Что хочет автор. Литературные конкурсы

Степан не отставал. Нет, такой расклад ему не по душе. Раньше всё получалось по-другому, «священные слова» хотя бы производили впечатление, а тут… Но до этого девушки иного плана попадались, а здесь случай не из легких. Не знаешь, с какого боку начать.

У начальника был сегодня день рождения, отмечали с полудня, пили-гуляли, и черт дернул проводить с работы Марину – красотку из фирмы по соседству.

- Почему не вспомню? А давай вот что сделаем. Возьми губную помаду и на лбу мне напиши: «Я тебя люблю!!!» большими такими красными буквами. Я с утра встану, посмотрю на себя в зеркало, и враз обо всем вспомню. Что скажешь?

- Дурачок! Только тебе такая ерунда могла придти в голову.

- А как быть? Нет-нет, подожди, не ускоряй шаг. Прошу тебя! Ну, блин, это уже не признание, а марш-бросок. Маринка!

Девушка не обернулась, а быстро села в автобус. Степан побежал. Что-то кричал, махая руками. Двери почти сразу закрылись, и автобус тронулся. Водитель, похоже, не собирался сажать в салон пьяного безумца в куртке нараспашку.

Кепка сорвалась с головы и упала в лужу. Степа остановился и обреченно посмотрел вслед уходящему транспорту, силуэт которого постепенно растворялся в сумерках, оставляя за собой струйку вонючего дыма из выхлопной трубы.

С трудом поднял кепку из лужи, при этом покачнулся и чуть было сам не грохнулся в грязную коричневую жижу.

- Только б на милицию не нарваться! – сказал Степа сам себе. – А ведь она права. Какой я дурак.

Фонари до сих пор не зажгли, и он с трудом шел по пустой темной улице, еле-еле различая силуэты домов и стоявших у обочин машин. Домой Степан пришел только к полуночи. Долго плутал по городу, сам до конца не понимая, где именно. Сделал большой крюк, хотя добраться можно было по прямой гораздо быстрее.

Долго стоял у порога, затем наконец поднял руку и сделал короткий звонок. Дверь открылась почти сразу, и Степа увидел раздосадованную мать, которая, похоже, провела весь вечер на нервах, дожидаясь его возвращения:

- Ну и где ты шлялся так долго? Спрашивается, не мог позвонить?

Степа молча ввалился в квартиру. Нагнувшись, безуспешно попытался развязать шнурки на туфлях.

- У-у-у! – протяжно произнесла мать. – Коль, посмотри: да он, сволочь, на ногах не стоит!

Из зала вышел отец в трико. Он серьезно посмотрел на сына сквозь толстые линзы очков:

- Я говорил спивается! И это в двадцать лет. А что дальше будет? Шура, ты только представь!

Степа продолжал молча стоять, согнувшись в три погибели. Он был похож на человека, кающегося в церкви, который, склонив голову, не смел взирать на иконы.

- Мы тебя для чего рожали? Для того, чтоб ты нам такие подарочки приносил среди ночи? – продолжал отец.

- Какие подар… подарочки? – наконец Степан поднял голову, и лицо расплылось в глупой пьяной улыбке.

- Нет, я не могу на это смотреть, - мать застегнула верхнюю пуговицу халата и пошла в спальню.

С трудом сняв немного испачканную куртку, Степан повесил ее в прихожей. Потом, шатаясь и напевая что-то под нос, пошел к себе в комнату. Не снимая свитера и не разбирая кровать, повалился лицом в подушку.

Сквозь пьяную дрему он слышал, как мама плакала в соседней комнате.

***

Наутро ужасно трещала голова. Хорошо, что на работу не надо идти, а то никогда б не поднялся. Всю ночь Степу мучили какие-то глупые сны. Сначала снился шеф, держащий в руках рюмку с коньяком, при виде которой у Степана возникало отвращение и потянуло рвать.

Начальник говорит тост, и Степан смотрит в его глаза. Удивляется тому, что они как у совы – большие, светящиеся с продолговато-раздвоенными зрачками. На лице начинают вырастать перья, и шеф, размахивая странными руками-крыльями, начинает летать по офису, протяжно ухая.

Вот идиотизм.

Потом, в следующем сне Степан видел Марину, одетую в обтягивающий спортивный костюм. Длинные волосы она собрала в пучок красной резинкой, на ногах модные кроссовки. Он идет к ней, держа в руке цветы. А она смеется, разбрасывает букет по асфальту и говорит: «Не видишь, что ли? Я совершаю марш-бросок». И, слушая музыку в плеере, начинает медленно бежать. Он следует за ней, но чувствует, что задыхается и кричит: «Маринка, подожди! Я хочу тебе кое-что сказать». Она не слышит – наверное, музыка играет слишком громко. «Ну стой!» - он хватается за живот, и тяжело дыша, останавливается. Слышит ее смех, уходящий куда-то вперед.

Степан открыл глаза. Сразу возникло впечатление, что в голове роились пчелы и постоянно жужжали, высасывая нектар из извилин мозга. В горле пересохло, будто на самом деле пришлось всю ночь где-то бегать.

Он поднялся на ноги. Осмотрел серую комнату, в которую не проникал свет через плотно зашторенные окна. На столе лежала записка. Подняв ее, Степа увидел знакомый почерк мамы:

Мы с отцом уехали к бабушке на неделю. Еды в холодильнике хватит. Веди себя прилично. Мы на тебя надеемся. Мама.

- Вот, вообще остался один. – Сказал он сам себе и пошел в ванную. Умылся. Посмотрел на отражение в зеркале и не узнал себя. Какое-то унылое, опухшее существо из другого мира. Интересно, а чтобы он стал делать, если ко всему прочему и правда добавилась надпись на лбу «Я тебя люблю!!!»

Подошел к музыкальному центру и на ощупь сумел кое-как поставить диск своего любимого исполнителя Олега Медведева. Давно знакомые переборы, мелодичный, ставший родным голос запел:

Я снова не туда, не туда!

Шёл, расшибая лоб,

На мху скользя,

Но вот сказал себе:

«Стоп, всё, дальше нельзя!

Я возвращаюсь в детство!»

Поставив на кухне чайник, Степа принялся унылым, пустым взглядом смотреть в окно. Шел мелкий дождь, капли тускло поблескивали на окне. Во дворе было пусто и одиноко.

Медведев тем временем запел следующую песню, которая как никогда хорошо вписывалась в унылую серость утра:

Дождь, дождь от самого края

Мёртвых полей.

Кругом один дождь –

Ни ада, ни рая.

Раз такое дело – водки налей.

«Ух, только водки не надо!» - подумал про себя Степа, с отвращением вспоминая вчерашний день…

Пустая скамейка около подъезда. Та самая скамейка, с которой связано безумное множество хороших, теплых воспоминаний. Кажется, еще совсем недавно было дивное, красочное детство, где всё было так просто и здорово. Тогда дворовые пацаны играли в футбол, и не дружили со Степкой. Острый на язык Костик из первого подъезда – рыжий, задиристый мальчуган, дал ему прозвище Жених.

- Что, Жених, опять к своей невесте приперся? – говорил он, когда видел Степу, который тайком пытался пробраться к своей подружке Ленке.

Насупившись, Степка бубнил:

- Куда надо, туда и иду. Тебя не спросил.

В ответ Костик с серьезным видом морщил лоб. Было видно, что он подражает своему отцу-ученому, который много работал над какими-то бумагами, все время сосредоточенно чертил умные, сложные графики. Вот Костик и пытался походить на него, только выглядело это довольно смешно.

- Ты почему, - говорил рыжий, - так неуважительно со мной разговариваешь? Хочешь получить, это я враз!

- Так, Костя! – послышался волевой женский голос, - придется все рассказать твоему отцу.

Это была мама Лены, которая шла домой и случайно застала эту сцену. Она работала учительницей начальных классов в школе, и ей очень нравился Степа. Ведь тогда он был таким хорошим мальчиком, которого так и хотелось взять и слегка потрепать за пухленькую щечку.

- Мы с тобой еще поговорим! – важным голосом сказал Костик и убежал.

- Привет, Степ. Ты, наверно, к Лене. Пойдем.

Они зашли в квартиру.

- Лена, дочка. Я тебе жениха привела. Встречай.

- Никакой я не жених. Ну что вы все так меня называете? – с наигранной обидой в голосе сказал он.

- Можно подумать, не нравится. – Лена выбежала из своей комнаты.

- Конечно не нравится! – попытался поспорить Степа.

- Ну не ври, не ври! – весело сказала мама.

Потом они пошли во двор и долго играли вместе. Теперь Степан и не помнил точно, что это были за игры, но было весело. Очень весело.

Впрочем, помнил. Однажды вечером, когда на город опустился нежный июльский вечер, и голуби тихо ворковали во дворе, они сидели вдвоем на скамейке. О чем-то говорили. И тут Лена достала коробку спичек. Степа сразу удивился и с опаской посмотрел на них:

- Откуда у тебя спички?

- Я взяла их на кухне, когда мама разжигала духовку. Она обычно их прячет от меня высоко. Так, чтобы достать не смогла.

- И ты их украла. Но это же плохо.

- Ну, взяла на время. Я их обязательно верну на место.

- Но зачем они тебе? Мне мама тоже строго запрещает брать в руки спички. Я не знаю даже, почему.

- А я знаю! Взрослые все время бояться, что мы что-нибудь подожжем.

Степа испугался:

- Но мы ведь не собираемся с тобой ничего поджигать, правда?

Лена засмеялась:

- Нет, конечно.

- Но тогда зачем ты их взяла?

- А сейчас узнаешь.

Она достала из коробки две спички и вставила их в щели скамейки друг против друга.

- Смотри. Вот спичка – это ты. А эта – я. Мы будем гадать.

- А что такое гадать?

- Ну, это когда при помощи чего-то можно узнать что-то, чего просто так узнать нельзя.

Степа задумался, и, похоже, ничего не понял.

- Ладно, смотри. Сейчас я их подожгу. Если, сгорев, они останутся стоять прямо, то мы с тобой безразличны друг другу. Если разойдутся в разные стороны, то не любим друг друга. Ну, а если…

И тут она достала еще одну спичку и, чиркнув, подожгла те, которые вставила в щели. Спички вспыхнули и продолжили гореть, будто свечи в праздничном торте.

Затаив дыхание, мальчик и девочка смотрели, как черные тонкие огарки с круглыми головками медленно наклонились друг к другу.

- А это что обозначает? Ты вроде бы не сказала мне… - начал он, и не успел договорить. Она прижалась к нему и поцеловала в уголок рта. Ее губы были мягкими и теплыми, и Степан до сих пор помнил их нежное прикосновение.

А потом она сказала что-то. Вроде бы «Я побежала возвращать спички, а то мама заметит, и будет ругаться», а может, что-то другое. Он не помнил. Даже не заметил, как она быстро убежала.

Теперь, в это серое дождливое утро казалось, что все происходило когда-то очень давно, в совсем другой жизни. В той сказочной детской стране, где довелось так недолго пожить ему и Лене, все выглядело другим. Там люди думали друг о друге, а не закрывались, будто раковины, в себе, запутавшись и позабыв, что внутри многих раковин хранятся жемчужины.

В той стране, в том мире, где приходилось жить сейчас, все заботились о себе. О своем будущем и ставили свои дела выше людей, которые рядом.

Хвалились тем, что заработали не сами. Судили о людях по одежде, по толщине кошелька. Ребята смотрели на девушек только ниже спины, так как там находится самое интересное, а не в глаза. А девушки – на дорогие машины парней, которые подарили щедрые родители. Восхищались красивыми роскошными чехлами на креслах, и не знали даже, что вечером этого же дня на заднем сидении их лишат девственности.

- Всё, хватит, дальше нельзя! Я возвращаюсь в детство! - сказал сем себе Степа. И тут же загрустил, поняв, что это уже невозможно. Связь с детством была потеряна.

А Лена… Лена уехала жить в другой город, когда ей исполнилось семь лет. Они даже не попрощались так, как следовало бы. Не было никаких слов, обещаний и прочего. Да и как могло быть. Они даже не знали адресов для того, чтобы писать письма. Тогда они еще и не умели писать.

Теперь вся эта история напоминала какой-то смешной и туманный сон, который ушел навсегда и оставил о себе пусть теплые, но очень далекие и нечеткие воспоминания. Да и родной двор изменился. Вроде бы и не произошло никаких перемен, и все та же скамейка стояла на своем законном месте, только стала совсем другой.

Казалось, скамейка умерла, и теперь превратилась в груду серых, разбухших от дождя досок. А тогда она как будто могла дышать, во время гадания став частью их самих, впитав в себя простую детскую надежду и наивное ожидание чуда.

Степан был согласен хоть все утро просидеть вот так, оперев локти об подоконник и неподвижно со скорбью смотреть на скамейку. Такими грустными глазами, какими смотрят на покойного человека, который еще совсем недавно мог говорить, чувствовать, смеяться, а теперь вот ушел куда-то, оставив после себя лишь мертвое, уже ненужное тело.

- Эта скамейка, - произнес он сам себе, - как последняя точка в романе. Все, повествование закончилось, и у книги нет продолжения. Единственное, что возможно – пролистать назад и вспомнить, о чем она…

Телефон вывел его из раздумий. Правда, Степа услышал его только после третьего назойливого звонка. Кто бы там ни был, поднимать трубку не хотелось. Настроение от воспоминаний только ухудшилось, принеся какое-то тусклое ощущение пустоты и одиночества, и никого не хотелось слышать. Все равно голос в телефоне, кому бы он ни принадлежал, не скажет ничего хорошего. Почему-то Степан был в этом полностью уверен.

Поднявшись, он выключил чайник, который уже давно как закипел, и столб полупрозрачного пара устремлялся вверх.

Только после этого Степа пошел и поднял трубку.

- Алло, – произнес он, про себя надеясь, что это кто-то ошибся номером, разговор будет коротким, и ему опять можно будет вернуться к окну. Но ошибся.

- Степ, привет. Это я, - услышал он знакомый голос. Вроде бы кто-то из друзей, даже представил, как выглядел человек на другом конце провода, но не смог вспомнить имени.

В ответ Степа промычал что-то нечленораздельное и продолжил молчать.

- Я что звоню. Сегодня же день рождение у Коляна.

Степан напрягся, безуспешно пытаясь вспомнить, кто такой Колян.

- Так вот, приходи к нам.

- А где отмечаете?

- Да у него дома. В общем, я Витьку Калинину позвонил, он тоже придет.

«Ну, слава Богу, - подумал Степан, - хоть этого знаю».

- Нет, я вряд ли смогу.

- Почему? Ведь сегодня и завтра выходные.

- Да, но… - он хотел сказать правду, но не стал, боясь оказаться потом высмеянным. Что подумают ребята про него: «Я остался один, дав обещание родителям, что все будет хорошо и они могут ни о чем не волноваться».

Но промолчал.

- Все равно мы тебя ждем. Не прощаюсь. – И малознакомый приятель положил трубку.

Степан снова пошел на кухню и заварил чай. Доставая чашку, думал о том, что будет вечером.

Так, два выходных дня. Никого дома. То есть, ему ничто не мешает, и если он сходит на день рождения и как следует отдохнет, то очередного скандала не будет, ведь он остался один.

Правда, немного воротило после вчерашнего. Но Степа хорошо знал свой организм, и был уверен, что к обеду разойдется и все будет в норме. К тому же он терпеть не мог готовить, даже простую яичницу, а поесть точно захочется.

Так что надо идти на день рождение к этому, как его… А, неважно, Витек Калинин знает, а это самое главное. Но не пить. Потому что обещал.

Стоп, ничего не обещал. Только записка с просьбой от мамы. Степан налил дымящийся чай, добавил немного сахара и с чашкой пошел к себе в комнату.

Вновь обратил внимание на бумажку, которую нашел утром, и перечитал просьбу матери:

«Веди себя прилично. Мы на тебя надеемся. Мама»

Заколебался. Но всего лишь на мгновение. Опять зазвонил телефон. Степа на это раз подошел к нему гораздо быстрее.

Теперь он сразу узнал голос. Это звонил его хороший друг Витька Калинин, который решил не церемонится и сразу перейти к делу:

- Ты рехнулся, или как? Там такое намечено, у-у-у! А ты «не пойду, не пойду».

- Да я пока не знаю. Может, и приду.

- В общем, встречаемся на старом месте – в сквере, а потом все вместе на квартиру. Если без пятнадцати семь тебя не будет, то идем без тебя. Не ждем. Ясно?

- Хорошо. Спасибо, что позвонил.

- Да не за что. – И вновь гудки.

Степан вернулся на кухню. Посмотрел в окно на ту же самую старую скамейку, но ни о чем уже не вспомнил.

***

Скромный столик на кухне без скатерти. Водка, вульгарная закуска – большие желто-зеленые огурцы, консервы в банках, хлеб ломтями. Табачный смог окутал все вокруг, как туман – так, что даже сидящего рядом плечом к плечу трудно рассмотреть. Это называется день рождения.

Да, Степа знал, куда шел. Жаловаться не на что. Тот самый Колян, который сегодня отмечал девятнадцатилетние, еще до того, как все сели за столик, уже был сильно пьян, но не весел:

- Квашу, начиная с понедельника. День рождения все ж.

- А что еще делать? Скучно. – Добавил реплику кто-то из гостей.

- Да надоело, - Колян со скукой непринужденно разливает по стаканам водку, а потом говорит нечто, похожее на тост:

- Ну, за меня, - и, морщась, с неохотой медленно вливает в себя содержимое бокала.

Какой-то пройдоха в клетчатом галстуке пытается строить из себя умного, культурного интеллигента на этой пьянке, слегка оттопырив мизинец, маленькими глоточками тихонько выпивает рюмку и говорит с наигранным восторгом:

- Эх, чудненько пошла, - и демонстративно кладет пухленькую ладонь на грудь, не замечая, что рука испачкана томатным соусом, и на рубашке остается темно-красное пятно.

Степа смотрит на их лица, и ему противно сидеть рядом с ними. Он уже пожалел, что согласился придти. О чем можно поговорить с ними?

- Эх, а ты обратил внимание, какие у нее были классные буфера! Эх блин, вот бы… - сказал один. Другой его будто не слышал:

- Из института скоро отчислят. Два месяца не появляюсь.

А тот, кто хотел казаться интеллигентным, теперь больше напоминал захмелевшего борова, на которого зачем-то нацепили галстук:

- Сейчас еще накерним, и пойдем шалав ловить.

Степан выпил две рюмки на голодный желудок, и теперь чувствовал, как зашумело в голове. Он прислушался к этим разговорам, и его затошнило. Будто огромный поток грязных отходов мутной струей сливался в свиное корыто.

- Ты куда? – спросил Витька Калинин, когда Степа поднялся из-за стола и начал прощаться. – Мы ведь только начали.

- Да пойду, пожалуй. Пора.

Когда Степан обувался в прихожей, к нему вплотную подошел Витек и пристально посмотрел в глаза. В его голосе слышалось негодование и осуждение:

- Нельзя уходить, именинника обижаешь!

- Я же сказал…

- Так не принято!

- Меня не волнует.

- Так, или остаешься, или…

- Или что? – перебил его Степа и понял, что с той минуты они больше не друзья. Да и были ли когда-нибудь друзьями?

- Витек, ну ты где там? Мы уже начислили. Сколько можно ждать? – послышался ленивый голос Коляна.

- Иду. – Ответил Калинин, а потом снова обернулся к Степану. – Ну и пошел ты. Нам больше достанется.

Он не ответил и вышел прочь из прокуренной и грязной квартиры.

***

На улице по-прежнему шел дождь. С самого раннего утра грустное небо изливало свою печаль, будто за что-то обиделось на весь свет, но не могло отомстить, и теперь беспомощно плакало.

Степан шел домой. Его качало. Хотя он выпил мало, но этого было достаточно. Сыграло расстройство после вчерашнего дня, да и все тот же пустой желудок. Впрочем, несмотря на то, что Степа кроме пустого чая ничего не брал в рот с самого утра, есть ему все равно не хотелось.

На душе скребли кошки, и мутные, печальные мысли путались в клубок. Зачем ему нужна такая глупая, идиотская жизнь, по сути лишенная всякого смысла. Не было друзей. Не было любимого человека. Никого рядом, только бесконечно одинокое небо.

Подуло холодом, и Степан застегнул молнию куртки до самого горла, но это не помогло, и ветер пронизывал его насквозь.

«Эх, если бы ветер умел думать, - мелькнула мысль в нетрезвой голове, - он бы наверняка не стал бы вести себя так. Наоборот, успокоился бы, зная, что именно из-за него мне холодно, плохо, и постарался бы сделать все возможное, чтобы хоть на минуту повеяло теплом и согрело других и меня. Однако он не умеет думать, не способен чувствовать. А люди умеют, но все равно ведут себя, как ветер».

Визг автомобильных шин и резкий сигнал вывел его из раздумья. Подняв глаза, Степан с ужасом увидел, что, погрузившись в себя, он пошел через дорогу на красный свет. И теперь большой серо-зеленый уазик, чем-то похожий на буханку хлеба, на большой скорости ехал прямо на него.

На мгновение Степа увидел лицо шофера. Должно быть, еще мгновение назад оно было совсем другим – заспанным, уставшим. Но теперь в глазах застыл ужас, руки судорожно выкручивали руль в сторону, нога твердо уперлась в педаль тормоза, но это уже не могло ничего изменить.

Степан еще до конца и не понял, что произошло. Будто большая тяжелая рука, сначала сильно ударив в бок, подхватила его и понесла вслед за собой. Потом вдруг отнесло в сторону, протащило несколько метров лицом по асфальту, растерев его, как морковь на терке.

Не было ни криков, ни шума, ни прохожих, падающих в обморок при виде подобной картины: вечерняя улица уже давно опустела. Степан смотрел помутневшими глазами на черное небо, и по разбитому лицу били капли дождя. Окровавленные руки на мгновение сжались в кулаки, но потом вновь ослабли.

Степан провалился в какую-то пропасть. Он попал в иной бредовый мир. Видел мутные предметы, потом призрачные лица людей.

Сначала вроде бы Маринка подошла к нему и сказала:

- Степа, ты пьян и болен. Извини, я спешу.

А потом подошел Витька:

- Да не нужен ты ей. Пойдем лучше посидим, поговорим вдвоем, я угощаю. – И кладет руку на его плечо, и Степа пытается ее сбросить, но не может. Силиться, пытаясь преодолеть чудовищную боль, и понимает, что рука приятеля сделана из чего-то тяжелого и с ее помощью Калинин хочет его раздавить.

Степа поднимает на него глаза, умоляюще смотрит:

- Не надо, прошу тебя!

- Ты, кажется, спрашивал меня, что будет, если ты не останешься с нами? – Витек смеется, и его рот превращается в черную воронку, которая засасывает в себя пространство. Степа пытается сопротивляться, но чувствует, как ноги отрываются от земли. Его лицо вдруг покрывается кровавым потом, и голова сама по себе устремляется в большой рот, из которого воняет перегаром и тухлыми яйцами. Он беспомощно оборачивается, рассчитывая на помощь Марины, которая, как он надеялся, стоит где-то рядом, но ее там не оказывается. Огромная бездна-рот поглощает его целиком, а там, внутри, не было ничего. В необъемном теле призрачного Калинина царил холод и гулял ветер, который не умел думать. А то пространство, которое вдруг поглотило его, не знало, что такое свет, что такое краски.

Всё это видел он в кошмарном бреду, лежа на мокром асфальте…

***

Марина сидела на привычном рабочем месте, и, необычайно довольная тем, что начальник вышел с новым и важным партнером, достала из сумочки косметику и принялась налаживать макияж, хотя с виду казалось, что у нее все в порядке и выглядела она ослепительно красиво, как никогда. Затем нехотя убрала косметику обратно, и решила вместо работы залезть в Интернет и посмотреть, о чем пишут на форуме одного женского журнала.

Потом вдруг закрыла Интернет-страницу, увидев, что начальник вернулся. Испугалась, что сейчас будут проблемы – он, похоже, заметил, что она отвлеклась и стала заниматься посторонними делами в рабочее время. Однако улыбнулся.

Преуспевающий тридцатишестилетний директор небольшой коммерческой фирмы «Глория-М» был чем-то доволен. Даже, казалось, немного волновался, и на его лысеющей голове блестели маленькие капли пота. Он засмеялся щербатым ртом:

- Отлично. Похоже, нам удастся подписать один хороший контракт. Ну, если получится, тогда можно на многое рассчитывать.

- Конечно, Виталий Алексеевич.

- Мариночка, брось! – в его узких глазах заблестел огонек. – Я же говорил тебе: когда мы с тобой остаемся вдвоем, можешь называть меня просто Виталий. Ведь я не такой старый, правда?

Она хищнически улыбнулась, как удав, который готовится загипнотизировать доверчивого кролика, прежде чем сожрать его, и легонько поправила волосы на голове.

- Нет. Ты отлично выглядишь, правда.

- Спасибо. Слушай, я тебе давно хочу сказать.

Она приготовилась услышать то, что давно ожидала.

- Мариночка, знаешь. Ты такая красивая. – Тут он немного покраснел. Сразу было видно, что начальник из тех людей, которые всю свою жизнь отдали работе, благодаря чему добились хорошего карьерного роста, но с женщинами, особенно такими красивыми, как Марина, терялись.

Она не ответила, и лишь легкой приветливой улыбкой поблагодарила за комплимент.

- Так вот, ты не сердись на меня. Ведь я в последнее время часто был к тебе строг.

- Это правильно. Ты же начальник.

- Да, я тоже так думал. Но я не только твой начальник. Я еще и человек, мужчина. Теперь вот, когда я твердо уверен, что дела моей фирмы пойдут вверх, я могу не о чем не беспокоиться. Было тяжеловато в последнее время, и ты это хорошо знаешь. Ну никакой личной жизни. – Потом он запнулся и подумал: «Боже, о чем же я говорю. Надо бы совсем другое».

Но Марина благосклонно слушала его дальше.

- Поэтому, - продолжал он, - у нас сегодня праздник. Можно сказать, что с этого дня для «Глория-М» начинается новый этап. Всех сотрудников я отпущу пораньше. А тебе бы я хотел предложить… - он помолчал, - давай отметим наш успех вдвоем. Ты можешь сама выбрать любой подходящий ресторан, в какой тебе хочется. Я твой слуга.

- Все бы хорошо. Только одна деталь: Степан… - она замолчала на секунду, пытаясь вспомнить его фамилию, и не смогла. – В общем, тот самый, который наборщик текстов где-то здесь, в соседней фирме.

Виталий качнул головой, поняв, о ком идет речь, и его брови сошлись на переносице.

- Он ведь мне прохода не дает. Я его сегодня не видела, но наверняка опять провожать собирается.

- Стоп. Так ты ничего не слышала?

- Нет.

- Его на выходных машина сбила. Шел пьяный от друзей.

Ее лицо на мгновение изменило цвет, но только на мгновение:

- Ну и что? – ответила она.

- Ничего. Я думал, ты знаешь. Это каким-то образом меняет наши планы?

Она подошла к нему ближе и положила свою тонкую ладонь поверх его. Виталий покраснел еще больше, глядя на ее длинные, покрытые красным лаком ногти. Он не привык к женской ласке, и Марина твердо знала, что крупная рыбешка сначала взяла приманку в рот и теперь надежно сидела на крючке. Она медленно облизнула губы:

- Вовсе нет. Надо и правда отметить наш успех. – Потом сделала наигранно грустное лицо, пытаясь показать, что она вовсе не бездушное существо, а человек, и умеет сопереживать. Но у нее, правда, ничего не получилось, и слова вылезли из горла фальшивой фразой:

- Да, мне жалко Степку, он хороший парень. Но чем я могу ему помочь.

- Вот правильно, ничем. Так что, поедем прямо сейчас? Уже четыре часа.

***

Степан лежал на больничной койке и унылыми глазами смотрел на белый потолок. Его лицо было почти целиком перебинтовано, оставались только узкие щели в районе глаз и рта. В эту минуту он чем-то напоминал живую мумию. Хотелось плакать. Он думал об одном: как будет больно маме и тяжело отцу, когда они вернутся домой через два дня. На мгновение Степа представил, что мама войдет в палату, посмотрит на него и…

Ее сердце не выдержит.

Боже, зачем он пошел туда? Впрочем, только теперь понял, что нечто подобное должно было случиться. Потому что тот путь, по которому он шел, неизбежно вел в тупик. И кошмары, что посетили его, прежде чем он провалился в полное беспамятство, не давали покоя. Как только Степа вспоминал об этом, по искореженной больной спине пробегала дрожь. Будто кошмар открыл ему глаза на самого себя.

В последнее время он стал много думать.

Друзья. Нет, это были не друзья, а нечто ужасное. Они, сами падая куда-то, крепко держали его за руку, желая лишь одного: чтобы и он провалился вместе с ними в эту яму. А Степе этого не хотелось. Пусть он пока совсем маленький человечек в этом странном мире, и работал наборщиком текстов, получая грошовую зарплату, но знал, что будущее может принести ему многое, если будет стараться. А те, кого он называл друзьями, делали все возможное, лишь бы произошло наоборот. Нет, им, конечно, было все равно, просто раз уж Степа к ним подвизался в компанию, то пусть и идет следом.

В тартарары.

«Нет, я не хочу этого!» - подумал он и из его напряженных, с большими красными венами глаз потекли слезы, и бинты в районе глаз стали влажными.

А Марина. Она была ослепительно красивой, но если увидеть, что прячется за этой красотой, то станет страшно и захочется кричать. Сбросив верхнюю оболочку, которая всего лишь обманка для глупых мужчин, можно увидеть оборванную старуху с длинными руками и большими кривыми ногтями, которые хватаются за всю на своем пути, а из покореженного рта торчит зуб. Один-единственный, как у любой настоящей змеи.

Но содержащий в себе смертельную дозу яда.

Ему стало еще хуже.

Тут в палату зашел лечащий врач и отвлек его от раздумий:

- Степан, как Вы себя чувствуете?

Он долго молчал:

- Не очень. – Наконец ответил он. – Хотя знаете, более тяжело на душе.

- Вы не переживайте. Мы Вас вылечим. На самом деле звучит странно, но, можно сказать, Вам повезло.

- Да, - Степа попытался улыбнуться, но у него не получилось. – Вы правда так думаете?

- Во-первых, Вы остались живы и Вас вовремя доставили к нам. Конечно, лечение будет долгим, и, хочу сразу же предупредить, весьма болезненным, но мы поставим Вас на ноги. Обещаю, - в его глазах горел дружественный, теплый огонек. - Вы будете ходить.

- Спасибо, доктор. Хотя мне не очень хочется ходить. Знаете, я бы многое отдал, лишь бы не возвращаться в тот мир, откуда меня привезли.

- Ну, не надо так пессимистично. Вот такой настрой правда может помешать успешному лечению, это я точно говорю. Лучше скажите: как Вы отнесетесь к тому, чтобы принять посетителя? К Вам пришла девушка, но я решил, прежде чем пустить ее сюда, посоветоваться с Вами.

- А кто она? – Степан вдруг испугался того, что это может оказаться Марина. Ему впервые не хотелось видеть ее.

- Я не знаю. Так что мне ответить ей?

И тут Степа что-то почувствовал. Сам не понял до конца, что именно, но решил: рядом находится нечто, что очень ему дорого. Будто вторая часть души рвалась навстречу.

- Хорошо, впустите ее.

Доктор вышел, и следом появилась девушка – такая тихая, с большими грустными глазами. Она хотела улыбнуться, но у нее не получилось, и заплакала.

- Степа, как ты? – девушка села рядом и взяла его за руку.

- Лена, ты?!

Она покачала головой:

- Я вернулась, как видишь. Буду учиться в институте. Я как приехала, сразу же к тебе пошла. Стучу - никого нет, а соседка баба Нюра выходит и говорит, что ты…

И тут она не выдержала, и совсем разрыдалась.

А Степан, наоборот, улыбнулся и подумал: «Да, это она. И осталась прежней, только очень повзрослела, но такая же добрая. Мой милый, добрый друг. Солнышко».

Вдруг испугался, подумав, а нужен ли он ей такой. Во всех смыслах. Мало того, что работает на позорную зарплату, так еще и выпивает, компания дурная. Хотя это в прошлом, и важно другое. Теперь, его лицо изуродовано, и он стал инвалидом на всю жизнь.

Но, посмотрев в ее добрые глаза, которые дрожали, с любовью и лаской смотрели на него, откинул прочь все сомнения: пусть поначалу будет плохо и тяжело, но он выберется и встанет на ноги.

- Мое детство – это ты. Ты помнишь, как все было здорово? А там, куда мы уехали, было плохо и тяжело. Я не выдержала и вернулась. И все время думала про тебя, моего самого лучшего друга. Я помогу, веришь? Все будет хорошо.

- Слушай, а ты помнишь, как мы гадали на спичках?

Она засмеялась:

- Когда поднимешься на ноги, мы с тобой снова попробуем.

***

Теплый августовский вечер. Баба Нюра, одетая в немного помятый домашний халат и тапочки, развешивает белье, и с белых простыней капает вода. Из открытого окна доносится тихая мелодия – дед Андрей опять уже наверно в миллионный раз включил свою любимую песню, и из старинного патефона с глухим треском и поскрипыванием льется во двор старая советская песня:

Хорошо нам Москвою-рекой

Услыхать соловья на рассвете.

Только нам на душе непокой –

Мы снова по времени дети.

Идет парень, опираясь на костыль. Справа – милая, обаятельная девушка, поддерживает его, чтобы не упал. Лицо парня все изрезано, покрыто глубокими красными бороздами, но он улыбается, и вовсе не выглядит страшным, уродливым. Наоборот, он чем-то похож на участника войны, который вернулся домой пусть не совсем здоровым, но победителем.

Они садятся на скамейку, и прислушиваются к звукам очень знакомой песни.

- Ух ты, здорово, - говорит она. – Дед Андрей и тогда постоянно ее крутил.

- Да, помню. Многие ругались, кричали: выключи, не модно, устарело, а он продолжал каждое утро начинать с нее.

- И правильно. Дай Бог ему еще сто лет заводить свой патефон.

Тем временем приятный бас продолжал петь:

Надо верить, любить беззаветно…

- Ну что, давай попробуем снова?

Она вынула коробок. Но не стала доставать спички, а просто засмеялась.

- И так все понятно, - сказал Степан и обнял ее.

- Да, они сойдутся.

- А ты поцелуешь и убежишь.

Баба Нюра повесила все свое белье, и, взяв под мышку огромный эмалированный таз, направилась к подъезду. Остановилась возле скамейки: