатку – куропаткой. Мейерхольд же, извините, Всеволод Эмильевич, – мастер, подает по - мастерски, ресторанно, но кушать это нельзя”.
Мейерхольд – Мда...
М. Чехов – Ну что ж, все это весьма любопытно, но, уважаемый Всеволод Эмильевич, потрудитесь все же объяснить мне глупому, в чем все-таки состоит суть вашего метода, в чем, так сказать, соль и правда...
Мейерхольд – Охотно, Миша. Я хочу показать основное!
М. Чехов – (смеясь) Вы мне не поверите, но Станиславский на этот же самый вопрос ответил точно так же. Кто же прав? Впрочем, такой вопрос неправомерен. У каждого мастера свой путь к гармонии. Вы с Константином Сергеевичем роете один и тот же тоннель, с той лишь разницей, что роете его с разных концов.
Мейерхольд – А иной раз хочется вырыть обыкновенную, большую яму, да и...
М. Чехов – Однако и жестковаты вы, Всеволод Эмильевич, к нашему брату актеру. О вас ведь бог знает что говорят.
Мейерхольд – А вы поменьше слушайте этих сплетен, а приходите ка завтра ко мне на репетицию да сами и посмотрите каков я деспот. Да, мне говорили и не раз, о том, что я подавляю творческую индивидуальность актеров, что превращаю их в послушных кукол, что натаскиваю их как охотничьих собак, но так могут говорить лишь те, с позволения сказать, артисты, которым лень работать, лень затрачиваться, которые берегут себя как девки на выданье, а я так полагаю, за словоблудием скрывают свою профессиональную несостоятельность. Ну да бог с ними.
Мне так же не нужны актеры, умеющие двигаться, но лишенные мыслей: фразу надо подавать сочно, как бы разжигая аппетит (это ваша вина Евгений Багратионыч, это вы навязали нам гастрономические сравнения), подобно повару, который, подавая вкусное блюдо, не сразу открывает крышку кастрюли, а заставляет окружение пустить обильную слюну, а уж потом... Заколдуйте нас ароматом фразы, а потом уже угостите ею!
Вахтангов – Да уж, про вас не скажешь что вы принадлежите той категории поваров, которые готовят холодные блюда. Вам подавай раскаленные уголья, да побольше перцу, да приправ.
Мейерхольд – Первейшая забота режиссера, - разжечь актеров на репетиции, накалить атмосферу.
Попов – Совершенно верно! А - то успокаивать актера научились многие, но сейчас, пожалуй, придется учиться тому, как возбуждать в актере беспокойство.
М. Чехов – Вы начинаете работу с построения точной схемы, диктуете каждому актеру интонацию и жест, так точно и педантично, насколько это возможно. Вы понуждаете актера подражать вам, приспосабливаться к переданной ему правде, помещаете его в общие рамки действия, ведете по намеченной линии и, по мере развития темы, актер заполняет внешнюю оболочку своими переживаниями. Складывается впечатление, что вы подчиняете процесс четкой логике, заранее подготовив и связав воедино сюжетную канву пьесы.
Мейерхольд – Я не буду с тобой спорить Миша, но твое впечатление обманчивое. У каждого свои секреты. Но что касается логики, мы ведь не точными науками занимаемся. Привычка к логическому мышлению убивает фантазию.(Шестов)
Вахтангов -- Театр не может повторять действительность, он только может стремиться к этому как угодно, но достигнуть предела не сочиненного мира - не может. (А.Вас.)
“Стандартный путь театра в работе над спектаклем неверен. Надо брать темы и придумывать вокруг них множество ненужных работ, а внутри этих сочинений и репетиций на тему, искать единственный вариант будущего представления. И, когда театр научится не жалеть потерянного времени, подобно художнику в мастерской, привыкнет к образам: не для любителей салонов и выставок, можно будет как-то надеяться на живые вещи. А иначе что же мы имеем? Застывшие философии в застывших формах.” (А.Вас.)
Банда критиков (Мейерхольду) - Да вы, душа моя, совершеннейшим образом не знаете предмета разговора, а все от того, что у вас сложилось предубеждение против системы Константин Сергеича, а знаете, что он говорит о вас?
Начинают говорить по очереди, репликами.
1.— Я не отказываю ему ни в коей мере в личном таланте.
2. – Но куда он ведет свой театр?
4. – Чему он учит?
1. – По-моему, нигилизму в искусстве!
Хором – А для молодых умов это яд.
2. – Его приемы режиссуры идут не от познания жизни, законов природы и человеческой психики, а от узко понятого, фальшивого, театрального ощущения драмы.
4. – Для меня же, драма всегда вытекала из жизни”.
5. –“Мейерхольд не любит жизнь. Его не волнуют судьбы русского театра”.
9. –“Я сам за все новое, яркое, смелое, но прежде всего я за реализм”.
1. –“Учиться надо у жизни, у природы, а не в лавке фокусника”
Мейерхольд –
Продолжение следует.
|
|