- Дядь, дядь, дай десять копеек!
Такой маленький, такой оборванный. Вокруг рта засохший клей. Шапка набекрень. Маленький, но наглый.
- За что?
Мальчик, похоже, удивлен. Округляет глаза
- Ну, как за что! У меня родители умерли. Один живу. Вот. А ты вон, пан, – в кожаной куртке, – тыкает в меня грязным пальцем.
- И что?
- Я же говорю, родители умерли.
Я не могу понять логики этого маленького скитальца. Сажусь на корточки, что бы быть лицом к лицу с ним.
- Ты считаешь, что я убил твоих родителей? – Вопрос, по-моему, обескураживает мальчугана.
- Нет, – тихо отвечает он. И снова с озорной интонацией, – Какая разница. Дай десять копеек, что тебе жалко?
- Нет. Я просто не могу понять тебя, – мой ровный голос не сбивается на гнев. - Вот подошел ты ко мне и просишь десять копеек, как будто я тебе их должен. Или ты оказал мне какую – то услугу. Скажи, за что я тебе должен?
- Ты вон в кожаной куртке и… - похоже, парень впервые столкнулся с таким толстолобым.
- Я ее купил. Купил в магазине. Я должен тебе денег за то, что купил кожаную куртку? Или я должен, после того как купил вещь, походить по церквям и раздать мелочь? Я - заработал, я – купил.
- Жмот ты! Вот ты кто! – неуверенно произнес мальчуган. Стоит и трет нос. – Мама моя говорила – кто дает, тому еще больше возвращается.
- Двадцать копеек? – улыбаюсь, - или тридцать? Рубль?
- Откуда я знаю, пан. Дай десять копеек! – начинает прыгать вокруг меня, постоянно тараторя «дай десять копеек! дай десять копеек!».
Поднимаюсь с корточек. Смотрю, как он кружится вокруг меня.
- За что?
Парень, наконец, придумал, за что я ему должен десять копеек.
- Дашь десять копеек – отстану.
Я улыбаюсь еще больше. Поправляю кепку и начинаю шагать прочь.
- Э-э! Ты куда? – парень бежит за мной, – я же не отстану.
- Твое дело, парнишка.
Руки в карманы. Взгляд впереди себя. Иду.
«Жмот! Жадина! Что б ты ногу сломал». За спиной. Раздражен.
Разворачиваюсь.
- Знаешь, сколько у меня сейчас в кошелке?
Парня передернуло. Морщит лоб. Отворачивается, делая вид, что ему все равно. Косится на меня.
- Сколько? – прищурившись. Не верит. Провокация.
- Две тыщи! - показываю ему язык.
- С Клинтоном?
- Ну не с Клинтоном, а с Владимиром…
- Урод – слышу в ответ.
Что внутри дергается. Сейчас сорвусь. Чувствую, как лицо пылает, а руки в карманах собираются в кулаки. Ну не бить же его – наглого маленького попрошайку.
Опять присаживаюсь на корточки.
- Слышь, иди сюда… - подманиваю указательным пальцем.
- Что надо, дядя Жмот!
Подходит
- Десять копеек?
Машет на меня рукой.
- Я от тебя уже никаких денег не возьму. Потому, что ты жмот! И ноги скоро поломаешь. – разворачивается и начинает брести в противоположную сторону.
- Две тыщи.
Через секунду снова возле меня.
- С Владимиром? Не верю.
- А ты поверь. Как зовут то тебя сорванец? – я серьезен.
- Орест.
- Владимир Глебович, - протягиваю ему руку.
Парень крутит ладони, не зная подавать ли руку. Неуверен. Быстро вытирает об пальтишко правую и доверяет мне рукопожатие. Маленькие, шершавые от клея и грязи пальцы.
Поможешь мне – получишь две тысячи наших.
- Врешь, - не верит. Но заинтересован. – А что нужно делать?
- А что бы ты мог сделать за две тысячи? – впиваюсь взглядом в его растерянное лицо.
- Э! Слышь, если ты это, как его называется – извращенец, то я даже за две тыщи, - задумывается, - даже за три тыщи – ни-ни!
Мне весело! Вон оно как!
- Нет, не бойся! Ну что?
Парень нахмурился.
- Две тыщи, это же какие деньги! – резко на меня – Органы не продаю.
- Хорош, пан Орест, как хочешь. Не веришь мне - не надо.
- Ладно. Что делать? – начинает нервно дергать ногой.
- Сегодня в десять на Замковой горе. Опоздаешь – сам виноват. Там все и поясню, – вынимаю из кошелька червонец. – Держи Мазепу.
Хватает. Прячет в карман. Продолжает стоять возле меня.
- А теперь - кыш. Только клея не нюхай, понял?
Кивает. Не уходит. Продолжает смотреть прямо мне в лицо.
- Ну что еще?
Мнется.
- Не обманешь?
- Мы с тобой деловые люди, – подмигиваю. – Давай!
Разворачивается и убегает. Смотрю до тех пор, пока он не скрывается за углом дома.
Тебе повезло, маленький пан. Или нет…
*
…Сижу в маленькой кофейне «Венеціанський Лев» на площади «Рынок». Нестерпимо хочется почитать газету. Не люблю газет. Уже около пяти лет ничего не читал – ни книг, ни газет, ни журналов. Афиши, плакаты, избирательные листовки – все, где есть какой-либо текст, чуждо мне. И не то что, чуждо, а невыносимо противно. А сейчас вот, хочется. Прочитать. Хоть статейку.
- Панночка, у вас есть газеты?
А журналы?
Нет?
И, слава богу, что ничего у них нет. Не буду поддаваться искушению. Все равно ничего не получится. Разрыдаюсь.
Уже даже не помню, что же я прочитал последним? Кундеру? Кажется да. Нет – Бэнкса. Точно «Мост», Бэнкса. Потом, по-моему, проверял e-mail – и все. Ни текста, ни буквы.
А кофе хорош. Бодрит. Дает силы. Как и никотин.
Сколько времени? Пол восьмого? Пора. Главное, что бы мальчуган не обманул.
*
Очень хорошо, что никого нет. Смотровая площадка на Замковой Горе. Отсюда можно увидеть весь город. Красивый, древний. Там - ратуша, там - цирк. Свет, машины, вывески магазинов – просто не могут его испортить. Уменьшить его величия.
Топот ног. Бежит. Запыхался. Взлетает по ступенькам на площадку. Начинает осматриваться вокруг. Падает рядом на лавку.
- Почему опоздал? – серьезно спрашиваю я его. – Сорок минут.
- Простите, пан Владимир – на минуту замолкает, отдышавшись, продолжает – Я никогда здесь не был.
- Ты разве не местный?
- Нет. Полгода здесь. Мы в основном с ребятами на вокзале крутимся. Где у кого там сумку свиснуть, или пожрать выклянчить. А здесь я – впервые. Красота-то, какая.
Молчу. Наслаждаюсь свежим воздухом. Погода благоволит.
Орест крутится как юла, бегая от одной стороны площадки к другой. Наконец успокаивается. Садится рядом.
- Ну, что делаем, пан?
Поворачиваюсь к мальчугану. Следы клея на лице. Опять нюхал.
- Знаешь собор святого Юра?
- Конечно.
- Найдешь его отсюда?
- Зачем, - спрашивает Орест, но, не дожидаясь ответа, подходит к поручням и начинает всматриваться.
- Вижу.
- Я поднимаюсь с лавки и подхожу к нему. Начинаю шептать на ухо.
- Ладно, Орест, о серьезном. Твоя задача – смотреть внимательно на собор. Точнее на кусочек неба чуть выше него. Увидишь звезду – скажешь мне.
- Так вон их полно на небе, пан. – возмущается бродяжка
- Ты не понял. Ты должен увидеть звезду прямо над собором. Большую. Яркую. Понятно? – начинаю раздражаться.
- Понятно, – расстроенным голосом говорит Орест. – А я-то думал, что мы с вами хату чистить будем.
- Две тыщи нужны? Тогда смотри. Это тоже очень важное задание. Смотри только! Не прозевай! – грожу пальцем.
- Ладно. - Орест удобней устраивается и начинает всматриваться в ночное небо. Я лучше укутываюсь в курточку и закрываю глаза.
Легкий дрем.
Голос.
Орест.
-Пан Владимир, а зачем я тебе нужен. Сам же можешь смотреть. За две тыщи!
- Ты смотри, сукин сын – неожиданно резко отвечаю я, понимая, что правды сказать не могу, добавляю уже более мягко – у меня зрение плохое.
Да же если бы правду сказал – все равно бы он не поверил. А кто бы поверил, что человек со стопроцентным зрением видит все вокруг, кроме звезд…
И кроме букв…
*
И кроме лиц…
С сегодняшнего дня.
Вчера просидели с Орестом до утра, но звезду не увидели. Пришел домой. Отоспался. Смотрю в окно и не верю глазам своим. Не вижу лиц. И все. Как будто дырки черные у всех вместо голов.
Рыдал.
Буквы.
Звезды.
Лица.
Что будет дальше?
Хороший парнишка Орест. Всю ночь рассказывал про свою семью. И про то, что его родители действительно умерли. Отец работал на заводе, много пил, и будучи под мухой попал в один погожий день под кран. Про мать парнишка знает меньше. Сидела где-то под Винницой, так из тюрьмы и не вышла. Сказали, что умерла от странного инфекционного заражения. Мальчик остался один. Приюты, распределители, бродяжья жизнь. Встретил однажды какого-то «хорошего пана». Он то и посоветовал ему ехать в Одессу или во Львов, сказал – много туристов, можно легко облапошить. Выбрал город Лева. Говорит, когда дам ему деньги – поедет в Одессу.
Я про себя не рассказывал. Да и кто он мне, этот маленький хулиган. Да и рассказать то нечего. Вроде как и у меня был сын. Только вот когда? И где? Забыл еще до того, как перестал видеть буквы.
Звезды не было. Орест божится, говорит, что ни на минуту глаз не отвел от собора.
А утром – эти черные дыры вместо лиц.
*
Каждую ночь, вот уже вторую неделю, я с Орестом на Замковой. Орест где-то свистнул у туриста – поляка маленькую, раскладывающуюся подзорную трубу. Смотрит в нее постоянно. Звезды все еще нет. Практически потерял надежду. А если звезда так и не появится? Боюсь.
Неделю назад напрочь забыл кто я. Забыл свое имя. Помню только Ореста и то, что должен найти звезду над собором святого Юра.
Орест – мой сын. И если бы не он – я пропал бы.
Орест говорит, что он у меня единственный сын. Говорит, что мы должны увидеть эту звезду и тогда мне станет лучше. А когда мы ее увидим – уедем в Одессу на море.
Смотрелся в зеркало. Высокий. Худощавый. Красная кепка на привычной черной дырке. Орест обещает, что я снова буду видеть лица. Скоро.
*
Стою возле «Ляльки» и неожиданно понимаю, что на улицах пусто. Ни души. Черных дыр нет, никого нет. В будний день. Пустые улицы. Сел на лавку, начал курить. Закрыл глаза.
Не знаю что произошло, но когда я приоткрыл веки – увидел необъяснимую картину.
Улицы были переполнены. Нет не людьми – маленькими красными язычками пламени. Язычки побольше и поменьше, ярче и тускнее заполнили улицы. Кое-где они хаотично двигались. Кое-где выстраивались в длинные ряды, постоянно двигаясь, друг за дружкой в одном направлении.
Один такой огонек, совсем тусклый и догорающий, приблизился ко мне. Я даже не успел испугаться, когда услышал голос.
- Цигарки не найдется, пан?
Люди. Я перестал видеть людей. Все, что от них осталось – маленькие огоньки. А может, просто я не перестал их видеть, а наоборот, вижу их всех насквозь?
Мне стало страшно. Как же я найду Ореста?
*
Если смотришь с Замковой на город – кажется, что он лежит у твоих ног. Город был прекрасен. Глубокой ночью он был наполнен светом. Свет горел в каждом окне. Казалось, что город не спал. Спал, конечно – свет этот был вызван теми маленькими огоньками, спящими в этот момент в каждой квартире.
Я заметил одну интересную вещь. Днем – огоньки разительно отличались друг от друга по силе свечения, интенсивности или оттенку. Так, к примеру, большой, красно-оранжевый огонек, оказался Орестом. А вот ночью, все они как будто становились одинаковыми – яркими, оранжевыми, мощными.
Орест пообещал, что сегодня звезда взойдет. И я верю ему.
Ведь сегодня последний день. Завтра пропадёт и пламя.
Я боюсь. Боюсь потому, что должен увидеть звезду сам. Так сказал сын. Впервые за долгое время он покинул меня ночью. Оставив только свою подзорную трубу.
Смотрю.
Как же я увижу звезду эту, если вообще не вижу ничего. Ослеп. Напрочь. Стою, облокотившись об поручни, предоставив свое лицо ветру, единственной радости, оставшейся кроме сына у моей бренной души.
Тьма в округ.
Тишина.
И СВЕТ!
Да! Свет!
Маленькая звездочка.
Не может быть.
Я вижу. Маленькая звездочка.
Вот она.
Мигает.
Как будто подмигивает мне.
Вижу.
Это Рассвет. Восходит солнце, освещая своим мягким утренним светом еще пустые улицы родного города. Появляются люди. Беру подзорную трубу. Всматриваюсь и вижу лица! Я счастлив.
Вспоминаю все!
Рыдаю.
Но где же Орест? Его надо найти. Мой сын.
***
- Слезай оттуда! – грозно кричал охранник костела святого Юра, маленькому хулигану, сидящему, свесив ноги, на крыше. – Слезай, а то уши надеру!
Мальчик плакал, закрыв лицо руками.
- Что б ты ноги поломал.
- Да, я тебя сейчас…! – закричал охранник, замахав кулаком, и бросился к пожарной лестнице.
Но мальчишки и след простыл…
Львов, 20 апреля 2004 г.
|
|