ВОИНАМ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ. Вы так себе не представляли Парады из сороковых, Что будет патина в медалях В год аномалии печали, В год всплеска свадеб золотых. Бойцы истерзанной России Простите наш другой замес, Мы должники, а вы – святые, И ваши слёзы – золотые Медалям прибавляют вес. Крепитесь ратники победы, Что не сияет светлый герб, Где мирный серп и вязки хлеба. Но есть ещё бальзам для дедов: Наш гордый гимн СССР! ВЫ ВСЁ ПРОШЛИ Советским воинам Второй мировой и Великой Отечественной Отдав и вновь взяв рубежи. Вы всё прошли. Вас мяли танки. Вы видели, как смерть кружит, И как с винтовкою лежит Ваш близкий друг, его останки. С тех пор свободными живут Народы разных стран Европы, К России повернувшись жопой. А в вашей памяти плывут В победу врытые окопы. СОЖГЛИ ФАШИСТКИЕ СКОТЫ И БЕЛОРУСССКУЮ ХАТЫНЬ. От изб углы, Кругом угли. Хатынь без хат. Гудит набат. Стоят Освенцим, Бухенвальд Хатынь, Дахау в один ряд. Стоит, как меч, Нагая печь, Как смерть и тень, От деревень. Садистский мрачный знак побед Труба и дым – фашистский след. И белобрыс Поникнул вниз Убитый внук У деда с рук. Мы с дедом молча постоим, Здесь горем я и ты раним! Не в тучах дни, Клубят дымы, Суров наш лик И грозен крик: ФАШИЗМУ НЕТ! МЫ НЕ ПРОСТИМ ЗА ЧЁРНУЮ В ДЫМУ ХАТЫНЬ! СОВЕТСКИЙ КУЛАК Не взял нас немец на испуг У речек Мухавец и Буг, На Волге, на Днепре, Москве, В Крыму, Одессе, на Неве. Познал фашист, что к нам полез, Наш маленький упрямый Брест И Брест у Волжских берегов, Где испытал сам вкус оков. Где раненый от взрывов бомб, Ввозил в войну солдат паром, Где под свинцовый шквал и град Упёрся в Волгу Сталинград. Под хриплые «ура» и мат Стоял товарищ, друг и брат За СССР и наш престиж, За Киев, Ленинград, Париж. Такой же слал врагу ответ И Брест, который на Неве: Европу, Лондон, Сталинград Оборонял там Ленинград. За весь Урал, Сибирь, Кавказ, Орёл и Курск в победный час Из Минска, Киева, Смоленска Из Севастополя и эН-ска, Из Тулы, из Новороссийска, Москвы и всей земли Российской В Берлине водружённый флаг Сказал, чей крепче был кулак. БЛОКАДНИКИ Участникам героической обороны Ленинграда Всё помнят эти Ленинградцы: Как крошки делятся по-братски; Как в крошку бомба рушит дом; И ТИШИНУ… под метроном. Как девочка рукой упрямой Внесла в дневник: «Не стало мамы». Как волоском – ДОРОГОЙ ЖИЗНИ Их грела РОДИНА-ОТЧИЗНА. В глазах блокадников: РУИНЫ, На санках: ЧЕЛОВЕЧЬИ ЛЬДИНЫ, И надпись: ГДЕ В ОБСТРЕЛ ФУГАСОМ ХОДИТЬ ПО НЕВСКОМУ ОПАСНО. Как, чтобы ЖИТЬ, за водной ссудой Едва ползут цепочкой люди, Иль замороженными в ряд Не за мороженым стоят. Но не забыть, как обращала В БРОНЮ, в эфир стихом вещая, БОЙЦОВ с передовых околиц Дочь города – Ольга Берггольц. И как ДАВИЛ фашистский грохот СИМФОНИИ ОТВЕТНЫЙ РОКОТ, В который, как в тротил торпеды, Закладывался взрыв победы. Сегодня дети Ленинграда Опять находятся в блокаде, Завидуя, но не подросткам – ТОВАРИЩАМ… на ПИСКАРЁВСКОМ. БЛОКАДНЫЙ УЖАС Бойцы, прорвав осады узы, Увидели блокадный ужас: Найдя в нетопленной каморке Почти что ледяную горку: Два мёртвых тела: дочь и мать, И гробом ставшую кровать. Наверно, получилось так, Когда последний пай иссяк, Беспомощно на маме мёртвой Сама, запутавшись в оборках, Ребёнок-девочка лежала. А мама, что-то всё молчала. И вот почти грудная дочь Пытаясь, матери помочь, Поняв, что всем без хлеба горько, Видать, пища ей: «Мама, мням!» Ручонкой возвращала корку К холодным маминым губам. Так и застыло час спустя В ладошке с крошкою дитя. ЕЙ БЫЛО 88 (Под впечатлением от одной телевизионной передачи) Ей было дюжина до ста, Она жила одна. Деревня без родных пуста, И скуку не прогнать. В Москву депешу подала, Чтоб встретили её, Ответа не подождала: «Там кто-нибудь придёт». Покрыта стареньким платком, Да посох как всегда В руках ослабших с узелком, Где вся её еда. Поехала дожить в тепле Хотя б последний день. Не нищенкой. На белый хлеб, К родным. «Их, кажись, семь. Я выкормила их, когда Была в беде страна. Тогда же мужа навсегда Отбила тварь-война. Бог знает, кто-то приютит, Своих полно в Москве, Внучат племянников сочти, И комнат, ан, не две. Я их растила у печи, Водила в детский сад, Пекла на пасхи куличи – Потомки как-никак. Они то встретят. Я стара, – Вслух думала она, – Самой мне не найти двора И дома, и окна». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Никто не прибыл на перрон Ту бабушку принять, И плотная толпа в вагон Гнала её опять. Народ прошёл, а мать стоит Всё с тем же узелком Одна. На острове. Молчит: «Куда идти пешком?» Почти что месяц прождала В вокзальной духоте, Пока в приют не отвезла Её корреспондент. Та, что давно всё поняла, Найдя, где кто живёт, Что плохи бабушки дела, Её никто не ждёт. Но даже там их мать ждала: «Они вот-вот войдут, Они закроют ей глаза И к богу отведут». Больная дня не прожила Средь белых простыней, Не при родных в мир грёз ушла, Как ни хотелось ей. Старушка взором вопрошает Отправленным на образа: «ЗА ЧТО!?» Ещё блестит живая Слеза у мёртвой на глазах. МАМЕ, ЕФРЕМОВОЙ НАТАЛЬЕ АНДРЕЕВНЕ (15.08.1918 – 30.09.2004) Так по деяньям получилось, Что из живой уже курилось Твоя душа наверх к святым. И путь ей в рай неотвратим. За тяжкий, честный труд в колхозе В страду на пашне и покосе. За встречу с крыши бомбы вой И за окопы под Москвой. За 8 литров сданной крови, Не давшей приумножить горе Других солдаток в той войне. За жизнь, подаренную мне. Пускай душа почтовой птицей С друзьями воссоединится. Я проводил на упокой Тебя, мать, с горькою слезой. РЯД БЫЧКОВЫХ (Из Книги Памяти о погибших и пропавших без вести в Великой Отечественной войне) 240 – ряд Бычковых в Книге Памяти, том 3, мужиков к труду здоровых. Ты на возраст посмотри. Вот один из них: Матвеич – может, деда – младший брат? Правда, адрес в той ячее по жилью далековат. 200 с лишним обелисков из коротеньких статей по фамилии мне близких, но ушедших в рай людей. 200 – смертью разведенных жён. И 40 – неневест. 208 – похоронок, остальных – незнама весть. С этим списком невесёлым Ознакомлены и вы. Сколько бы ещё Бычковых Было б, будь они живы. ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ Над могилою огонь, Как прощальная ладонь, Неизвестного солдата По сердцам немым набатом. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
