– Кто ты, красавчик?

– Я посланник небесного смотрителя.

– А за чем он смотрит? Или за кем?

– За девицами незамужними.

Смех. Веселье. Инстинктивное движение рук, всколыхнувшее женские волосы: льняные, русые и черные как вороново крыло.

– А мне не страшно, я замужняя, – лукавый, оценивающий взгляд, смелая улыбка на алых губах.

Три нимфы на лесной опушке. Перед ними голубоглазый парень из мира грез. Парень с киноафиши, с обложки глянцевого журнала.

– Ты тоже будешь за нами смотреть? Мы идем купаться, – нимфы дружно хохочут.

– Нет. Я пришел вас судить.

– Судить? Нас троих?

– Не только вас. Всех.

– Ну, ты даешь! А куда направляешься?

– В город грехов.

 

Полет. Теплый ветер ласково треплет волосы, пузырем раздувает одежду. Посланник все кружит и кружит, оттягивая момент истины. Смерть, что он держит в руках, застыла и терпеливо ждет решения хозяина.

Город, раскинувшийся под ним, прекрасен как мечта. Очаровывает удивительной гармонией зелени и архитектуры, отблеском водоемов, окруженных пологими спящими холмами, совершенством речного изгиба, дугой опоясывающей городской центр. Да, сверху все выглядит идеально. Посланник ценит красоту, ему жаль этот город, которому больше не жить.

Заповеди, которые он и его народ ценят превыше всего, здесь низвергнуты, безжалостно поруганы. То, что произойдет в ближайшие минуты, решит судьбу города, столь же отвратительного внутри, сколь прекрасного с высоты птичьего полета. Ничто уже не поможет, ни ему, ни всей сотне городов, над которыми в это время парит сотня посланцев высшего, чистого мира. Мира, чтящего заповеди добра и ненавидящего грязь и зло. Анализатор морали упрямо зашкаливает за красную черту. Печально…

 

Что ж, придется выполнить свою, неприятную, но необходимую работу. Посланник небесного смотрителя приготовил распылитель. Сейчас он нажмет кнопку и город умрет.

Он нажал пусковую кнопку и ничего не произошло. Он нажимал на нее много раз, в конце концов кнопка вдавилась в панель и застряла. Распылитель вдруг потек в его руках как горячий воск. Вместе с ним потекла реальность, скручиваясь, завихряясь, пузырясь… Тело посланника истончилось, вытянулось в мономолекулярную нить и порвалось на множество частей. Обрывки закружились в бешеном водовороте, втянулись в подобие призрачной воронки и пропали. Небо над городом снова было голубым и чистым.

 

Сон?

Или явь?

Или горячечный бред?

Нескончаемая россыпь подвешенных тел.

Подвешенных в серой, скучной пустоте небытия.

Словно замерзшие на лету снежинки в пасмурный день.

Неподвижные, немые. Скованные злой волей, обреченные.

Не существует ни тепла, ни холода, ни завтра, ни вчера

Только одно, бесконечное, безнадежное «сейчас».

Словно распяты под предметным стеклом.

Зачем? Почему? За что?

Мы мертвы?

Все?

 

Нет, не мертвы. Скорее, это состояние между жизнью и смертью, небытие. Надолго ли? Запахов нет, но смертью пахнет. Именно так и должна пахнуть смерть – полное, абсолютное отсутствие запахов, в этом посланник небесного смотрителя был убежден.

Все здесь, весь его народ от мала до велика, включая древних стариков и новорожденных младенцев. Все застыли немыми статуями, объемными фотографиями. Точно гудение высоковольтного трансформатора струиться тревога в серое безликое пространство, переполняет, льется через край, грозит разрастись гибельным потопом ужаса и паники.

Зреет в голове чей-то голос. Тихий, едва различимый. Набирает силу, вибрирует, подбирая нужную частоту, волнообразно меняет тембр и вдруг словно взрывается, звучит почти оглушительно. Ясно, уверенно, спокойно. Каждое слово как удар колокола.

«Вы обвиняетесь в попытке геноцида расы категории «В».

«Данная раса погрязла в пороках. Коэффициент морального разложения превышает допустимые нормы», – сам собой рождается в голове ментальный ответ, сгенерированный коллективным разумом соплеменников.

«Нормы, установленные расой категории «Б», не могут служить критерием чего либо. Только раса категории «А» имеет право устанавливать нормы Высшей Вселенской Морали».

«Но выход любви ко всему сущему снижается вместе с падением нравов. Снижение происходит в течение столетий. Если пустить все на самотек, вселенной будет грозить тепловая смерть. Рас категории «В» много, все они аморальны в той или иной степени».

«С точки зрения нас, расы категории «А», – аморальны все расы более низкой категории. В том числе и ваша. У нас свои нормы, и только они – истина».

«Последний аргумент. Раса, послужившая предметом спора, посеяна именно нами».

«Отклоняется. Разумная жизнь не может быть чей-то собственностью. Ваш аргумент не дает вам каких либо прав, а лишь добавляет ответственности. Кроме того, это не спор, а суд».

«Кто дал вам право судить свободный и независимый народ?».

«Мы сами обременили себя таким правом во имя торжества добра и справедливости. Интересы Высшей Вселенской Морали превыше всего. Ждите нашего решения».

 

И вновь: ни света, ни звука, ни мысли. Рыба в аквариуме, муха, зажатая в кулаке, тля на сорванном с дерева листе… Серая мгла слегка клубится, обтекая недвижимые тела. Вечность или миг? Все равно – времени не существует. Нет даже страха. Беспомощность, бессилие, безысходность…

«Суд вынес решение», – звучит голос. «За попытку совершения тяжкого преступления, несовместимого с понятием гуманизма, вы приговариваетесь к понижению до категории «Д» – возвращению в первобытнообщинный строй. Изменение вашей реальности будет произведено путем локального хроносдвига. Приговор привести в исполнение немедленно».

Полупрозрачный туман сгущается, наливается лиловым. Тут и там проскакивают, ветвятся голубые молнии, чаще, ближе… Реальность истончается, дрожит, вот-вот порвется. И вдруг все меняется.

 

Неожиданно наступает полная темнота. В ней зажигается крошечный светлячок, за ним еще один, еще… И вот уже миллиарды светящихся точек танцуют вокруг, вихрятся огненной метелью. Это танец надежды.

Светлячков так много, что они высвечивают пасмурное облако зажатое в центре – все, что осталось от серой мглы. В нем еще блещут голубые молнии, все реже, все слабее.

«Вы пойманы с поличным при попытке несанкционированного изменения реальности, что является нарушением закона о защите Высшей Вселенской Гармонии», – звучит ласковый, мелодичный голос. Посланник понимает, что обращаются, на сей раз, к тому, что осталось от беспощадного, неумолимого судьи. Голос словно поет колыбельную малышу, но смысл его песни суров. Ответа облака не слышно, впрочем, кажется оно и не в силах ответить.

«Раса со столь низким уровнем развития как ваша не способна понять принципы Высшей Гармонии и не имеет права судить других. Это право дано только нам, перешагнувшим порог вечности. Ждите нашего решения».

Светлячки клубятся, образуя невероятной красоты узоры, текут, распадаются, образуют новые… Облако в центре совсем потускнело, сморщилось.

«Итак, суд вынес решение. За упомянутое выше преступление, а также за деление разумных на категории, что является проявлением расизма – явления несовместимого с Высшей Гармонией, вы приговариваетесь к заключению сроком на сто миллиардов лет в черной дыре, местонахождение которой будет определено дополнительно. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

Светлячки ускорили свою пляску, слились в белое марево, сквозь которое едва виднелось еще недавно грозное серое облако. Оно уже начало таять, и вдруг все опять переменилось.

Марево потускнело, вновь распалось на множество огоньков, которые отчаянно заметались и вдруг замерли, словно примороженные к стеклу. Оглушительно загрохотал голос ниоткуда.

«Вы обвиняетесь в попытке использования не по назначению черной дыры – врат антимира, что грозит гибелью всей нашей вселенной».

 

Три нимфы, искупавшись в лесном озере, возвращались домой. Проселочная дорога была безлюдна, и они были полностью обнажены. На загорелых телах поблескивали невысохшие водяные капли, заставляющие кожу отливать перламутром. Каждая несла в руке узелок с одеждой. Долго молчали, думая об одном и том же.

– Кто он, тот парень, что исчез так внезапно? – не выдержала одна из них.

– Да, да, тот парень, что умчался по воздуху словно ветер? – подхватила другая.

– Смешной, – присоединилась третья. – Судить нас собрался, будто сам без греха. Лучше бы пошел с нами искупаться голышом.

Напряженность исчезла, испарилась вместе с водяными каплями. Солнце ярко светило, земля дышала полной грудью. Вся жизнь была впереди. Весело болтая, три нимфы шли по проселку домой в город грехов.

 

Январь 2009 г.