ТАРАС ДА МАРЬЯ

 

 

Даже в молодости Тарас Шевченко не был красавцем. Но что-то такое сияло в глазах, такой привлекательной была улыбка, что не была на Украине красавицы, которая бы не мечтала похвстать среди знакомых романом с самим Шевченко. Но все это было в молодости, которая внезапно закончилась ссылкой. Суровый, радиоактивний Кос-Арал бросил Тарасову молодость в болото старости. За каких-то десять лет молодой, коренастый симпатяга превратился в старого дедугана с отвислыми щеками и пузом и лоснящейся , пятнистой лысиной.

Мало того, даже стихи первое время после ссылки не писались.Ведь почти десять лет он вынужден был общаться только по русски или по польски. Общаться на языке его ссылки. Отказывалось сердце петь на этом языке, а родной надо было еще вспомнить, возвратить в сердце. Вот и писал пока по русски воспоминания и повести. Хотя сюжеты тех повестей пышно цвели романтизмом, но всё же живой, сочный язык - заставлял перечитывать все от корки до корки, не обращая внимания на довольно искусственный сюжет и романтическую дымку, унаследованные им от учителей - Василия Жуковского, Карамзина и Кукольника...

В ссылке, глядя на холостяков и сравнивая их прозябание с жизнью редких женатых , Тарас горько затосковал о так и не состоявшейся семье, законных детях. Все чаще наведывались мысли о Смерти. О Вечности. Страшно было пойти на тот свет, не оставив родной кровинки на этом. Сердце разъедала тоска по Родине, по загнанной в гроб ревнивым мужем, Ганне Закревской, по их солнышку - доченьке Сонечке , на которую довелось взглянуть только раз...

Наконец, после настойчивых ходатайств графа Толстого, Александр 11 простил Тарасу то давнее оскорбление матери-императрицы, за которое фактически и был засунут он в эту ссылку . Помните :”Как опенек засушенный, бледна, тонконога”. За ту “бледную, тонконогую” оскорблённый Николай 1 и запретил ему писать, а за то, что за его выкуп заплатили деньгами, вырученными от продажи в лоторее портрета Жуковского, который подписал Брюллов, а нарисовал большей частью сам Тарас,(что и в те времена считалось фальсификацией), да за порнографические рисунки, которые рисовал по поручению Брюллова для Наследника, ему и рисовать было запрещено. Почти на 10 лет. Десятилетие, забравшее все его честолюбивые надежды и мечты, укравшее молодость...

И вот все закончилось. Он уже может подписываться не “рядовой Шевченко”,а “свободный художник Шевченко”. Он уже может ехать, правда не куда захочет, а куда разрешит начальство. Пока разрешили ехать в Нижний Новгород и там ждать дальнейших распоряжений. Поехал через Астрахань. В Астрахани, его, словно Первосвятителя, встретила Астраханская „Громада”.Тарас пишет в своем дневнике:

« С 15 по 22 августа был у меня в грязной и пыльной Астрахани такой светлый, прекрасный праздник, какого еще не было в моей жизни. Земляки мои, большею частью киевляне, так искренне, радостно, братски приветствовали мою свободу...Благодарю Вас, благородные, бескорыстные друзья мои! Вы одарили меня такой радостью, таким полным счастьем, которое едва вмещаю в моем благодарном сердце ..."

И не только этой благодатной встречей порадовала Тараса Астрахань.15 августа он встретился с Сашей Сапожниковим, большим почитателем его таланта еще с 40-х годов. Только теперь это уже был не шутник-гимназист в коротенькой куцавейке, а знаменитый на всю Волгу купец-миллионер. Он так же собирался ехать в Нижний Новгород. Вот и предложил Тарасу каюту в арендованом им на эту поездку пароходе “Князь Пожарский”. Тарас с радостью принял предложение, вернул купленный билет капитану, попросив отдать его бедняку, у которого нет денег на оплату. Капитан Василий Кошкин так же проявил благородство и за тот билет взял бесплатно аж пять бедолаг.

Из ссылки Тарас выбирался в той одежде, в которой служил. В изношенной до дыр солдатской форме. Когда при путешествии по Волге на Север стало совсем холодно, Сапожников заставил его переодеться в свой запасной костюм. О Сапожникове можно сказать словами Пушкина:”Как денди лондонский одет”. Так вот и Тарас нежданно для себя стал модником. В нем теперь все видели не бедолагу- ссыльного, а богатея-инкогнито, побратима самого миллионера Сапожникова.

В Нижнем Новгороде Тарасу представили труппу местного театра. Посмотрел несколько постановок. Среди провинциальных актеров ярко выделялась Катенька Пиунова. И талантом, и красотой. Тарас, который как и положенно поэту, был очень влюбчивым, сразу влюбился. Благодаря шлейфу звания побратима миллионера Сапожникова, ему оказалось совсем нетрудно попасть к ней за кулисы, а вскоре и в постель. Юная любовница возвращала утраченную молодость. Благодаря ей, вспомнились времена, когда за место в его постели соревновались первые красавицы Малороссии. Но Тарасу уже мало было ходить с нею на званые обеды, выезжать на загородние пикники. Он мечтал о семье. Своей семье! Чтобы сильнее привязать Катеньку, он даже вызвал из Петербурга своего побратима – знаменитого актёра Щепкина, чтобы тот помог ей овладеть актерским мастерством. Помог, хотя и говорил приятелю, что Катя не очень-то и требует наставника – своё разуменье имеет!..

 

Почему-то Тарас решил, что если он устраивает Катюшу, как любовник, то от предложения выйти за него замуж, она будет вообще в восторге. Получив из Перербурга от графини Толстой и от Кулиша по полтысячи рублей, он купил моднейший костюм, нанял шикарный экипаж и поперся свататься к ее родителям. Пиуновы были в растерянности. С одной стороны Тарас был, как ни как, знаменитость и отказать ему было страшно. С другой о его неспособности дружить с деньгами и о тратах на попойки ходили легенды. И вдобавок он считал брак священной вещью и не собирался ни сам прыгать в гречку, ни, тем более, позволять это жене. А в тогдашней актерской среде принято было, что актрисы выходят замуж за коллег-актеров чисто формально, именно для того, чтобы иметь возможность открыто жить за счет богатых и сановитых любовников. Таким формальным браком для их дочурки здесь и не пахло...

Так и не сказали они ни да, ни нет. Послали его решать вопрос непосредственно с дочуркой.Тарас же решил, что родители поражены и удовлетворены такой блестящей преспективой. Окрыленный, помчался к Кате и радостно обьявил ей, что посватал ее у родителей и уже не видит преград для создания семи.

Катя не на шутку разозлилась. Одна дело фланировать по Нижнему Новгороду под ручку с самим Шевченко, вызывая зависть всех знакомых и незнакомых, и совсем другое дело связать с ним свою жизнь! Она подвела его к большому театральному зеркалу и указала на довольно объемное, отвисшее пузо, лоснящуюся лысину, мешки под глазами. Она заявила, что он еще может быть её сегодняшним любовником, но не мужчиной на все жизнь – никогда!

Тарас все еще не теряет надежды. Вновь и вновь молит подумать. Она как-то заявляет ему, что хочет перевестись в Харьковскую труппу. Он сразу же пишет Щепкину и дирекции Харьковского театра письма , чтобы устроить ей перевод. Вскоре из Харькова пришёл ответ с согласием. Тарас считает, что это согласие возвратит ему сердце Кати. Настроение его мгновенно улучшается. Из самого сердца на волю, на бумагу льются –рвутся стихи.

Это именно тогда ,9 февраля 1858 он написал эти пронзительные строки:

“ Мы не лукавили с тобою,

Мы просто шли и нет у нас

Зерна неправды за собою...”

Того же дня – 9 февраля 1858 он пишет еще два стиха .В стихе“ Муза” он умоляет музу:

“Учи неложными устами...”

Но слишком кратковременным было то ощущение счастья. Не дождавшись окончательного решения из Харкова, Пиунова нежданно подписала контракт с директором местного театра. Оставив в дураках и самого Тараса и его друзей, которые столько сил потратили, чтобы организовать тот перевод в Харьков...

Тарас так оскорбился, что забыл о всякой любви. Он пишет в дневнике:

«Случайно встретил я Пиунову, у меня не хватило духа поклониться ей. А давно ли видел в ней будущую судьбу свою, ангела-хранителя своего, за которого готов был положить душу свою? Отвратительный контраст. Удивительное лекарство от любви- несамостоятельность. У меня все как рукой сняло. Я скорее простил бы ей самое бойкое кокетство, нежели эту мелкую несамостоятельность, которая меня, а главное, моего старого знаменитого Друга поставила в самое неприличное положение. Дрянь госпожа Пиунова! От ноготка до волоска дрянь!…»

В отместку Тарас на остатки денег организовывает прогулку с красавицей Сашенькой Очеретниковой, соперницей Пиуновой...Поменял шило на мыло. Сам записал в дневнике:

« Поездка наша была веселая и не совсем пустая. Саша Очеретникова была отвратительна, она немилосердно изменяла, не разбирая потребителей. Жалкое, безвозратно потерянное, а прекрасное создание. Ужасная драма!»

Слава Богу, той драме, пришло время завершиться. От министра внутренних дел пришло разрешение на проживание в Петербурге, и 10 марта Тарас выехал из Нижнего...Та гулянка с Сашею Очеретниковою забрала все деньги, даже роскошный костюм пришлось заложить. Зато она наградила его герпесом, чирьями на лбу и запухшим глазом. Приехал в Москву и встречался со старыми друзьями, как настоящий пират –с повязкой на глазу. Жил у побратима Щепкина. Слава Богу, у того был замечательный врач, так что за неделю с чиряками и опухолью глаза смог распроститься. Выздоровев, помчался по гостям. 18 марта заехал к старому приятелю Максимовичу. Здесь и встретил он впервые Марию. Вот как он записал об этом в дневнике:

“ В первом часу поехали мы с Михаилом Семеновичем в город. Заехали к Максимовичу . Застали его в хлопотах около “Русской беседы”. Хозяйки его не застал дома. Она была у церкви.Говеет.Вскоре явилась она.и мрачная обитель ученого просветлела.Какое милое,прекрасное создание.Но что в неи очаровательней всего – это чистый,нетронутый тип землячки.Она прпоиграла для нас на фортепиано несколько наших песен.Так чисто,безманерно,как ни одна великая артистка играть не умеет.И где он,старый антикварий,выкопал такое свежее,чистое добро?И грустно и обидно...”

После этой встречи Тарас зачастил к Максимовичам. Вот через день он снова пишет в дневнике:

“Вечер провел у милой землячки М.В.Максимович.И насмотря на страстную пятницу,она,милая,весь вечер пела для меня наши родные задушевные песни.И пела так сердечно,прекрасно,что я вообразил себя на берегах широкого Днепра.Восхитительные песни! Очаровательная певица!”

 

Он еще не успел прикипеть к ней серцем,как настало время выехать в Петербург. Поехал железной дорогой. На перроне торжественно встречала петербургская „громада”. Остановился у старого друга Михаила Лазаревского. Начал восстанавливать старые связи.Одними из первых навестил своих благодетелей Толстых, вытащивших его из неволи. Толстые, как и в старые времена, содержали литературно-художественный салон, так что Тарас познакомился здесь со всеми новыми знаменитостями на литературном и художественном поприще. Графиня Толстая устроила ему квартиру при Академии художеств, заботясь о том, чтобы Тарас имел и свою рабочую мастерскую и жильё. Правда, для нас с Вами это было бы не ахти какое помещение – узкая комната на первом этаже с единственным окном на два этажа- мастерская и одновременно гостинная Тараса и комнатушка на антресолях, к которой можно было добраться по узенькой винтовой леснице – его спальня и литературный кабинет. Для Тараса это было первое своё и только своё жильё!

У Тараса появилось новое увлечение – гравировка. Хоть современники и писали, что всё свое время он проводил на званных обедах, ужинах и балах, но за 2 года он смог так освоимть гравирование, что Академия художеств присвоила ему звание академика. Да и за те чуть ли не ежедневные возлияния у старых и новых друзей, стоит ли пенять Тарасу. Он сам пишет о этих днях И.Лазоревской „После долгого и тяжкого испытания(нехай воно и ворогам нашим не сниться)я не освоился ещё с радостью свободы...”Но это освоение закончилоось тем, что празднуя Рождество 1859 года и немного перебрав, Тарас возвращался домой, не выбирая дороги. Погода в Петербурге зимой препаршивейшая – мокрый снег, чуть затянутые льдом лужи. Тарас страшно промок и промёрз. Ещё с того страшного этапа в Петербург после побега от пана, он страдал хронической пневмонией. Вот и сейчас свалился в тяжелейшей простуде. Забрался к себе не антресоли, укутался во всё теплое, что было, пил только горячий чай с ромом , никого не принимал, не хотел видеть...

И вот неждано, без приглашения и предупреждения, пришла в гости жена его старого знакомого Афанасия Марковича -Мария. Ее тоже никто не мог назвать красавицей. Простое русское лицо с выгоревшими бровями и будто белесыми глазами. Да и фигура такая, что талию не найдешь. Единственное, что в ней привлекало, это роскошные украинские груди, которые никаким лифом не охватишь.Тарас хрипел и Мария,чтобы не затруднять его, присела на постель. Тарас уже читал “ Украинские народные рассказы” , единственным автором которых Кулиш сделал её. Вот они и стали обсуждать героев тех рассказов. Марие приходилось обосновывать неожиданные выверты их судеб. Разговор постепенно перешёл в шутливый спор. Мария совсем распарилась. Порасстёгивала прочь пуговицы на платье и ее необъятные груди так и вырывались на волю. Тарас уже не мог никуда больше глядеть. Вдобавок этот многочасовый беспрерывный разговор совсем утомил его. Стало тяжело говорить. Голова клонилась...

Мария, как будто на подушку, положила его голову себе на грудь и стала баюкать- ласкать, как ребёнка. Тарас чувствовал себя не всвоей тарелке. И приятными были те материнские ласки, и смешно было, как эта бесова дочь, лет на десять младше его, воображает из себя его мамочку. Ничего себе мамочка - молодуха в соку, а он, как старый дед! Татрас аж засмеялся -“ Не мамкой, а любовницей хотел бы видеть такую кралю!”- Тихонько пробормотал в ответ на его вопрошающий взгляд...

 

Мария расхохоталась и стала его шутливо целовать. Постепенно поцелуи из материнских стали страстными и Тарас сам не заметил, как оказался под ее мощным, нетерпеливым телом...

Напрасно ждали друзья там внизу, в гостинной, Марию на чай с докладом о Тарасовом здоровье. До глубокой ночи она лечила его своим телом. Тарас словно в лёгенькой лодочке качался в бушующем море, которое бросало его с волны на волну. Было до обморока хорошо. Это какойто дурак придумал, что любовницы забирают здоровье! Забрала и дела куда-то Марковичка все Тарасовы болячки. Забрала и укатила с красавцем Тургеневым далеко-далеко за границу...

Утром он проснулся здоровым и сильным...И как юноша вновь стал бегать с друзьями с одних званых завтраков, обедов и ужинов на другие.В Петербурге у него не осталось соперников. Давно умерли Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Где-то в Таганроге доживал всеми забытый кукольник. Тарас, как и в 47 вновь оставался единственным Мессией. С утра до ночи его тянули на очередные завтраки, обеды, ужина, балы. Везде ром, джин, женщины... Как и когда-то у Брюллова, ему эти сплошные пьянки без роздыху скоро осточертели. Совсем загрустил Тарас. У него начиналась такая модная ныне депрессия. И тогда, как спасательный колокол, как порыв легкого прохладного ветерка душной июльской ночью, вошла в его жизнь Мария Максимович. Жена его старинного приятеля - бывшого ректора Киевского университета, ныне профессора истории.

Странным был тот брак. Женился Михаил Алекссандрович аж в 53 года. Женился на соседке. Тоже старой деве, ведь в те времена старыми девами становились в 21 год. Марие было целых 26. У обоих за спиной была трагическая Любовь. Почти тридцать лет тому назад полюбил Миша Максимович девушку. Полюбил на все жизнь. Но умерла она прекрасно-юной у него на руках...Так и не смог он больше встретить любовь. А время шло. Надо уже было думать о семье, о детях. А тут еще с каждым годом все больше и больнее обступали болезни. Стал глохнуть, стал слепнуть. Здесь уже не о любви и жене-любовнице приходилось мечтать, а о жене-сиделке, которая бы вытягивала его из всех тех болячек, а может еще бы и сына-наследника родила, хотя от того тридцатилетнего целибата получил сильнейший простатит, который делал сомнительной всякую надежду на детей.

Тяжело при таких условиях было найти жену. Кому нужный старый, немощный дед, отягощенный болезнями, а не деньгами. Ведь, хотя и был Михаил Максимович профессором, но деньги не держались кармана. Ничего не накопил за свою длинную жизнь. Все пускал на книги и исследование. И вот прошёл юбилей, а ни денег, ни детей!

Наверное, так бы и умер девственником. Но по соседству, у бедного помещика Товбича росла-вырастала дочурка Марийка. Был Михаил на ее крестинах. Когда-то, бывая у соседей, любил качать её на ногах, подбрасывать на руках под самую крону соседской липы...

Давно выросла Мария с той угловатой девчушки. Стала пусть не красавицей, но такой симпатично-привлекательной, что так и хочется погладить. Было кому ее гладить. Был у нее жених офицер. Была у них такая пылкая любовь, что она зебеременела. Но так и не родила она ему ребенка. Нежданно перевели его часть на Днестр. И в первые же дни той, Восточной (Крымской) кампании погиб ее возлюбленный. Хоть в прорубь кидайся. Вот - вот округлится живот и общество будет смотреть на нее, как на покрытку-гулящую.

Вот тогда то и посетил их сосед Михаил Максимович. С давних-давен приучил он Марийку делиться с ним бедами. Никому не говорила она о своей беременности. Ему рассказала. Вначале только посочувствовал Михаил Александрович, сказав, что подумает, как ей помочь. Не видела она его ни завтра, ни послезавтра. А через неделю прислал сватов. Растерялись старые Товбичи. Не к чему был им зять-ровесник, да еще и без копейки в кармане. Но всё же знали они о гибели Марийкиного любимого, догадывались о ее беременности. И пусть денег у Максимовича не было, но всё же было звание профессора и имя, которое знала вся Российская империя. Не преподнесли Товбичи сватам гарбуза. Не дали и утвердительного ответа. Сказали, пусть „ молодые” вначале договорятся между собою.

Мария всё-таки сначала поломалась. Ну не могла она вообразить мужем соседа, в котором никогда не видела мужчину, у которого всегда могла поплакаться на плече, выговориться о всех бедах. Она его беспредельно уважала, любила как родного дядю. А заниматься с ним любовью... Даже вообразить это себе не могла...Но куда было теперь деваться...Долго не поломаешься, когда вот-вот вылезет живот и ребенок властно застучит ножками, пробиваясь из него на волю...Да и лиса Михаил предлагал только дружбу, а на счёт постели - это уже как она сама захочет. Говорил, что из-за смерти любимой, он так и остается девственником. Ни с кем так и не занимался любовью. Начали они жалеть друг друга. Утешение принесло согласие. Справили они брак, как и положено, пышно. А скоро появился на свет и ребеночек. И повезло-неповезло Марии. Мертвым родился ребеночек. Наверное, горе убило его в материнском лоне. Все же вокруг были уверены,что умерло дитя из-за преждевременных родов...

Настало время Михаилу Александровичу выполнять свои супружеские обязанности. Увы, Мария, которой приходилось уже считать дни своей отлетающей молодости, напрасно ждала его в брачном ложе. Боялся професор опозориться и все не шёл. Пришлось самой лезть к нему на узенькую тахту в кабинете. Проведя в таких некомфортных условиях ночь професор предпочёл вернуться в их спальню .

Он все же таки был и профессором ботаники, так что вспомнил все, что знал о афродиаках и с горем пополам стал играть роль мужа- любовника. Но никакого наслаждения не имела Мария от тех сеансов любви. Не о сексе, а о своей науке и очередных болячках думал профессор. Хотя и жили они душа в душу, но сердце Марии тосковало по любви. Настоящей большой Любви, которая бы дала возможность забыть погибшего возлюбленного.

И вот настал 1858 год. Тарас возвратился из ссылки. Встретились они в Москве, куда тогда приехали Максимовичи и где проездом остановился Тарас. Они сразу накинули глазом один на одного. Мария знала наизусть весь “Кобзарь” Тараса, любила его картины. Самой хотелось быть на месте этих Закревськой, Маевской, Хекбулатовой, Трощинской, Абазы и неизвестных красавиц, которые улыбались вечности с его холстов. Кому-то Тарас казался дедом. Старым, пузатым, непривлекательным. Для нее, с вечно-больным мужем, старшим Тараса на десятилетие, целую эпоху, Тарас виделся полным сил добрым молодцом. И, вдобавок, стирал возраст обязательный стаканчик “Забиловки” которая вспламеняла взгляд, согревала румянцем щеки, раскрепощала язык. Да и без этого он в любом обществе был душой компании.Такой уж у него был казацкий характер. Во время той встречи во всем многолюдье Мария видела только его- Тараса.

Тарас тогда радостно поприветствовал Михаила Максимовича и шутливо набросился – где это он отхватил такую девицу-красу ,за что ему старику такое счастье! Но вскоре бросил приятеля и словно прилепился к Марии. Скверно себя чувствовал старый профессор. Явно он был лишним на этом празднике жизни! Все видели и слышали одного Тараса, а он остался один на один со всеми своими болячками, брошенный всеми, даже родной женой.

Закончилась та вечеринка. Были еще, да и они промелькнули так быстро, что Мария даже не успела опомниться. Тарас вообще Максимовичев стал воспринимать, как одну только Марию. Но вот вернулись они к себе на Украину, а Тарас укатил в Петербург и стал восстанавливать старые связи, разыскивать, а иногда, отбиваться от старых приятелей. Жизнь его понеслась от вечеринки к вечеринке.В те времена никто и не думал, что когда-то Украина родит Михаила Меченого с его дурацким сухим законом. Не бывало вечеринок без водок. Увы, не только целебным украинским перваком-забиловкою угощали, а и иностранною отравою- ликерами, бренди, ромами, виски...Никому из друзей не мог отказать Тарас. Вот и пил-травился той иностранной гадостью.В конце концов не выдержал, решил вырваться от тех великосветских пропойц на волю. На Родину. На Украину.Он пишет письмо Марии(о её муже, своём старом друге Максимовиче, он как-то забыл). Пишет,что хочет жить и умереть на родной земле. Завести семью, наделать детей. Просит найти ему нареченную. Небогатую , неглупую и недурнушку. Чтобы была и берегинею и женой-любовницей , и на её, Марию, похожею...Смеясь, отвечала ему Мария, что не знает такой, ну не может найти, хоть сама заменяй...

Письма письмами, а летом приехал Тарас к ним в гости. Мария ощущала себя на седьмом небе. Старик Максимович тоже будто ожил. Для него ведь Тарас был небожителем, отцом Украины, её Апостолом. Он делал вид, что не замечает взаимного влечения Тараса и Марии. Ну не выставлять же себя старым дураком, который строит из себя собаку на сене. И все же то, что они будто не замечали его, обижало. Обиженный долго с ними не задерживался и говорил жене, что ему надо работать и чтобы стлала ему в кабинете. Влетала пылающая Марийка к нему в кабинет, быстро стлала постель и бегом возвращалась к Тарасу. Они говорили и не могли наговориться. Для них время летело незаметно, одним стремительным водопадом. Они сами не заметили, как стали любовниками. Так длилось

несколько дней. Господин профессор и госпожа не могли заниматься домашними делами. Так что имели прислугу из своих немногочисленных крепостных. Это только собаки бывают верными своему хозяину. Крепостные очень редко бывают верными своим хозяевам. Марийка относилась к своим крепостным, как к людям. Михаил Максимович вообще относился к ним, как к равным. Наверное поэтому, крепостные уважали господина а госпожу боготворили. Но вот приехал Тарас. Максимович сразу рассказал слугам, что это наибольший Поэт Украины. Да что тем людям было до этого. Они даже не знали,что такое поэт и с чем его едят. А после того, как Максимович рассказал, что Тарас раньше сам был крепостным, прислуга стала вообще смотреть на него, как на оборотня. Ведь был таким самым, как они, а надо же – выбился в господа. Нашей же основной чертой всегда была зависть. Страшно завидовали они Тарасу. Искали любой повод, чтобы доказать, что он такое же быдло, как и они сами. Вообще то, Тарас любил общаться с крестьянами. Любил показать, что он такой же, как и они. Мгновенно находил с ними общий язык и становился их любимцем. Так было всюду и всегда. Только не здесь. Здесь он никого и ничего не видел кроме Марии. Ни ее обиженного мужа, ни враждебной дворни. А те все видели, все замечали, все обсуждали между собой, перекручивая и накручивая друг друга. Это для Марии и Тараса вся вселенная сосредоточилась в них двоих. Это только для него :

” Мария на него взглянула

И встрепенулась.Прижалась

Как оробелое дитя.

К плечу Иосифа старого,

А после гостя молодого

Просила,будто повела

Глазами в кущи.Принесла

Воды вкуснейшей из колодца,

И молоко и козий творог

Она на ужин подала.

Сама не ела, не пила.

Приткнулась молча в уголке

И удивлялась, и смотрела,

И слушала,как молодой

И дивный гость тот говорил.

И словеса его святые

На серце падали Марие,

И сердце мёрзло и пылало!”(перевод авт.из „Марии”)

Центром вселенной дворни был их стрий добрый хозяин, на добро которого прельстился какой-то пришлый оборотень. Они стали нашептывать “Ученому дураку” (так звал Михаила Максимовича мой прапрадед Пантелеймон Кулиш), о том, что видели, как Тарас насиловал его Марию в беседке на круче над Днепром...

Смотрит на Марию Михаил Александрович - никаких синяков, никакой грусти... Решил,что это обычные досужие сплетни. Ерунда, не стоящая внимания... Спокойно спал в своем кабинете, оставляя Тараса в гостинной с Марией.

А Тарас и Мария все большее и большее влюблялись друг в друга. И не надо смотреть на них с точки зрения вчерашней советской морали. Не Любовью держался Мариин брак, а уважением и признательностью к Михаилу Александровичу за то,что спас когда-то ее от позора. Да давно уже это было. Они уже были больше пяти лет женаты, она была , как говорять, женщиной в соку, а он, хотя и не такой уж и старый, но немощный, и вдобавок, замученный простатитом, лишивши его мужской силы. Наукой он занимался, а не выполнением супружеских обязанностей. Мария уже готова была „отдаться хоть конюху,хоть повару, хоть хулингану -ухарю” ,а тут появился Тарас, кем она грезила с юных лет. Потому нет ничего странного в том, что Мария не смогла устоять перед желанием. И ,действительно, первый раз это было не в доме:

“...уже зарница

На небе ясно занялась.

Мария встала и пошла

По воду с кувшином к колодцу.

И гость за нею, и в овраге

Догнал Марию...”

Это потом они уже стали любиться и в доме. Даже при Максимовиче, который сидел себе там над талмудами в своем кабинете и что-то систематизировал, выписывал, квалифицировал. И вот как-то, удрав пораньше от жены с Тарасом, засидевшись в кабинете, он поздней ночью поперся к ней в спальню, чтобы поцеловать на сон грядущий. Свечки не брал, чтобы не потревожить сон. Наклоняется, целует в волосы, а вместо волос под губами потная лысина! Вначале Старый ученый стал анализировать свои чувства. Подумал, может это Мария во сне перевернулась и вместо головы он попал на зад. Но он же прекрасно помнил,что жёнины ягодицы были мягкими, а здесь твердая кость. Значит, это не ее ягодицы. Это чьято голова. Но не ее голова. Здесь он в конце концов услышал и раскатистый храп. Михаил Алексеевич бросился к себе в кабинет, трясущимися руками схватил горящую свечу и возвратился в спальню. И что же он видит. На голой груди его спящей жены вкусно храпит Тарас, еще и подсвистывает. То храпение с присвистом больше всего взбесило Максимовича. Он схватил довольно грузного Тараса за ногу и сбросил с постели. Мария сделала вид, что так и не проснулась, а Тарас предложил решать эту проблему в другой комнате. Хотя и напомнил Тарас Максимовичу о невыполнении супружеских обязанностей, и о том, что такая женщина не может оставаться без любви, старый Максимович( кстати, всего на 10 лет старше Тараса) был непоколебим. Сказал чтобы Тарас сейчас же забирался прочь с его глаз...Что же, пришлось Тарасу глухой ночью стучаться в окно к перевозчику и плыть лодкой через Днепр, даже вещей, кроме Забилиной “Дуриголовки” не захватив. С этих пор оборвалась дружба Тараса с Максимовичем. Почти до самой своей смерти Максимович так и не простил Тарасу то, что тот выполнял его супружеские обязанности. Когда в 1874 году к Максимовичу обратился Маслов, который взялся написать биографический очерк к 60 летию со дня рождения Тараса, Максимович порекомендовал ему даже забыть о намерении писать о Шевченко, говоря, что “в жизни нашего поэта столько безобразного и ненормального, что сия сторона покроет все последние добрые стороны его жизни”( Цитата по Александру Конисському)

Не бесследною оказалась любовь Марии и Тараса. Через 9 месяцев у неё родился сын Алексей. Был он настолько похож на Тараса, что Михаил Александрович даже видеть его не мог. Лишь мальчику исполнилось 8 лет, отдал в пансионат Киевской гимназии, подальше от себя. Когда писалось завещание, вспомнил дочь Ольгу, а вот сына “забыл”. Алексей своими силами, при минимальной денежной помощи матери и друзей покойного Шевченко, закончил Московский университет, получил назначение мировым судьей в Ревель. Затем больше 20 лет прослужил в судейской коллегии Витебска. Считался очень знающим юристом.Сразу же после революции возвратился в родной хутор .Умер в 1922 и похоронен был на Михайловой горе, рядом с родителями. Имел 5 детей. Старший сын Борис стал генералом, отцом известного архиепископа Западно-Американского и Сан-Франциского Іоанна. Вот что о нём я вычитал в архивных материалах Русской православной церкви:

 

 

Будущий архиепископ Иоанн Сан-Францисский, Михаил Борисович Максимович, родился в Харьковской губернии 4 июня 1896 года, в семье генерала. Рос он болезненным, слабым мальчиком, был очень кроток, добр ко всем, но друзей не имел. Еще ребенком он начал собирать иконы, религиозные и исторические книги...

Революция застала Михаила выпускником университета. Вся семья его исповедовала монархические идеи, поэтому уже февральские дни 17-го года стали для Максимовичей днями траура. Когда на собрании их прихода решено было отдать в переплавку серебряный колокол и таким образом приблизить светлое будущее, Миша бесстрашно выступил против кощунства.

Смелость его становилась все опасней. Семья умоляла Михаила покинуть дом и скрыться, на что он отвечал, что от воли Божией не скроешься. Последовал один арест, другой. Отпускали юношу довольно быстро, как только понимали, что ему совершенно безразлично где находиться, дома или в тюрьме. Он не принадлежал этому миру. Только эмиграция семьи в Сербию в 1921 году спасла его от неминуемой гибели.

В Сербии он окончил семинарию и был пострижен в монахи с именем Иоанн, в честь своего родственника Иоанна (Максимовича)епископа Тобольского. Преподавал в семинарии, служил, удивляя окружающих своим подвижничеством

Весной 1934 года о. Иоанна решено было возвести в сан епископа. Он противился, ссылался на дефект речи, но ему ответили, что у пророка Моисея были те же затруднения.

Он оказался последним из епископов посвященных митрополитом Антонием Храповицким. Решено было послать его возглавить русскую общину в Шанхае. Звали в Китай самого владыку Антония, но он написал: “... вместо себя – как мою собственную душу, как сердце – посылаю вам епископа Иоанна.»

Большинство его прихожан в Шанхае составляли беженцы из Советского Союза. Увидев, в каких бедственных условиях они живут, Владыка стал одновременно попечителем самых различных благотворительных обществ. Его можно было встретить везде, где была нужда, независимо от времени года. Для сирот и нуждающихся родителей он устроил дом, поручая его покровительству св.Тихона Задонского, любившего детей. Он никогда не был с детьми снисходителен или педантичен, но общался с ними просто. Непостижимым образом знал, где может быть больной ребенок его знакомых, и в любое время дня и ночи приходил утешить и исцелить его.

В Китае Владыка сам подбирал больных и голодающих малышей на улицах, обходил темные, самые опасные трущобы Шанхая, подбирал беспризорных в притонах и на помойках. Замкнувшиеся, искалеченные войной, смертью родителей, детские души расцветали от одного лишь его слова. Начался сиротский дом с восьми детей, затем в нем жили их уже сотни, всего же через него прошло около 3500 детей.

 

Когда японцы оккупировали Шанхай, они попытались подчинить русскую колонию. Два ее руководителя были убиты. Смущение и страх охватили общину. И тогда Владыка объявил себя временным главой колонии. И, несмотря на постоянную угрозу смерти, ходил по улицам во все времена суток, чтобы посещать тех, кто нуждался в его поддержке. Город был наводнен оккупантами, население даже днем почти перестало выходить на улицы. Но Владыку никто ни разу не тронул. Бродя ночами по городу, он останавливался у дверей домов, благословлял и молился за людей, а те не подозревали ни о чем и мирно спали.

О нём рассказывали чудеса. Так, одна из эмигранток разбилась, упав с лошади. Собрался консилиум врачей, которые признали, что девушка не доживет до утра, почти нет биения пульса, голова разбита, кусочки черепа давят на мозг. Операция просто невозможна. Сестра девушки бросилась к Владыке, заливаясь слезами, в отчаянии стала умолять спасти умирающую. Владыка согласился, пришел в госпиталь и попросил всех выйти из палаты. Там он молился около двух часов, и девушка была спасена. Подобных случаев было очень много.

История шанхайской колонии приблизилась к концу, когда к власти в Китае пришли коммунисты. Перед ним встала задача эвакуировать из Китая множество людей, одних сирот на его попечении было в тот момент несколько сотен. Сначала бежали на Филиппины. Но устроить там общину было невозможно. Тогда Владыка лично отправился в Вашингтон и добился, чтобы американские законы были изменены, и пяти тысячам русских беженцов было дозволено перебраться в Новый Свет. Там их жизни оказались, наконец, в относительной безопасности…

Следующим местом его служения стала Европа. Здесь он , несмотря на сопротивление многих архиереев, стал основателем Французской и Нидерландской Православных Церквей. Его авторитет в православном мире достиг своей высшей точки – его богословские труды, твердость в защите основ православия, все это делало его одним из самых авторитетных иерархов Церкви, несмотря на все причуды.

А их было немало. Так ,однажды довелось ему быть в Марселе, городе, где был убит сербский король Александр. На месте убийства, прямо посреди улицы, Владыка решил отслужить панихиду. Никто из клира не захотел сослужить ему. Пришлось архиепископу идти одному, взяв с собой метлу и чемодан. Вымел часть тротуара, разложил на нем епископские орлецы, возжег кадильницу и начал служить. Долго еще марсельцы вспоминали этого удивительного русского архиепископа...

В одной католической церкви Парижа священник пытался вдохновить молодежь следующими словами: “Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. Зачем мне давать вам теоретические доказательства, когда сегодня по улицам Парижа ходит святой Иоанн Босой!”

А дальше приведу отрывок из Христианской газеты Севера России «Вера» :

В 1962 году по просьбе духовных чад владыки Иоанна, спасенных им из красного Шанхая, ему было поручено возглавить Сан-Францисскую епархию. Местная русская община переживала глубокий раскол. Сторонники бывшего управляющего епархией полностью парализовали возведение кафедрального собора, отстаивая какие-то свои корыстные интересы.

С приездом Владыки связывалась надежда, что он сумеет внести мир в дела русской колонии, возобновить работы по строительству храма. И действительно, приезд Владыки сдвинул дело с мертвой точки, обильно потекли пожертвования, строительство возобновилось. Но мира не было.

Против владыки Иоанна восстала часть архиереев, которая страшно его не любила. Тем более что он был очевидным преемником тяжелобольного первоиерарха Анастасия. Владыку решено было во что бы то ни стало опорочить. Страсти в русской колонии разгорелись до предела. Духовные дети врагов владыки Иоанна с яростью обрушились на блаженного. Его оскорбляли прямо в храме. Одна женщина, в то время совсем ребенок, вспоминала потом о случае, поразившем ее до глубины души:

“Я была с мамой, а она с другими женщинами бежала за Владыкой Иоанном, ругала его и плевала вслед. Я видела, как моя мама плюнула ему прямо в лицо!”

“Я не понимаю, почему люди вдруг возненавидели его, – вторит этой женщине ее сестра, – Мы, дети, чувствовали, что он невиновен. Мы понимали друг друга, он любил нас...”

Иерархи во главе с нынешним главой зарубежной Церкви митрополитом Виталием обвиняли Владыку, в частности, в том, что он сослужил с клиром Московской Патриархии, что в бытность свою архиепископом Шанхайским поминал на литургии вместе с митрополитом Анастасием и патриарха Московского Алексия I. Его называли коммунистом, хотя за этим скрывалась откровенная зависть. Ведь тысячи людей во всем мире почитали Владыку как святого.

Его обвинили в расхищении средств, потащили в суд, где на глазах у изумленных американских юристов начали изливать потоки явной клеветы. Судья, старый ирландец, оценил ситуацию сразу же, как увидел Владыку. Вл.Иоанну, впервые в истории суда Сан-Франциско было позволено произносить молитву перед началом каждого заседания. Естественно затея осудить блаженного Иоанна провалилась. Но в покое его не оставили, за первым судом последовал второй и так далее. Его сознательно убивали...

И добились в конечном итоге своего. Он умер 2 июля 1966 года. Его смерть объединила, наконец, общину. Словно внезапно прозрев, люди собирались ко гробу. Почти все плакали, друг Владыки архиепископ Леонтий Чилийский рыдал, как дитя. Позже он скажет о смерти блаженного Иоанна: “Покинул землю один из последних истинных апостолов. Кто же теперь займет его место?” У подножия гроба лежал архимандрит Спиридон, чудесный русский монах. Никакие увещевания и мольбы не помогали. Пришлось оставить его. Но в какой-то момент этот человек, известный всем своей кротостью и вечной доброй улыбкой на лице, вдруг поднялся и, повернувшись к собравшимся, выкрикнул, что было сил: “Вы убили его! Вы убили праведника!”

Духовные дети Владыки, те дети-сироты, которых он спас в Шанхае, трижды обнесли его гроб вокруг собора, который владыка успел-таки построить перед смертью. Архиепископ Леонтий светло улыбнулся и произнес: “Теперь у нас свой святой!”

(Более подробно см.:

• Святитель русского зарубежья, вселенский чудотворец Иоанн [Максимович]. -М., 1997. 698 с.

• Савва (Сарашевич), еп. Летопись почитания архиеп.Иоанна (Максимовича): Чудеса Божии сегодня. -Платина; М.: Валаамск.об-во, 1998. 218 с. )

О среднем сыне Максимовича Михаиле есть только упоминание в воспоминаниях Евгении Жигалевич «Поклон Уходящему» .

Ничего не нашёл я и о других сыновьях – Григории и Александре. А вот сын младшего сына Алексея, Георгий Алексеевич Максимович, всемирно известный учёный, основатель советской кристаллографии и карстоведения, был завкафедрой минералогии Пермского госуниверситета, где кафедрой всеобщей истории заведовал мой отец. Вот что написано во вступлении к его книге о карстоведении:

«Он был великим тружеником, энциклопедически образованным исследователем, сделавшим интересные открытия во многих областях знаний. Творческое наследие Г.А. Максимовича удивительно разнообразно. Это работы по нефтяной геологии и гидрогеологии, гидрогеохимии и геоморфологии, карсту и спелеологии, сейсмологии и истории науки. Многие разработанные Г.А. Максимовичем классификации, понятия и термины в области карстоведения стали классическими.

Георгий Алексеевич Максимович родился в 1904 году в Варшаве, с началом Первой мировой войны переехал с семьей в Екатеринослав, в 1926 году окончил Екатеринославский (Днепропетровский) горный институт со званием горного инженера. В 1926–1934 годах работал в тресте «Грознефть»: сначала в бюро разведочных промыслов, затем в геологическом бюро, и после непродолжительной работы в Москве переехал на Урал, где с 1934 года в течение 45 лет был заведующим основанной им кафедрой динамической геологии и гидрогеологии Пермского государственного университета» .

По странному стечению обстоятельств их разделяло ровно сто лет. При этом перед Вами фото Георгия Алексеевича, сделанное в 1959 году и портрет Михаила Александровича, нарисованный в 1859 году. То-есть они здесь ровесники. Но скажите честно, разве есть между ними хоть какое-то сходство?

Сиротенко и Мксимовичи дружили семьями, мой младший брат Лёня даже ухаживал за младшей дочерью Георгия Алексеевича. Правда дальше ухаживаний дело не пошло…Но по рассказам отца, они всегда гордились тем, что их прадедом был великий русский учёный, оснеователь русской кристаллографии Михаил Максимович.Разговоры о том, что их настоящим предком был Тарас Шевченко, они называли «бабскими сплетнями».Но вот сравните фото 46 летнего Николая Георгиевича Максимовича и Тараса в том же возрасте. Вам не кажется, что те «бабские сплетни» не так уж и беспочвенны? … Вот и всё, что мы знаем о последних попытках Шевченко найти невесту на Украине. О его последней Большой Любви…

Последнее упоминание о Марии было в “Киевской старине” в 1873 году, в связи со смертью Максимовича. Она интересовала всех, пока была рядом с Шевченко и Максимовичем. После их смерти она растворилась в безвестности.Даже для собственных потомков. Не был Тарас бестелесным ангелом. Был таким же человеком, как и мы с Вами. Но не будем хаять его за тот „грех”, лучше помянем добрым словом Марию, благодаря которой Род Тараса не исчезнет на нашей земле.

 

К.т.н.Владимир Сиротенко (Вербицький)

Правнук юного друга последних дней Шевченко, автора строчек „Ще не вмерлы Украины ни слава, ни воля,ще нам браття молодии усмихнется доля”столбового дворянина Николая Вербицького-Антиоха.