Черный круг
Мы в адском круге.
А может, это и не мы.
А. Ахматова
помянем новый стих, застигнувший врасплох, –
и завершится все, как дождь: пластинки вздох,
паучий вязкий сон в медузах мокрых гнезд,
фонарь, как ржавый гвоздь, что нам не довелось
зажженным видеть. Здесь еще не ценят свет;
он псом облает тьму, но долго грызть в траве
кривую кость луны не сможет: ночь прошла,
и поздний твой приезд глядит из-за угла
раскрывшимся тугим зонтом. Ты знаешь сам,
как осенью бродить по ветреным местам
опасно. Не клади бумаг в карман пальто –
налога на судьбу не брал еще никто,
октябрь – не февраль, и полнить шаткий сад
чернильною водой – не плакать, но писать
всевышнему, как мы вслепую и впотьмах
поставим черный диск с пометкой «И. С. Бах»,
помянем новый стих, застигнувший врасплох, –
и завершится все…
21.10. 2005г
Евпаторийский триптих.
1.
Здесь темнеет рано, но фонарный
свет по вечерам не зажигают,
празднуя не сумерки, а старость,
и вода на вкус совсем другая,
ни к чему ей черный чай и сахар,
творог и сметана, что белее
белого, и хлеб, и даже «птичье
молоко», но до того ли, если
стал твой ангел тих и неулыбчив,
кашляет, сутулится, слабеет?
2.
Душно здесь душе. Крыжовник жесткий,
подбирающий загар и корни
терпких слов по возрасту и росту
расстояний от жилья до моря,
(тяжела украинская поступь)
не тебя переживет. Не бойся,
на прокорм перу, рукам и струнам
не оставит, на московский поезд
опоздать не даст, разгадку будней
не разбавит сагой Голсуорси.
3.
Да и тень тоскующая мыши
промолчит. Прохожий посторонний
вспомнит ли фонтан, похоронивший
под собой ребенка? Но сегодня
ни свистка, ни крика не услышишь,
жалобные пенья из мечети –
да и только. На пути обратном
выбросить последние монеты
в воду возле свай – пустая трата
времени. И сам ты слишком беден.
21.01.2006г.
** ** **
Слышишь, месяц подходит к концу? Вероятно, февраль.
Если выпуклой стала луна и прозрачной, как лупа,
за которой огромная грезится жизнь, Оскар Уайльд
долго будет открытым на первой странице, и глупо
забывать, что играющий в шахматы множит печаль.
Лучше выйди во двор, озираясь, с пластмассовым луком
на судьбу поохотиться, что по нелегкой воде
уплывает в прошедшее. Спросишь: «Давно ль это было?»
Догоняй – может быть, на бегу догадаешься, где,
на каком берегу подогретым глинтвейном поили,
чьими спичками, кто говорящий огонь на плите
разжигал (в Рождество? в Новый год ли по старому стилю?),
за какой занавеской закат замерзал, и пурга
заметала заезжих друзей. Нынче самое время
для волошинских рыжих пейзажей. В полях облака
собирают растаявший снег (на каком языке им
сообщить о весне?), и в трехмерном пространстве тоска
далека, как предмартовский голос в немом черноземье.
23.01.2006г.
** ** **
Или лес ускользает и наст неокрепший ломает на части,
или серые устрицы улиц действительно стали видны
и открыты Посту предпасхальному (жемчуг встречаешь не чаще,
чем в другие, соседние, дни),
или ночь придорожная, сеть расставляя у каждого камня,
для доверчивых душ, прилетевших на призрачный воздух и свет,
до сих пор не поймана за браконьерство? Идет косяками
в сны мои беспокойная сельдь.
Не проснуться в потемках, не вздрогнуть от прикосновения рыбы,
но понять: не по силам моим эта слякоть и тяготы строк.
Этот стих мне – как снег, западающий в душу. Не тает от крика.
Либо слишком высок.
14.03.2006г.
Сквозняк
Иосифу Бродскому
1.
Кому, как не тебе, идти на север?
Хватающий за жабры облака,
почувствовавший холод сквозняка
одним из первых, и, dum spiro – spero ,
способный снова видеть против ветра,
молчать и слышать сны на разных языках.
Сегодня – так, а завтра по-другому
оставшимся сидеть на сквозняке.
Как мелочь в неразжатом кулаке,
огонь уже скрывается в соломе.
Ненужный никому в ничейном доме
заплачь пчелой на высохшем цветке.
Потом, тебя приравнивая к Богу,
что смогут вспомнить толпы мёртвых душ?
Не так уж важно, сокол или уж,
внутри совсем не то, что за порогом –
машиной сбитый голубь у дороги,
да дротики дождя летят в мишени луж.
30.03.05г.
2.
Ты носишь светлые платья.
И я грущу.
И.Бродский
Ты всё чаще грустишь: мои светлые платья сносились,
возле хижины нашей всё меньше звериных следов,
собирающих сумерки.
Сны, неспокойные в сырость,
не спасают от снега и страха песочных часов
к переменам погоды.
У каждого сердца – свой ветер,
а у нас – на пяти языках говорящий тростник.
Лучше слушать его, чем пытаться читать против света,
против солнца смотреть, против жизни – выращивать стих
в скорлупе.
Видно, в пепле давно пересохшего плача,
в семенах поседевших, в падении со стеллажей
серых книг и газет ничего не укроешь, не спрячешь
от петушьего крика в полях, от сухих камышей,
рассекающих кожу строки, цвет которой забыли;
хоть копай муравейник времён, хоть зарежь петуха...
Палый прошлого лист на полу погибает от пыли.
Звёзды катятся с крыш на заснеженный стебель стиха.
19.04.05 г.
** ** **
Б. Кенжееву
Бесприютная юность и первая грусть,
ваш обманчивый Gruss растревожить боюсь
в переменчивом мире субботы.
Правда, умер вчера попугай-говорун,
так что некому больше будить поутру,
скрежетать на медовую воду.
От дремоты до ночи рукою подать,
только спать еще рано, а если читать –
то поярче бы лампу да память.
И, пока не взъерошила перья весна,
получить бы письмо, чтобы строчек длина
оправдала разрыв между нами
до того, как чернила закончатся. (Впредь
нужно быть осторожней. На солнце смотреть
только в час перед самым закатом.
Поливать на холодном окошке бобы
да угадывать дождь по изгибам трубы
водосточной. И жить небогато.)
И, поставив себе стихотворный компресс,
не в последний взглянув вырубаемый лес,
эту темень за день принимая,
записать в черновик: «Если нет запятой,
но есть точка в конце бесконечной прямой,
то за точкой должна быть прямая».
1.12.2005г.
Керкинитида
Иосифу Бродскому
1.
Здешние жители вряд ли выходят на серую пристань.
Небо блестит чешуей свежепойманной рыбы;
прошлое, прячась быстрее жука-плавунца
в складках воды, забывается. Правда о жизни
всю свою вечность находится посередине, ибо
начала не помнит, не знает конца.
По вечерам тишина, и стыдливое красное солнце
волнам разгладит мирские морщины, а после,
хочешь-не хочешь, на чашах созвездья Весов
взвесить грядущие дни поневоле придется,
ведь не вампир прилетает в потемках, а Хронос,
в полночь мою пожирая кровь.
Редкая птица, Иосиф, не кормится в мусорных баках.
Тонкие травы коровой съедаемы, если
козы оставили что-нибудь после себя.
Зло ли, Добро ли – а пепел всегда одинаков;
Пламя времен не потушат ни горькие стрелы
дикого лука, ни чья-то судьба.
Все незаметно случается, даже не требуя веры:
вены листвы высыхают, и голые ветви
где-то уже к сентябрю помешают идти,
чувствуя землю ногой. Настоящая осень, Иосиф,
помнит не пение певчих, но их безголосие, то есть,
птиц не услышать в пешем пути.
2.
Нынче ветрено, и волны с перехлестом.
И. Бродский
Редкий рискнет на себя айвазовские бури примерить,
ветру последние вверить свои паруса.
Волны свирепствуют, пляж охраняя, бросаясь на берег, наверное,
злее любого цепного пса.
Там обрываемся мы многоточьем огней запричальных
и отпевает свое поколенье петух,
чтобы умолкнуть навек, ибо знает всю ценность молчанья, к несчастью,
трудно заполнить его пустоту.
Разве что йодом, песком, так похожим на соль – больше нечем.
все остальное – страданья и собственный страх,
чем не ребенок времен, что веками выходит навстречу, и тщетно
хочешь его избежать, да и как,
если вода вырастает в ночи и встает в изголовьи,
стайкою рыб собираясь на сумрачный свет
вкруг головы, если серой питаются кровью суровые
сны, отбирая остатки лет,
если прощаюсь с тобой, не прощаясь, тем паче,
не оставляя монет чужеземных себе
ad memorandum , и море так или иначе упрячет
слух о дальнейшей нашей судьбе.
Июнь 2005
** ** **
Безветрие.
И медленные сумерки.
А мы
в том возрасте, когда в любой субботе –
безвременье.
И полное отсутствие зимы.
И Бог недалеко. За поворотом.
Совсем немного дел.
В попытках каждый день
отращивать ресницы подлиннее
ни глаз не увидать, ни жизнь не разглядеть,
того, что может следовать за нею –
тем паче.
То, что «до» могло произойти,
боишься потерять.
Но волен верить,
что и деревьям хватит намоленной воды,
и сны поднимут ил со дна бессмертья,
что вечны разговоры до утренней поры
и встречи у метро на Боровицкой…
и так легко катиться сорвавшимся с горы –
чем дальше, тем трудней остановиться.
май 2005 г.
Ворона
Дружившая с женой раввина,
живущая под самой крышей,
была, наверно, к небу ближе,
чем те, кто наблюдал с равнины,
как вырезают звёзды в зиму,
обрезки высыпая на пол.
Как холод сковывает лапы –
не жить крылатым в Третьем Риме!
В окне напротив свет унылый,
и ходит град по черепице.
Как мало хлеба нужно птице,
не совладавшей с этой силой!
Как может оставаться белым,
ложась на чёрный подоконник,
последний снег?..
Не дрогнут перья.
И Бог глядит, как посторонний.
23.03.05 г.
На конец зимы
1.
Все проходит. И снег превращается в снег,
начинающий таять в том месте, где след
заполнялся подошвой ботинка.
Лишь минуты бегут, как всегда, налегке.
Мы стареем, как воздух, зажатый в руке,
как закладка, забытая в книге.
Только ночь выпадает орлом на ладонь,
покрывая все судьбы. И шахматный конь
знаменит в черно-белых просторах
своей тенью, пока не убрали с доски.
За окном никакой не увидишь реки,
а, тем более, моря.
2.
Но шабат не окончен. Собака ничья
высоту стережет у немого ручья,
и пугается кошка в прихожей.
Пока снежная корка хрустит, как маца,
будем жить очень долго. Почти без конца.
А потом, вероятно, и больше.
То, что к ночи забыли из рамы убрать,
превращается медленно в Черный Квадрат.
Даже вид за окном. Потому ли
занавеской завешенный выход в Аид
освещаем свечой? Но куда же нам плыть,
если все утонули?
3.
Если все утонуло во тьме? Все черты
у сидящей напротив еврейской четы
расплываются. Где ваши песни
на иврите, на идиш? О Сущем Везде,
о яйце, что находят в вороньем гнезде
незадолго до праздника Песах,
о глубинах гортани, словарный состав
изменяющей, не причиняя вреда
первым опытам шепота, крика
первых птиц?.. О конце полугодия сна.
И о том, что весна повсеместно красна,
как кошерная рыба.
14.04.2006г.
Зима в Крыму
1.
Тот, кто смахнул с ресниц
пыль, кто запомнил синиц
на ладони, но не хранил страниц
прошлого под стеклом,
жертвуя настоящим –
он ли будет потом
в пригород этот входящим?
2.
Он ли позволит нам
всем разойтись по домам,
добавляя темень глазам и снам
с той стороны стены,
где непокорным книгам
спрятаться в свете луны
некуда? Ибо тропинки
3.
из дому не проложить.
Как здесь метель ни кружи,
не растает снег, заметающий жизнь,
только однажды. Двор
пуст, как бумага, и пресен.
На горизонте ни гор
не существует, ни леса.
4.
Набережная пуста.
Остов вместо моста.
Успеваешь, не досчитав до ста,
дважды уснуть наяву
и в полудреме заметить,
как засыпаешь. И звук
времени движется в метре
5.
от изголовья. Пойми,
сколько ни брать взаймы,
до рассвета все поглотят холмы.
И дочитать главу
в сумерках так же непросто,
как удержать на плаву
весь полуостров.
26.03.2006г.
|
|