ПРИСКАЗКА

 

Сказка архитектурно-социологически-психологически- криптоисторическая

с подтекстом и моралью, со стёбным и несерьёзным началом и хорошим и

серьёзным концом. Литературно записана по просьбе и при содействии

Лидии Хейфец вашей покорной слугой. Посвящается готической

субкультуре в целом, любителям определённого darkwave в частности и

помимо музыкальных спецификаций — унылым студентам, одиноким

учёным и художникам, которым надо сдавать историю искусства.

 

В основу положена диктофонная аудиозапись разговора после просьбы Л.Х.

"рассказать ей сказку" на её кухне вечером 26.04.2008, очищенная от

нецензурных ремарок и гомерического хохота и дополненная, ха-ха,

философским смыслом.

 

СКАЗКА

 

За неимением лучшего эпитета, жил-был на свете готический дяденька.

Чтобы были особые приметы, скажем, что был он бородатый. По просьбам

трудящихся с извращённым вкусом и для создания антуража уточним: ко

всему прочему дяденька был ещё и лысый, как коленка.

 

Вы не подумайте, он не мутант какой и не неформал, просто у него в роду

испокон веков так заведено было – ну, право, не всем же причесон а-ля

Анжела Дэвис носить, да ещё в нашем приличном готическом обществе…

 

Жил он скромно, уединённо, в маленьком городке, который для

конспирации назовём «населённый пункт А», в неброском таком замке.

Замок был небольшой. Всего восемь этажей. Но вы не подумайте — с

учётом того, что шесть из восьми были подземными казематами для

пыточных увеселений скучающей аристократии, замок и впрямь в глаза не

бросался. В конце концов, у него было всего лишь четырнадцать бойниц,

всего-навсего пятиметровый ров, ну а крокодилы на дне его вообще были

какие-то хилые.

 

Существовал дяденька без особого феодального рвения, правом первой

ночи по причине некоторой обыденности процесса пренебрегал, собирал по

замку вековую пыль, мирно кушал водоросли на завтрак и ужин, питая мозг

фосфором и за века такой диеты выработав привычку светиться глазами в

темноте, да в минуты душевной невзгоды лабал песняки на дважды уже

выброшенном на помойку и впоследствии в порыве ностальгии

возвращённом домой помятом оргАне. В общем, нормальный такой

готический дяденька был, вы не подумайте. Интеллигентный.

 

У него даже действующая модель Железной Девы была — пенокартонная,

вы не подумайте плохого. Дяденька просто чтил традиции, без

криминальных наклонностей.

 

И вот, в один поздний вечер, плавно собиравшийся переходить в ранее

утро, в самый глухой час в двери спальни дяденьки (которые, к слову, были

оформлены в технике золочения через огонь в XII веке и снабжены

занимательными сценами из Апокрифа) раздался далеко не деликатный

стук. Дяденька, которого по причине накопленного веками опыта уже мало

чем можно было удивить, отверз очи, мимоходом осветив потолок, и не без

некоторого недоумения призадумался — причём не столько о том, кому не

спалось в ночь глухую, но о том, кому же удалось миновать ров,

крокодилов, частокол, зал с опускающимся потолком и три двери с

кодовыми замками с длиной ключа в 512 бит… только для того, чтобы

ПОСТУЧАТЬ.

 

— Кто там? — за неимением альтернативы вопросил дяденька.

Штукатурка с потолка привычно попыталась осыпаться от звука его гласа,

но дяденька укоризненно посветил на неё глазами, и штукатурка

передумала.

 

— Да так, — смущённо сказали из-за двери. — Мимо проходил… Есть тут кто

живой?

 

— Нет, — честно ответил дяденька.

 

— А, — понятливо сказали из-за двери.

И нелогично замолкли.

 

Дяденька выждал несколько минут прежде, чем начать удивляться. Сколько

лет живу, думал дяденька, неспешно, в медитативной технике вылезая из

своего гроба (а вы что, всерьёз думали, что у готичного дяденьки в спальне

стояла кровать?) с балдахином и надевая любимые пушистые тапочки в

виде голов убиенных врагов, сколько не живу — а такого идиотизма

животворящего не встречал. Ну какой дурак будет пробираться в пусть и не

такой большой, но древний и гордый замок только для того, чтобы

разбудить и так не спавшего хозяина неуместным вопросом и…

 

И.

И, кстати, что?

 

Дяденька решительно восстал из гроба и, запахнувшись в вышитый

крестиком (католическим, если кому интересно) халат, подошёл к дверям и

со свойственной ему деликатностью выглянул из комнаты, отворив створки

двери медленно и со зловеще-предупредительным скрипом, чтобы, не дай

Бог, никого не зашибить. Мы же говорим, душевный был дяденька, хоть и

готический…

 

Но за дверью никого не было, кроме пары следов в пыли — в любимой,

антикварной пыли веков, покрывавшей всё в замке дяденьки. Следы были

чёткие, конкретные, душевного сорок пятого размера — и обрывались в

шаге от двери.

 

Дяденька не стал озвучивать мысль о том, что тут что-то нечисто, по

элементарной причине того, что в его замке антуражно нечистым было

практически всё. Однако стоит признать, что сии следы ввергли его в

некоторую задумчивость, из которой ему удалось выйти только через сорок

секунд, прошедших в рефлекторном облачении в любимый похоронный

костюм номер 47. Этот костюм обычно использовался для действ,

сопряжённых с применением абстрактного мышления — как, впрочем, и

идентичные сорок седьмому похоронные костюмы под номерами 21, 38 и

52-54… как вы уже поняли, дяденька серьёзно относился к систематизации

своего готического имиджа.

 

Итак, пребывая во всеоружии и вдумчиво зашнуровывая прилагавшиеся к

похоронному костюму и удивительно дополнявшие классику «гады»,

дяденька анализировал ситуацию.

 

В принципе, его в его же собственном замке практически ничто не могло

шокировать. Во всяком случае, к продолжению следов на потолке он был в

некотором роде даже морально готов. Но, уже стоя на потолке и обозревая

нанесённый вековой пыли ущерб, дяденька чувствовал даже не смутную

обиду за державу и собственные старания в деле упрочения исторической

аутентичности места, а исследовательский интерес. Его ещё иногда в

подобном контексте сравнивают с охотничьим азартом…

 

Словом, когда дяденька прошёл по потолку, след в след с нарушителем

пыльного спокойствия, не один поворот, и след в очередной раз оборвался,

сонливости его, простите невольный тавтологический каламбур, и след

простыл. Дяденька моргнул обоими глазами поочередно и поднял голову,

чтобы посмотреть вниз.

 

Отпечатки подошв сорок пятого размера ненавязчиво продолжались на

полу.

Правда, очень недолго.

Через несколько шагов они недвусмысленно упирались в стену и там

заканчивались.

 

Дяденька в глубокой задумчивости очень культурно спрыгнул на пол, не

потревожив ни единой пылинки вокруг и не всколыхнув паутину по углам

комнаты, и, достав лупу из-под полы похоронного пиджака, детально

присмотрелся к стене. Ничего необычного на оной стене не было — ни

портрет пучеглазой леди, ни пожелтевшие от времени обои, ни даже

кровавая надпись: «REDRUM» совершенно не изменились…

 

Впрочем, нет.

Что-то всё-таки привлекло его взгляд, и дяденька вытащил из-под полы

пиджака другую лупу, ощутимо лупатее первой.

 

И — точно! Пылинки, так скрупулёзно выложенные им на раму с портретом

пучеглазой леди двадцать лет назад, когда он в минуту скуки воссоздавал

сцену зверского убийства своей двоюродной внучатой пра-прабабушки по

второй материнской линии (да, у настолько готических персонажей сложно

как с генеалогией, так и с генетикой!), лежали НЕРОВНО. Дяденька

осторожно сдвинул портрет в сторону и — Боже, что он увидел! На стене,

на её не запылённой и не выцветшей от времени части, сокрытой

картиной, кто-то изобразил замысловатую и по большей части крайне

неприличную криптограмму, лишь в левом нижнем углу которой виднелась

семантически идентифицируемая маленькая стрелочка и туманные словеса:

«КОПАТЬ ЗДЕСЬ».

 

Дяденька осторожно снял портрет со стены и, исполнив двадцатиминутный

ритуальный танец обретения смысла, приступил к выполнению директивы

с хирургической точностью и осторожностью — используя фамильные

хирургический лом и хирургическую лопату.

 

Здесь стоит сделать лирическое отступление и указать, что подобные

тёмные, но интеллигентно-занудные личности, как правило, незаменимы в

научной практике. Буде у дяденьки чуть больше времени и меньше стимула

торопиться, он непременно провёл бы спектральный анализ материала,

которым была нарисована криптограмма, а заодно проверил бы его на

предмет совпадения по составу с мелом (из месторождений во рву с

крокодилами), углём (из очага в комнате со скелетами в диване) и ушной

серой (из уха спящего на шестом подземном ярусе замка тролля). Однако —

увы! — резон докопаться до истины скорее был сильнее научных

изысканий…

 

Итак, с ювелирной точностью разворотив стену, дяденька исторгнул

ошеломлённый вздох. Так как он не дышал уже больше полувека без

веских причин, с непривычки вздох дался ему не с первого раза.

 

За стеной начиналась… винтовая лестница.

 

Дяденьку смутило даже не её наличие — он давно подозревал, что его

замок неспроста такой кривой снаружи и такой аккуратный в интерьере…

Дело в том, что строивший фамильное гнездилище дяденьки и его рода

архитектор-убийца был слабо искушён в создании нормальных жилищ, а

уж проектировщик внутренних помещений из него был и вовсе — как из

Кваренги балерина, так что замок уже который век стоял на крепкой вере и

соплях. Согласитесь и поставьте себя на место нашего готического

персонажа: шедшая в противоречащих как конструктивной логике, так и

гравитационным соображениям винтовая лестница в толще стены — это

было слишком даже для дяденьки.

 

Но и положительные факторы в обнаружении лестницы наличествовали.

Имя им было — легион следов сорок пятого размера, безошибочно

указующих на то, что поиски дяденьки шли в нужном направлении.

 

Здесь имеет смысл опустить эпическое описание того, как дяденька

медитативно пересчитывал ступеньки и размышлял о вероятности

сооружения винтовой лестницы Мёбиуса вслух, изящно и очень

литературно сквернословя в моменты спотыкания или ушиба лысиной о

средневековый низкий потолок. В процессе обретения пути, которое с

присущей дяденьке серьёзностью стоило бы писать с заглавной буквы, то

на ощупь, то посредством попыток выдать сияющими очами дальний свет,

нашего героя уже не раз и не два тянуло станцевать шестичасовой

ритуальный танец осознания собственного идиотизма и прочесть мантру

«о-м-м-м какой же я балбес», но от предпоследнего его удерживали

соображения экономии времени, а от последнего — религиозные

убеждения в бессмысленности подобного поступка.

 

Но — чу! — в конце пути затеплился свет и заслышился звук.

 

К слову, волновые колебания, которые издают натянутые вместо гитарных

струн гарроты, были настолько аутентичны и знакомы нашему дяденьке,

который имел богатый жизненный опыт общения с данным видом оружия,

что дяденька почувствовал некий инсайт, чтобы не сказать сатори, чтобы

не уточнить: порыв вдохновения.

 

— Ага! — в совершенно несвойственной ему манере вскричал дяденька,

выскакивая на свет и звук в классической боевой стойке школы Давно Уже

Дохлой Вороны.

 

Персонаж с ногой сорок пятого размера, как раз пытавшийся настроить

гитарообразный инструмент, в корпусе которого дяденька с ощущением

некоторой уязвлённости узнал пенокартонную Железную Деву,

прогундосил: «Е-е-есть в графском парке чёрный пру-у-уд» по затухающей

звуковой кривой и обернулся. Персонаж был так же лыс и бородат, как наш

готический дяденька, но ощутимо более дик и печален своим видом…

 

Впрочем, для того, чтобы судить о последнем, наш герой уже слишком

давно не отражался в зеркалах.

 

— Здравствуйте, — вежливо сказал персонаж, откладывая гитару.

 

— Постараюсь, — неуверенно пообещал дяденька. — Прошу прощения, но…

Вы кто будете?

 

— Домовой я здешний, — грустно сказал персонаж. — А Вы?

 

— Хозяин замка, — смущённо отозвался дяденька.

 

— Так вот кто играет на органе индастриал и в грозу переставляет

холодильник по фэн-шуй! — осенило персонажа.

 

— Так вот кто шурует в моих подшивках заключений о смерти и смахивает

пыль с чучела штандартенфюрера СС! — осенило дяденьку.

 

Секунду или две оба молчали.

 

— Извините, пожалуйста…

Это они сказали хором.

 

Обоим было очень стыдно перед собеседником — и за мелкие

неприятности, и за собственную невнимательность, и за то, что не

замечали друг друга, просуществовав в одном замке столько лет,

поглощённые собственными, важными, как им тогда казалось, делами…

Им очень, очень хотелось поговорить друг с другом.

Когда-нибудь.

Обязательно.

Когда хватит духу.

А пока… ведь даже молчать вместе приятней, чем мыслить вслух в

одиночку.

В условиях готического замка, знаете ли, это особенно чётко осознаётся.

 

МОРАЛЬ, ТРИ ШТУКИ

Во-первых, веками накапливается не только опыт, но и пыль.

Во-вторых, жить вместе может кто угодно. Но вот при этом не мешать друг

другу — это уже надо уметь.

В-третьих, контрольная, любителям словесных штампов и философского

смысла:

Когда ты разговариваешь с собой — это будни самоанализа.

Когда ты разговариваешь с другим — это роскошь общения.

Когда ты молчишь с другом — это счастье понимания...