...Осторожно крадусь вдоль периметра дома. Угол… ещё один…

вот она!

В прыжке дотянувшись до нижней металлической ступеньки пожарной

лестницы, отчаянно карабкаюсь наверх - до самого выхода на крышу

многоэтажки.

Под разудалый хохот столпившихся на тротуаре зевак, вой-мат

разъярённых оперов внизу и грохот выстрелов из табельного

оружия – в никуда, то есть в белый свет, как в копеечку! Это всё уже

позади, за углом моего дома и в моей квартире…. Ага, посмурнеешь

теперь майор, старший группы захвата. Срочно сажай своих церберов

на диету, куда им тягаться с настоящим паркурщиком.

Ползу, ползу, ползу… По крутому скользкому скату крыши, заталкивая

обратно вывалившийся из кармана куртки мобильник. Ползу

строго по прямой - к лазу на чердак, чернеющему впереди

непредсказуемой пустотой проёма. Мог бы и прыжками, и перекатами,

но... потенциальные снайперы на крышах соседних домов, конечно же,

не дремлют.

Деревянная дверца лаза оторвана и валяется тут же, сбоку

маленького мезонинчика. Их всего шесть на всю крышу, по числу

подъездов дома. В какой из них побегут на перехват опера?

Естественно, в самый ближний к лестнице.

А мы поползём… стоп, времени в обрез! Не успеть. А-а, была не была!

Отчаянно прыгаю, ныряю - кульбит с откатом в ближний, без дверцы.

Падаю удачно, на керамзит, а не поперечную балку. Перекат,

вскакиваю на ноги, оглядываюсь. Так и есть – поленились наши

российские строители разбить пространство чердака на секции,

сделали одну сплошную мансарду – хоть в футбол играй, если бы не

стропила. Собственно, я знал это и раньше – не одну сигарету выкурил

здесь, с пацанами, когда-то тайком от родителей. Ведь это мой дом…

вспомнилось.

Рву на себя крышку люка, спрыгиваю на площадку у лифта… тревожное

гудение поднимающейся кабины… а по лестнице, где-то внизу –

дружный перестук омоновских «говнодавов»… Всё, влип кролик,

западня захлопнулась!

«Безвыходных положений не бывает». Выбегаю в коридор - опаньки!,

металлическая дверь одной из квартир чуть приоткрыта. К

мусоропроводу хозяин потопал? Почему не захлопнул? Да ну, самый

распоследний двадцать первый этаж, сюда только Господь, небось, да

и то изредка заглядывает. Внутри все радостно кипит-ликует:

уйду, по балконам уйду, я для этого учился, иначе какой же я тогда

паркурщик? Хоть и бывший, м-да...Мне бы только землицы-асфальта

теперь коснуться – и вот она, победа! Шагнуть навстречу толпе, объять

всю её своей радушной – от уха до уха, улыбкой, сказать:

- Хай, мэны и гёрлы! Ну вот, я сделал всё, что мог…

Пробегаю комнаты, слышу в одной из них придушенный женский вскрик.

Заглянуть – всего-то на пару секунд, больше в запасе, увы, нет.

…Наверное, Господь тоже иногда забывает, за всеми своими делами, о

последних этажах зданий и нас в них, грешных.

В спальне на кровати – распятая по простыне девчонка. Сикушка лет

пятнадцати с небольшим. Одежда и нижнее белье - клочками по полу.

Первый, который ко мне лицом, держит ее за руки, одновременно

пытаясь забить раскрытый рот ладонью, как кляпом. Второй, со

спущенными до колен джинсами – ко мне спиной. И отчаянно-дикий,

затравленный взгляд этой малолетки – бритвой по глазам, душе, до

самого дна.

- Помогите! Они дверь вскрыли …

Все ясно, как Божий день! Хотя – где он, а где мы…

Сходу, изо всей дури носком ботинка мочу этого, что спиной, строго по

основанию копчика… удар страшный, испытанный, обездвиживающий…

надолго.

Разворачиваюсь ко второму…

Ну откуда бы взяться этому охотничьему ножу, с зазубринами по

тыльной стороне лезвия? Да ещё кровосточной канавкой посередине –

отчётливо видна в неярком свете из окна…

Словно раскаленный прут в печени – но не очень больно. Только

внезапно зачесалось под лопатками и оттуда стали расти большие…

нет, большущие крылья... как лебединые. И окно вдруг распахнулось во

всю ширину. И высота для полёта вполне приличная… Сейчас взмою –

над ОМОНом, толпой… полечу туда, до встающего на дыбы чёрного-

пречёрного, почему-то, горизонта. Но напоследок дам всё же

прощальный круг над всем этим безбожным обществом. Чтобы

улыбнуться. И крикнуть копошащимся внизу:

- Хай, мэны и гёрлы!.. Я сделал всё, что мог!

 

P.S.

Проводив глазами автомобиль «Скорой», майор вполне ожиданно

облегчил душу отчаянным матерком – вполголоса, не засвечиваясь

перед толпой зевак, ОМОНом и журналюгами.

- Слышь, старлей, дай огоньку!- он вытянул «трубочкой» губы, с

зажатой в них сигаретой, навстречу пламени зажигалки

судмедэксперта.- Представляешь, пацану двадцать три всего, работает

у меня в спецгруппе без году неделя, а как сдал нормативы, а?

Перевыполнил по времени и график, и суперграфик. Еще бы - из

паркурщиков бывших, по собственному желанию - к нам...

А ведь мы за этими маньяками три года ходили, как кот за мышью – ни

единой зацепочки,- выдохнул не в тему, вместе с дымом.

- Я вот все понимаю!- взорвался ни с того, ни с сего старлей.-

Паркур, нормативы эти ваши, пальба холостыми… но какого

он хрена полез на нож… сзади ведь группа ломилась? Мог бы и

подождать.

- Не мог, видать,- вздохнул майор. - А что он там, кстати, бормотал,

когда его сквозь толпу на носилках катили?

- Мне уже доложили - что-то типа: «хай, мэны и гёрлы».

- Выживет если – дурь из него выбью…

- Этот-то? Выживет.

 

Музыка

 

Однажды вечером по расчищенному от снега

городу шел Человек. В одной руке он нес красивую пушистую елочку, в

другой большой пластиковый пакет, из которого с любопытством

выглядывали зеленые стрелки большого ананаса.

Вокруг было шумно, многолюдно, весело и светло: огромные витражи и

витрины больших и маленьких магазинов переливались разноцветьем

ламп, гирлянд и украшений, приглашая, предлагая… требуя, наконец:

- Купи, купи, купи!

И люди в этот вечер охотно подчинялись их требованиям.

Гирлянды были и на улице: на неоновых рекламах, растяжках, просто

украшали кроны и стволы рядом стоящих деревьев, а также громадную

настоящую ель на центральной площади города... В небе, пока еще

несмело, вспыхивали яркие фейерверки, добавляя оптимизма и

улыбчивого настроения в атмосферу праздничного вечера. И вся эта

свето-суматошная обстановка города в душе Человека слилась в

единую чарующую мелодию, завораживающую своей по-детски милой

восторженностью. И ожиданием чего-то хорошего в жизни, которое

еще предстоит испытать.

Человек всегда был рад слышать и слушать эту душевную мелодию - в

подобные жизненные моменты.

На нужной остановке он влез в переполненный маршрутный автобус,

крепко прижимая к себе елочку и пакет. Впереди в узком проходе

стояли Девушка и Толстяк. А по салону разносился зычный голос

пожилой женщины-Кондуктора:

- Граждане пассажиры, оплачиваем проезд!

Но ее крик казался писком комара на фоне мелодии города,

переполнившей душу Человека так, что захотелось поделиться ею с

кем-то. И он негромко сказал в ухо впереди стоящего Толстяка:

- Простите, пожалуйста…

- Чё надо?- в сторону Человека развернулось лицо с чувством ярко

выраженной брезгливости на нем.

- Я просто хотел спросить – не слышите ли вы Музыку?

- Дурак, что ли? Это блеяние кондукторши – музыка? Или то, что

сломался перед самым праздником мой автомобиль, поэтому я вынужден

тащиться со всяким быдлом в этой бочке с гайками – тоже музыка?

- Я слышу…- улыбнулась Человеку Девушка. – Каждый год перед этим

праздником, при любой погоде она звучит для меня знамением

прекрасного в будущем.

- А может быть, погуляем по нашему городу и послушаем… вместе?-

несмело предложил Человек.

- Почему бы нет,- Девушка рассмеялась, легко и непринужденно.- Мама

отпустила меня послушать Музыку до времени начала праздничного

застолья.

- Тогда сходим на следующей?

- Красивая молодая пара,- с чувством белой зависти вздохнула

Женщина с места кондуктора вслед Человеку и Девушке. - Счастливого

им Нового года!

- Понаедут здесь всякие…- мрачно буркнул Толстяк, поудобнее

устраиваясь в освободившемся пространстве автобусного салона.