ЮЛЯ.

 

Случилось так, что Евгений Андреевич начал что-то понимать.

Когда это случилось, утром ли, вечером, или во сне? но случилось, - когда он, вдруг, обнаружил вокруг себя воздух, голубое небо, зеленые ели... При езде на автомобиле он стал ощущать прикосновение к щекам ладоней стремительно летящего времени. Он стал дольше всматриваться в себя в зеркале, отмечая альпинистское мастерство мельхиора на висках; когда-то болезненные выходы к дантисту теперь сглаживались встречей с собственным, маленьким, философским "я".

Случилось так, что Евгений Андреевич начал что-то понимать.

И особенно это коснулось отношения к женщинам. Они все, без исключения, похорошели, и Евгений Андреевич ласкал их нежным взглядом, словно полевые цветы, не помышляя даже о постели и довольствуясь их открытыми, благодарными улыбками.

Зазвонил телефон, в трубке трелью запел знакомый голосок:

- Евгений Иванович! Евгений Иванович! Как живешь?

Как он живет?.. А и в самом деле, как он живет? Плохо или хорошо он живет? Интересно ли живет? Эти вопросы сам себе Евгений Иванович задавал несколько раз в день, и..., не отвечая на них, прогонял от себя, или оставлял их на потом, находя это занятие довольно скучным. А в "потом" была надежда...

Людочке же и не требовались его ответы.

- Я тебе нашла то, что надо! Очень такая миленькая! - она не терпела даже попыток возражения. - Хватит тебе бобылем ходить! Можно, я дам ей твой телефон? Ты таких привечаешь. Беженка, одинокая, с ребеночком, ищет работу, вот и пусть ведет тебе домашнее хозяйство. В общем, я тебя предупредила!

Евгений Андреевич все-таки сумел протиснуться в ее вдох.

- Имя-то хоть как?

- Юля! - Людочка сбавила обороты. - Ну это уже разговор. С мамой откуда-то переехали. Молоденькая, но, как я поняла, с соображением, ты таких любишь... Ей скоро двадцать!

- Ты с ума сошла! Что я с ней буду делать? Ты хоть помнишь, сколько мне лет?..

Когда-то Евгений Иванович с Людой работали в одной строительной организации. Он руководил подразделением, она - печатала на машинке под его диктовку. Она умела не только тараторить, но и слушать, и была доброй, и оставалась ею всегда, и всегда каким-то образом находила его на новом месте работы, и проявляла неподдельный интерес к тому, чем он занимался. Что-то привязало ее к нему, и так надолго. Что?..

Юля не спешила,- объявилась месяца через два.

Договорились, что она не будет его бояться, и придет вечером к нему домой.

И пришла... прямо-таки из телевизионного экрана, из "Мисс-Подмосковье" - минимум. У Евгения Ивановича остывал чай...

Коротенькая плиссированная юбочка даже и не помысливала о том, чтобы прикрывать собою колени.

Впрочем, об одежде и не стоило вести речи, так как текстильное производство не могло идти ни в какое сравнение с тем, что создала природа. Она, природа, потрудилась над глазами - невероятной глубины и размеров, - кухня Евгения Ивановича поместилась в каждое из них целиком и заблестела там небесной чистотой. Потрудилась над алым взмахом широких губных крыльев на мягких, мраморных волнах лица, и конечно же, шейка создана была лебединой, и ушные раковины точной копией чего-нибудь средиземноморского, а носик... В общем, экономя слова, можно было сказать, что пред его очи предстало само совершенство, добавив, не исключая, конечно, характерную фразу из современного языка: "Ее ноги росли прямо из ушей!"

Евгений Иванович откупорил бутылку вина, наполнил рюмки, - Юля отказалась.

- Мне сказали, что вы можете подыскать работу.

Она говорила с каким-то акцентом, в котором гласные были очень длинными, а согласные короткими; ноги же ее были постоянно длинными, и становились еще длиннее при перемещении одна на другую. Когда она поднялась, чтобы пройти в ванную комнату, Евгений Иванович тоже вскочил и успокоился - он оставался выше ее, хотя и не намного.

- Ведь надо на что-то жить, Евгений Иванович. - Она не говорила, она пела его имя и отчество.

Он проводил ее до подъезда дома, где она жила с мамой и годовалым сыном, а утром они уже были у хорошего знакомого Евгения Ивановича - директора продуктового магазина.

- Ты уж того, - шептал ему Евгений Иванович, - научи делу по-настоящему, ей профессия нужна, а то пропадет такая в наше время, понимаешь?

Знакомый понимающе усмехался:

- У меня таких по десятку в день проходит, всем не поможешь.

- Да она беженка!

- Все они беженки, пока...- ну ладно, ладно, - он вовремя остановился. – Сказал, помогу, значит помогу!

Весь оставшийся день Евгений Иванович ловил себя на мысли (предательской мысли!), что он как бы связывает себя с Юлей брачными узами. "Что? я совсем поглупел? - спрашивал он себя. - И отвечал. - Правильно Людочка рассуждала об условности разности в возрасте. История, и современная тоже, немало знает подобных, счастливых браков. - Я смогу быть хорошим отцом ее сыну..."

Он спрашивал себя и отвечал, он спрашивал и отвечал, пока за окном не появилось лун больше, чем одна, и с балкона не потянуло ночной сыростью.

Его разбудил осторожный стук в дверь.

- Евгений Андреевич! - пропел знакомый голос. - Вы один? Впустите меня, пожалуйста...

Он впустил.

- Как же ты ночью и одна? Я провожу тебя!

- Я пришла посоветоваться.

- А как же мама?

- Она волнуется! Но мы же быстро, правда?

И Евгений Андреевич старательно переносил свое тело через спуски и подъемы, большие и маленькие лужи, и говорил, вероятно, забирая воздуха больше, чем требовалось, потому что она вдруг спросила:

- Почему вы так дышите?

Вслух он замолчал, но внутри себя заспорил еще яростнее, - верх брали дневные сомнения. Он так дышит потому, что ему без конца приходилось говорить, и если он замолчит и будет дышать носом, то дыхание войдет в норму.

- Почему вы замолчали? - она коснулась его плеча. - Ну возьмите же меня за руку. Я больше не буду мыть полы! Я не уборщицей к нему устраивалась!

- Да-да! Я обязательно ему позвоню...

Он не взял ее за руку, и не поцеловал при расставании,- ее губы, пахнущие ментоловой жевательной резинкой, были так близки, - он пригласил ее в субботу на автомобильную прогулку.

Дорога казалась лестницей, - вверх и вниз, - только очень вытянутой, потому и без ухабов на вершинах ступенек. С сосновыми и еловыми перилами до небесной синевы,- Евгений Андреевич скользил по ним взором и читал стихи. Юля отсутствовала.

- Красиво? - спросил Евгений Андреевич.

- Я не буду работать на лотке, на улице, я вчера так замерзла.

Центральная улица Киржача кипела на своей макушке цветным, торговым сиропом, - главенствовали горластые цыганки в широченных шалях, но и бледные лица не уступали им своего места под солнцем. Мужчины и женщины выдавали себя подо что-то среднеарифметическое, нацеленное, главным образом, на получение денежной суммы. Свободные кавалеры, опираясь локтями на капоты автомобилей надолго приклеивались носами к Юле, Юля же, не задерживаясь, плыла над площадью, над кавалерами, надо всем миром. Евгению Андреевичу импонировала ее независимость, еще свежие сомнения притуплялись и исчезали вовсе.

- Юля! А давайте купим сынишке игрушку! Он уже различает их? Он любит мягкие?

Но она молча прошла мимо них, остановилась у фургона с импортными детскими колясками.

- Купите ему коляску! Вот эту!

На современном языке коляска тянула на самую "крутую", - эта коляска лишала Евгения Андреевича месячного заработка, но ему, почему-то, было стыдно за себя, за то, с каким сожалением он расставался с деньгами. Вращая баранку, он поругивал себя: " Жаден ты, Евгений Андреевич! Ну каково одинокой женщине без коляски. А если женишься? Придется подрабатывать, а как ты думал?.."

Юля попросила выехать на желтую поляну и остановиться. Подошла сзади, обняла его, скрестив руки на животе, поцеловала в шею.

- Я вам этого никогда не забуду!

Желтая поляна вдруг запела стройным хором: тонко шелестели березки, солировали пчелы, ветерок кружил с лирой в руках, - Юля обжигала его горячим дыханием.

- Юля! Вы могли бы выйти за меня замуж? За такого старого и толстого...

Она прижалась к нему всем телом.

- Это для меня не имеет значения. - Помолчав, добавила. - Для того, чтобы быть вместе, надо жениться?

Хор прекратился так же внезапно, как и начался, и вновь появились сомнения, сомнения, сомнения...

Поздней ночью Евгения Андреевича разбудил звонок в прихожей - здесь сомнений не было - это была Юля.

- Я сказала маме, что ночую о подруги. У вас есть - что выпить? Немножко.

Ее глаза блестели, пила она маленькими глотками, рассказывала.

- Мои предки эмигрировали в Китай. Потом вернулись в Казахстан, там мы и жили нормально, потом начались события, отец нас бросил, и мы с мамой оказались здесь... - И вдруг! безо всякого перехода, не меняя окраски в голосе, как-то уж чересчур буднично, не отрывая глаз от рюмки, спросила: - Мы когда распишемся? Завтра?..

Евгений Андреевич взглянул на часы, - со времени их последнего расставания маленькая стрелка совершила уже почти полный оборот, - и все это время он думал о ней, и она успела даже присниться ему в белоснежном платье, но почему-то с непроницаемой повязкой на глазах. Он пытался сдернуть ее во время венчания, но проснулся от звонка. Тогда, на поляне, он развернулся к ней лицом, и не почувствовал порыва навстречу - ее тело оставалось равнодушным не только к нему, но и к его словам, а губы горькими и холодными - наверное потому, что она дышала носом. "Это не любовь, - говорил он себе, - это сделка!" Но ему очень хотелось, чтобы это было не так, ему очень хотелось ошибиться, и он искал, искал опровержений собственным доводам. " Ночью пришла! И там, на поляне, вполне объяснимо ее поведение. Не может женщина - так сразу. Ей нужен танец, обряд, наконец! Она женщина..."

- Ты говорила маме обо мне? - спросил он, заранее предопределяя отрицательный ответ.

- Да! Она считает вас святым человеком. Ей очень понравилась коляска!

Если бы не было в ее ответе последнего предложения, но оно было, - оно тут же подрезало крылья, мгновенно обретенные им.

- Понимаешь, ты не должна быть мне благодарной за коляску, понимаешь? Это оскорбляет!

- Я хочу спать... - зевнула она.

- Я провожу, - Евгений Андреевич с готовностью поднялся со стула.

- Что-о? - длинное "о" усиливало ее неподдельное возмущение. - Только до кровати! Куда это в такую темень? Я же сказала - у подруги!

Противоположные мысли Евгения Андреевича столкнулись, и рассыпались, и на собирание осколков от них у него тоже не оставалось сил.

Он постелил ей в соседней комнате, на диване, но всего через несколько минуток услышал шуршание за дверью.

- Можно к вам? Что-то не спится...

В черноту протиснулась бледная тень - призрак, улеглась рядом ледышкой, - лежала молча, не шелохнувшись. Евгений Андреевич почувствовал наползающий на него страх. Тот двигался противоестественно от пальцев ног, выше, через колени еще выше... Впервые его мужское существо не реагировало на обнаженную женщину. Он вытянулся, напряг живот, мысленно перемежал команды с мольбой о помощи, вызывая в памяти самые изощренные, когда-либо виденные эротические сцены. Но все усилия были тщетны. Он положил руку на ее грудь, - на ее вялую грудь,- скользнул по телу к мягкому ворсу, и... почувствовал, наконец, такой желанный прилив...

- Евгений Андреевич! Вы скажите ему, что я не буду работать на зарплату уборщицы и что за украденный калькулятор платить не собираюсь.

- Юля! - обреченно выдохнул Евгений Андреевич.- Скажи честно, ты что-нибудь ко мне испытываешь или, - он никак не мог подобрать подходящую фразу, - или?..

- Я вас люблю, - ее слова произносились не ему, а в потолок, в ночь, в космическое пространство, и хотя концовка утверждала обратное. - Евгений Андреевич! - да-да! утверждала, но не убеждала.

Евгений Андреевич застонал, словно от зубной боли. А Юля, испросив разрешения сходить в туалет,- и это прозвучало вполне насмешливо,- унесла свою тень, судя по звукам, сначала на кухню, потом в ванную комнату, потом на балкон, потом снова на кухню - так она и перемещала по квартире эти звуки, пока за занавесками не забрезжил рассвет.

- Юля! - крикнул Евгений Андреевич. - Юлечка! - он усадил ее напротив себя на пуховик. - Юленька! - он с сожалением отмечал, что одежда-то ее приукрашивала, скрывая под собою преждевременно осеннюю грудь. - Скажи, что нужно для твоего счастья? - его лапа, сорок третьего размера, уступала ее ступне. - Или сколько? Сколько бы ты хотела зарабатывать?

Сверху вниз, по лестнице, побежали металлические каблучки, отстукивая точное московское время. Они принадлежали очаровательным ножкам, которые Евгений Андреевич ежедневно облачал в колготки цвета утренней зари, а вечером, возвращаясь с работы, старался узнать их, чтобы тайно познакомиться с остальными частями абсолютно совершенного тела. Воспользоваться же надежным вариантом, - утром, как бы случайно, столкнуться с ними на лестничной площадке,- Евгений Андреевич не желал. Он не хотел разочаровываться, понимая, что любая человеческая жизнь, и его тоже, состояла наполовину из иллюзий.

Вот и сейчас, еще недавно очаровательные Юлины ножки, касались его коленей царапающим металлическим холодом, и бессонная ночь не отпускала, требуя от него постоянных над собой усилий.

- Я не хотела вам этого говорить, но раз уж вы сами об этом заговорили, - она соскользнула с пуховика, взобралась к нему на колени, впервые как бы до конца раскрываясь навстречу и скрещивая ноги и руки за его спиной, и как-то уж особенно доверчиво пристраивая подбородок на его плече. - Вы же у меня самый близкий здесь человек, и если не к вам обратиться за помощью, то и не к кому больше обратиться. - Она сделала паузу, наверное, для того, чтобы услышать что-либо понимающее и удостоверяющее с его стороны, но так и не дождавшись, окрасила голос елеем. - Понимаете, моей маме, на месяц, нужно пять тысяч долларов...

Евгений Андреевич почувствовал, как его губы вытягиваются в улыбку. Она насторожилась, но продолжила с ускорением, чтобы успеть выложить самое важное. Ее мама затеяла какие-то многоходовые комбинации по обмену с жильем, и это было бы очень выгодно, если бы у мамы было бы что обменивать, но у мамы было где нужное купить, но не было денег, и если бы всю эту операцию провернуть, то можно было бы подзаработать, расплатиться с долгами, и еще осталось бы на жизнь.

У Евгения Андреевича затекли ноги, - оказывается, это тощее создание обладало приличным весом.

Пауза после ее монолога длилась долго, и Юля занервничала.

- Если надо! Я расписку напишу!

- Понимаешь, Юля, - он мягко освободился от нее, принялся натягивать на себя спортивный костюм. - Во-первых, такие деньги никто дома не держит, во - вторых...

- Ну началось! - она оттолкнула его, пробежала в другую комнату, и слышно было, как она там с ожесточением одевалась, и с ожесточением цедила сквозь зубы. - Во-первых! Во-вторых! Неужели вы думаете, что я щас начну тут по углам трясти?

- У меня нет таких денег! - Евгений Андреевич сдерживал возмущение - Ты меня не за того приняла!

- За того, не за того! Пойди и займи! Местный! Друзей навалом! - Она впервые обращалась к нему на "ты". И это острое "ты" прокалывало хрупкую оболочку, которая уже давно сдерживала Евгения Андреевича.

- Уходи! - закричал он, пожалуй, первый раз в жизни. - Уходи!

Она же оттолкнула его во второй раз.

- Импо-тент!..

Он не удивился, когда нашел бутылки из-под вина опустошенными; и уже совсем успокоенным собрал окурочную горку в совочек на балконе, - он не удивился, когда прочел объявление в местной газете: "Порядочная семья из трех человек гарантирует обеспеченную старость одинокому владельцу квартиры."

Случилось так, что Евгений Андреевич начал что-то понимать...