Кошка за окошком

 

Мимо дома, через разбитую цветочную клумбу к автовокзалу направлялась маленькая семей-ка: три человека.

Отец, сгорбленный от сумок, на ходу бросил:

– Пожалуй, успеем. Не отставайте!

С автовокзала эхнуло:

– Автобус на Воронеж отправляется через две минуты... Следующий рейс....

– Наш, – выдохнула мать.

Мальчик, семеня между родителями, оглянулся на старый дом.

– Посмотри-ка, ма! Там, в окошке...

– Да побыстрей же, не болтай, – резанула мать, машинально обернувшись на слова сына, – и так опаздываем!

Мальчик закусил губу.

Немного погодя, в напряженном молчании семейное трио скрылось в здании автовокзала.

По ту сторону окна вслед им полувздохнула-полувысморкалась женщина и перевала подсле-поватые глаза с неясных, далеких вокзальных дверей на прилипшую к подоконнику хлебную крошку – четкую и близкую. В комнате медленно таяли голоса торопливой семейки, и чтоб их за-глушить, она ногтем с траурной окаемкой стала шумно откарябывать крошку...

День сегодня снова не хотел меняться и упорно опять показывал одно и то же. Женщина по памяти могла бы восстановить картину: узкую, набитую теряющими время людьми, тропку – шрамом уродующую цветущий табак; далее – поле асфальта, со зданием вокзала и посадочными платформами плюс кипящий муравейник из тел автобусов и людей; наконец, видневшуюся за ав-товокзалом башню с действующими часами на фоне выцветшего неба.

«За этот день – семнадцатая», – подытожила женщина о промелькнувшей за окнами троице и, взяв кусочек хлеба с помидором, его доела.

Просиживая целыми днями у окна, она привыкла за подоконником не только есть, но даже спать, имея на этот случай под рукой маленькую подушечку. Парализованные ноги не позволяли ей выходить на улицу и в течение нескольких лет приучили и сознание, и тело к сидячему образу жизни. Пестрошумный мирок за непререкаемо чистыми окнами впитывался женщиной с нескры-ваемым сладким интересом, но оставался всегда непонятным и единообразным. Эта женщина по-добно кошке, сидящей за окошком, глядела на шевеление жизни, где неиссякаемый поток людей превратился в одно полупрозрачное и не вечное, как фотон, человеческое лицо.

Сейчас, помурлыкивая в тишине (в доме не было ни телевизора, ни часов – только сломанное радио), женщина было прикоснулась ко сну, как щелкнул дверной замок, и в комнату вошла де-вушка, патронажная сестра. Два раза в неделю она навещала хозяйку дома: приносила еду, меняла ей белье, делала уборку и что-то еще по мелочам.

С патронажной сестрой женщина обходилась вежливо.

– Доброе утро, милая вы моя.

– Здрасьте.

– Вы газетку принесли?

– Конечно, – в этот раз так ответила сестра и подала ей вчерашний номер.

Пока разогревался обед, женщина для чего-то просматривала сводки погоды и после просила сестру подложить газету под пустую миску у двери. Когда под миской образовывалась пухлая стопка, то газеты незаметно выбрасывались девушкой. И так каждый раз. При этом ни парализо-ванная женщина, ни тем более патронажная сестра не знали: была ли кошка и потом ушла, либо же должна когда-нибудь появиться. Но в игру – играли.

Если же сестра не приносила газету, то чтоб не нарушать заведенный порядок, женщина спрашивала о времени.

– Сестра, который теперь час?

– А на что вам?

– Как на что? Скучно-то без времени быть.

– Я же вам предлагала будильник принести, – машинально отвечала сестра, вытирая пыль. – Сидите, как в склепе.

– Так зачем он мне – вон, башенка есть... А то будет еще тикать тут.

– Странная вы... вы же без очков не видите.

– Да я так... – увядающе улыбалась женщина, снова обращая кошачьи глаза к окну.

Когда сестра с тряпкой добиралась до окна, то женщина, подперев голову рукой, говорила какую-нибудь неуклюжую загадочную думу.

– Видишь – ходят... люди-то. Как настоящие… – (а потом, вспомнив про девушку). – А ты откуда, оттуда?

– Я – местная, – поясняла сестра.

На этом разговоры обычно обрывались, не давая проникнуть взаимным интересам друг дру-гу в душу.

В этой умершей для звуков квартирке, где даже вещи не пылились по своему незнанию при-роды, жизнь распадалась на отдельные звенья маленьких деньков, которые не поддавались даль-нейшей сборке.

Перед тем как уйти, сестра постоянно напоминала:

– Я все. Вам что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо, Танюша, – и как бы спохватываясь, – разве что газетку...

– Я не Танюша, а Люба. Вы опять забыли.

– Хорошо, хорошо, милая, – Бормотала женщина и вновь забывала имя патронажной сестры, похожей на одинаково разных людей, что мельтешили на вокзале.

«Досвиданье» патронажной сестры донеслось на этот раз до женщины, когда она заново уст-раивалась поудобней на подушечке. Дрема, наступая зевотой, брала свое. И вот уже женщина, мурлыкая во сне, уплывала вместе с цветочной клумбой на автобусе в не подкрашенную глубину неба.

«Икарус» выехал за город, и маленькая семейка удовлетворенно поглядывала в окно – не опоздали, едут. Мальчик молчал: с тех пор как его одернули, он не разговаривал – весь был там, в непонятном доме. Мама, заметив перемену настроения у сына, потрепала мягкой рукой по его русой голове нежно-нежно.

– Ладно, не дуйся ... Ты же знаешь. Говори: что там увидел.

– В окне? – Переспросил довольно мальчуган и продолжил:– Представляешь, там сидела ог-ромная кошка в очках, человечьих и еще…

– Не фантазируй. Я же видела пустое окно, без штор.

– Правда, я сам видел!

Отец, оторвавшись от газеты, возразил:

– Не спорь, сынок – мама права. Здесь как раз об этом написано, вот: «Для расширения поса-дочных площадей… м-мм… по ул. Привокзальной будут снесены дома под номерами 15, 17 и 19. И девятнадцать, – повторил отец, снова погрузившись в чтение прыгающих, от дорожной тряски, слов.