* * *
Утро началось ни с того, ни с сего.
С полураспахнутой форточки,
С полураспахнутого зрачка,
С поиска тапочек, для чего
Сажусь на корточки,
Трогаю пыль ковра, смахиваю на дурачка,
А вместо тапочек отыскиваю коллекцию бабочек.
…ловил их, помню, без посредства сачка.
* * *
Так пахнут новые дома:
Побелкой, кафелем, щебёнкой…
Какое счастье задарма
Бродить потерянным ребёнком
По улице, где снег и грязь,
Глазеть на всё, что попадётся,
И знать, что жизнь не началась,
И непонятно, что начнётся.
* * *
Стекло запотевает изнутри
Когда надышат,
Ты эти капельки рукой сотри,
Чтоб скрип был слышен,
И следом промокни ладонь
Платком бумажным,
А что увидишь за окном –
Не так уж важно.
* * *
Учительница русского языка
По фамилии Жыздрина
Объясняет правописание ЖИ/ШИ.
На личном примере.
Учительница математики
В очках круглых, как ноль,
Объясняет правила умножения на ноль:
Нолежды ноль – ноль.
Учительница биологии,
Старая дева в объятьях климакса,
Объясняет девочкам маточный цикл.
Мальчики слушают с интересом.
Директор школы
У себя в кабинете
Играет в компьютер –
Его секретарша пребывает в задумчивости.
Здание школы готовится к сносу.
* * *
А дождь зарядит, и не выйдешь на крыльцо.
Сидишь и думаешь – хорошенькое лето.
Сидишь и слушаешь, как спорят мать с отцом,
а на плите шипят вчерашние котлеты –
на кухне. В комнате, в которой ты сидишь,
всё как обычно, только ты уже не школьник
и не студент, и не трудящийся. Глядишь,
и жизнь пройдёт. Ну что ж, присядь на подоконник,
в окно распахнутое выдыхая дым
от сигареты, пепел стряхивая в лужу,
к оконной раме прислонясь плечом худым.
Сиди себе. А дождь пускай идёт снаружи.
* * *
То было время детства и школярства.
Мне было лет сначала семь, потом,
семь с половиной, восемь, девять, десять,
одиннадцать… Значительное время.
Тетради были верными друзьями
(тетрадь 12 л. за две копейки).
В тетрадях были вложены листки
шершавой промокательной бумаги,
и я из них варганил голубей,
и выпускал на улицу с балкона.
По клеточкам я выучился не
писать с наклоном.
Тогда мне нравилось чертить поля:
линейка-треугольник марки «Staedler»
лежит, родная, до сих пор в столе,
как слабое о том напоминанье.
Тогда мне было, в общем, всё равно,
какой рисунок сзади на обложке –
таблица умноженья, или гимн
Советского союза, или пусто,
но родина с чего-то началась.
* * *
дождь размывает вкус тополиных почек
клейкую зелень их молодых сердечек
кисти цвета граната и старый ясень
весна но кабы не зелень так просто осень
ветер сбивает с толку усталый флюгер
путник делает шаг и глоток из фляги
я ухожу в себя из греков в варяги
дождь размывает всё на моей дороге
* * *
Город – берег и причал.
Мост – начало всех начал.
Под мостом лежит река.
Жизнь прекрасна и легка.
Петропавловка своё
Никому не отдаёт.
Весь расчёт на дурака.
Жизнь прекрасна и легка.
На Васильевском пурга,
И трамвайная дуга
Уплывает в облака.
Жизнь прекрасна и легка.
Дверь свою на ключ запри,
Почту за день просмотри,
На ночь выпей молока.
Жизнь прекрасна и легка.
* * *
Это чувство сродни светлой грусти по раннему детству –
Бальзаминовый в девственных пальцах салют.
Свадьба, гости, впоследствии – тихий семейный уют;
Слово молвить всерьёз – всё равно, что прилюдно раздеться.
Но темнеет. И некуда стало уже отступать.
Зелень клёнов, трамвай, допотопная «Преображенка».
Сколько станций ещё, чтобы выйти мне можно блаженным
И таким же блаженным по улицам этим ступать?
Не получится. Просто затем, что нельзя возвращаться.
Эта площадь и улица рядом не помнят меня.
От начала и так до последнего самого дня
Моего мне положено было вращаться
Безыскусственным спутником; молча кругами бродить…
Не изгнать супостата.
Тем паче, не вознаградить
Вседержителя – незачем, нечем, к тому же – к чему эта трата?
Ни к чему. Эти земли уже потеряли способность родить.
Ключ на старт. Я не властен над теми, кто мечется в поисках старта.
* * *
Нестись поздней ночью чёрт знает куда
в вагонном качании плавном,
считать повстречавшиеся поезда,
дорогой подумать о главном,
сидеть утомившись, маленько привстать,
одёрнуть подол проводнице,
с размаху по шее в ответ схлопотать
и следом горячей водицей,
за шиворот вылитой, благо титан
фурычит, собака, исправно,
оставить харрасмент, наполнить стакан,
ещё раз подумать о главном,
ещё раз оставить, пойти покурить
в раздолбанный вдребезги тамбур,
пером под ребро ненароком словить,
сморозив некстати каламбур,
из драки с ранением в бок ножевым
(мент в помощь, пускай там зачтётся)
спастись на носилки частично живым,
и дальше уже как придётся.
* * *
Темной ночью тихо выйди на мороз.
Пусть возьмёт тебя, как лодку на буксир,
Утлый плот. Неторопливое такси
Бросит взгляд, откроет дверцу, кинет трос.
На Садовом остановится кольце,
Как улыбка на заплаканном лице.
Чей-то адрес назовёшь, махнёшь рукой,
И неважно, кто такая, кто такой.
* * *
в голове разгул
из-за угла
гул перестук колёс
разброд
и шатание как его ни назвать
испросить бы укол
будь фармацевт тверёз
и игла
цела и нержава
есть неясное слово народ
подвести бы под ним черту
сохранить в спирту
выручай меня скорая
есть ли дело до этой которая
есть неясное слово держава
Тетрадь для записи слов
Вступление
Невелик мой ночной улов,
Но люблю ловитву ночную.
Начну очередную
Тетрадь для записи слов.
1.
Водитель местного маршрутного такси
Предпочитает музыку построже
Весь день в его ревущей развалюхе
Какие-то туркменские мотивы
Но стрелка на спидометре при этом
Отплясывает бешеную джигу
И ветровое плавится стекло
Меж тем куда ни кинь досужий взгляд
Повсюду сплошь прекрасная погода
У здания облезла штукатурка
Конечная
Не хлопайте дверьми
У остановки нищий просит девку
Купить ему стаканчик крем-брюле
2.
Плохой бадминтонной ракеткой
плохой отбивая волан,
не сетуешь: «Экий не меткий»,
а сетуешь: «Экий болван:
связался с младенцем, лукавый,
подставил себя под удар»,
и мажешь с размаху то вправо,
то влево, то бог весть куда.
А случай – всё тот же воланчик,
попробуй в него попади
ракеткой своей, ловкий мальчик,
когда он уже позади.
3.
Остаток лета в перемене милых мест
Пройдёт замеченным вооружённым глазом.
Кто покидал вот так насиженный насест,
Рискуя встретиться скорей всего с отказом
С той стороны, с которой кажется видней
Происходящее и думается легче
О перемене эти милых летних дней,
Тот полон музыки в безмолвии теней
И полон света, точно синодальный певчий.
4.
вода с привычным привкусом железа
вино с привычным привкусом воды
на тонкие как следует нарезан
куски остаток сала чьи следы
на старенькой клеёнке цвета пыли
на кухонном обшарпанном столе
бутылка местной водки лучше вылей
и булка то бишь наше белый хлеб
таков нехитрый перечень съестного
чего уж тут опомнись грех роптать
мне в этот город приезжать не ново
тем паче ночь за рюмкой коротать
5.
Глухая ночь. Продавленный диван.
Такая слышимость, как будто я снаружи,
И рядом движущийся караван
Автомобилей, трогающих лужи
Своими шинами. Раздолбанный асфальт
Покрыт дождём, как древний грек туникой.
И если альт –
Как по стеклу гвоздём,
То скрип колёс – как веткой ежевики
По гладкой коже девичьей ноги
(откуда взялся этот странный образ?)
Глухая ночь. Кругом одни враги.
Мне предлагают чашу с ядом кобры,
И я бы выпил это зелье. Я б,
Ей-богу, выпил, надо ль сомневаться…
Глухая ночь. Осточертевший ямб.
Друзья мои, мне некуда деваться.
6.
Когда фонарь шуршит сдающимися комнатами
И беспородными щенками за бесценок
Луна безмолвствует над почвами бесплодными
Я возвращаюсь в свой заброшенный застенок
В котором тикает всё время уходящее
Куда-то заполночь за четырёхугольник
Настенных кварцевых часов моё щемящее
Встаёт на цыпочки встаёт на подоконник
Дерзает взмыть дерзает вылететь на улицу
Разбиться вдребезги собраться воедино
Моё щемящее оно ты видишь умница
Оно бессмысленно оно необходимо
7.
Представь, что завтра не наступит никогда,
И новый день не принесёт тебе вреда,
Поскольку нового уже не будет дня,
И ни тебя уже не будет, ни меня…
Но также пользы новый день не принесёт,
Уже ты чувствуешь – под ложечкой сосёт, –
Не будет утреннего света для него,
И темень ночи не укроет никого,
Как если б разом оборвались провода,
Остановились все на свете поезда…
Представь: ни следствия не будет, ни суда.
Представь, что завтра не наступит никогда
8. Адам и Ева
I.
Мы не наполним жизнь свою ничем.
Мы станем жить, как школьник в пятом классе,
Готовый лоб разбить о стену теорем
И о гранит любви свой нос расквасить.
К нам повернётся тыльной стороной
Словоохотливый стиляга-случай;
Нам жребий выпадет иной,
И, вероятно, многим лучше,
Чем уповать на завтрашний авось,
Обещанного ждать три года;
Чем вспоминать, как славно нам жилось,
Когда жилось нам как бездомному у входа
В «Континенталь». С усердьем и трудом
Мы выметать всё будничное будем,
Мы безопасным сделаем свой дом,
Дверь распахнём в него всем добрым людям.
И будет нам дано предугадать,
Как отзовётся этих слов значенье:
Всё тот же школьник в тонкую тетрадь
Запишет под диктовку изреченье.
II.
По-настоящему мы станем далеки
От идеала лишь тогда, когда забудем
Всё наши слабости и все наши грехи,
Похоже, свойственные всем обычным людям.
Когда укажет нам на выход часовой,
Мы будем изгнаны из нашего Эдема.
Нам доносится будет вслед собачий вой,
И мы не сразу разобраться сможем, где мы.
Но постепенно, год за годом, день за днём,
Печали множа через навыки и знанья,
Что называется, за праведным трудом
Мы проживём период нашего изгнанья.
И может быть, когда настанет час
Последних дел и слов, и сил не станет боле,
Знакомый часовой обратно впустит нас,
Буде на то Господня воля.
Заключение
Невелик мой ночной улов,
Но люблю ловитву ночную.
Начну очередную
Тетрадь для записи слов.
|
|