Внимание! Если Вас не устраивает электронная версия романа, на адрес atoshev56@rambler.ru Вы можете сделать заявку на бумажную версию. Хотя на бумаге книги ещё не существует, автор собирается издать её. Ваша заявка поможет определиться с количеством экземпляров. Просьба указывать электронный и почтовый адреса, полные ФИО и количество заказываемых экземпляров.

Приятного чтения.

 

 

ВОТ ИДУТ ОНИ, НА ВЕСЬ МИР ОДНИ,

ВОТ ИДУТ ИЗ НИОТКУДА В НИКУДА.

 

Из маёвской песни

 

 

ГЛАВА 1

МЫ ЛЮБИМ

 

За окном электрички проплыла платформа «Перловская». Закончилась, потянулись лесопосадки и дачи, замусоренная полоса вдоль рельсов. Ранняя пятичасовая электричка была ещё не так забита народом, как полагается общественному транспорту. Нашли свободные места, сели. Сразу потянуло в дрёму.

 

ЁЁЁЁ

 

Он поднял глаза и с изумлением увидел, что в небе, затмевая свет уже довольно высоко поднявшегося Солнца, горит неведомо откуда взявшаяся звезда. Он обернулся, чтобы поделиться с кем-нибудь этим удивительным наблюдением, но рядом никого не оказалось. Уже давно его семья, покинув родное племя, перебралась на остров, где кроме них не было больше людей, а он всё не мог к этому привыкнуть. Взглянув опять в небо, он заметил, что сияние звезды усилилось, а сама она движется и, как будто, падает, теряет высоту. Солнце светило ему в затылок и не мешало созерцать удивительное явление.

Он вдруг осознал, что всё начинается и, отвернувшись от становившейся всё более яркой звезды, кинулся к своей хижине, одиноко стоящей вдалеке от берега, на краю лесных зарослей.

- Джуду, Джуду! – крикнул он, подбегая к дому, но вспомнил, что с утра женщины ушли пасти скот и собирать плоды, а сыновья отправились на охоту. В хижине никого не было.

Он побежал по тропинке, по которой ежедневно кто-нибудь из его семейства водил в лес коз и буйволов. Перед тем, как углубиться в чащу, он обернулся и взглянул в небо ещё раз. Теперь на нём горело уже две звезды. Они неуклонно снижались. За ними тянулись длинные жёлтые хвосты.

Он долго бежал по лесу, выкрикивая имена жены и детей. Наконец кто-то из них отозвался.

- Сюда, бегите скорей сюда! – закричал он. – Началось. Надо спасаться. Бросайте всё.

В этот момент раздался грохот. Земля содрогнулась. От валуна, рядом с которым он остановился, отвалился камень и упал ему на ногу.

 

Солнце затмив, вспыхнуло в небе другое светило,

Взор ослепляя, двигалось быстро к закату.

Вдруг разделилось надвое в утреннем небе,

Словно желая объять ужаснувшийся мир.

 

Кто же твой враг всемогущий, святая Лаланда?

Солнце он рвёт на куски и швыряет на Землю.

Первый осколок, покинув небесные своды,

В море упал, предвещая погибель всему.

 

Море вскипело, вздымая ужасные волны,

В чреве сражённом рождая огромного змея.

Вырвался змей, его рёв был могуч и ужасен,

В небо вонзился он, челюсти-скалы сомкнув.

 

Крылья его развернулись над замершим миром,

Небо и Солнце своей чешуёй затмевая.

В ужасе смертном Земля замерла в ожидании,

Люди не смели поднять обезумевший взор.

 

ЁЁЁЁ

 

- Крыша поехала! Крыша поехала! – орал кто-то рядом осипшим голосом.

Рустам встрепенулся.

- Извините, - мужчина пытался закинуть тяжёлую сумку на полку. Электричка тронулась, его повело, и он отдавил Рустаму ногу.

«Скотина», - подумал Стерхов, окончательно просыпаясь.

- Миша, поехали! – крикнула последний раз в тамбуре толстая тётка, заволакивая в вагон тележку.

- Следующая - «Лосиноостровская», - пробурчал в динамике недовольный голос машиниста. Электричка набирала скорость.

Рустам зевнул, осмотрелся. Рядом зябко дремал Серёга. Вагон, по мере приближения к Москве, набирал привычную плотность человеческой массы. Народ спросонья был зол и опасен. Понедельник.

Прислонившись виском к холодному стеклу, Рустам впал в раздумья. Крыша, несомненно, поехала, конкретно поехала крыша. У него и раньше случались эти странные видения. В голове, как на телевизоре, как будто переключались каналы. Уплывала реальная картинка, взамен появлялась другая - смутная и невнятная. Несколько мгновений она держалась. Можно было различить происходящие события, людей. Один раз Рустаму показалось, что он узнал место. Картинка быстро исчезала, уступая место реальности. Сердце после этого билось учащённо, ноги подкашивались. А впрочем, всё быстро проходило. Рустам старался не придавать значения этим приступам. Не хотел думать, что с ним что-то не так. А если задумывался, становилось жутковато.

Видения начались в шестнадцать лет, были не частыми, всего раз десять. Последние полгода они вообще не случались. И он успокоился. Но вот позавчера… опять шибануло. И можно было опечалиться, впасть в тяжёлые раздумья. Но нет. Настроение было слишком хорошим, и ничто не могло его испортить. Эндорфины бродили в крови. Начинался новый этап жизни – новое лето.

 

 

ЁЁЁЁ

 

А было так…

Друг и сосед по общаге Серёга Крутов пригласил Рустама на б…ки. Таким, что поделать, некрасивым словом называется волнительный процесс, когда молодые люди знакомятся с девушками с конкретной целью: к ближайшей ночи довести дело до постели. Так вот, пригласил. Нет, даже навязал. Он, Стерхов Рустам, бабником не был, хотя, конечно, хотел казаться таким. Кто из парней не мечтает о десятках покорённых девичьих сердец, сотнях женщин разных возрастов и национальностей? Но нет, надо смотреть на вещи реально: не бабник. Вниманием женского пола обделён не был, но не умел им как следует пользоваться. Не хватало смелости и энергии. Тем не менее, к концу того лета было у него две постоянно действующие подруги.

Одну звали Наташа. Работала она поваром в столовой «Весна», что недалеко от маёвских общежитий. Другая – Татьяна жила в подмосковной Дубне. Её Рустам отбил у своего соседа по комнате Женьки Левчука. Вернее, она сама переметнулась к Стерхову в первую же встречу, когда Левчук притащил её на пьянку в честь первого мая.

- Ну и шалаву Женёк привёз, - заметил тогда Крутов после того, как в течение вечера Татьяна целовалась и с Левчуком, и с Крутовым, и с Рустамом. - Давай её по кругу пустим.

Стерхов воспротивился:

- Пусть сама определяется.

Спала она в ту ночь с Рустамом, да так и осталась с ним. Теперь приезжала из Дубны каждые выходные, когда Левчук как раз уезжал домой в ту же Дубну.

Рустаму двоих больше чем хватало, так что особого желания напрягаться, ехать куда-то, тем более за пределы Москвы, как предлагал Крутов, не было. Но Серёга не отставал, и Рустам сдался. Крутов надавил на мужскую солидарность.

Дело в том, что Серёга был девственник, или правильнее сказать, мальчик, хотя ему уже перевалило за двадцать. И это его сильно угнетало. Был он, вроде, парень не последний. Не глуп, не дурён, имел сухощавую мускулистую фигуру. Правда, роста не высокого и какой-то не гибкий, угловатый, немножко роботоподобный. У него и рука крепкая, как будто металлическая. Когда здоровался, сжимал ладонь медленно, но сильно, словно автоматический манипулятор.

Ну, в общем, не довелось ему до того лета никого трахнуть. И как часто бывает, стало это для него навязчивой идеей. Затоптав, сидящую в каждом юноше первоначальную робость, Крутов стал клеить девчонок налево и направо. Приставал к ним везде. Выезжал специально в город, высматривал добычу в трамваях и метро. Подсаживался, заводил беседу, пытался назначить свидание, напрашивался в гости. Часто он звал с собой Рустама, потому что вдвоём - легче. Стерхов иногда ходил с ним, пару раз заводил кратковременные знакомства. У Крутова же ничего не получалось. В последнее время Рустам не был озабочен этой проблемой, поэтому Серёга промышлял в одиночку, но, по-прежнему, - безрезультатно.

И вот, в прошлый четверг вечером Крутов прибежал к Рустаму в комнату взволнованный и принялся уговаривать его съездить разбить очередную пару.

- Парочка – верняк, - деловито сообщил он. - Познакомился в универмаге Московском. Учатся в Кооперативном институте.

- Что за институт? – заинтересовался Стерхов. – Что-то я о таком не слышал.

- Готовит работников торговли.

- Подходяще.

- Да! Ну, ты поедешь?

- Когда?

- В субботу.

- Нет, Серёга, что-то в лом. Не восстановил ещё подорванную сессией потенцию. К тому же, ко мне в субботу Татьяна приезжает.

- Стерхов, будь человеком! Я же один не справлюсь.

- Справишься, ты поднаторел уже.

- Рустик, не бросай друга в биде.

- Нет Серёга, не уламывай, Татьяна…

- Да брось ты эту шалаву толстую. Я тебе таких тёлок подгоняю…

- Крутов, я бы Вас попросил… А что, действительно, симпатичные?

- Ну так… на четвёрку, - честно признался Сергей.

- Вот когда на пятёрку подгонишь, поеду. С плюсом.

- Я думал, ты друг мне…

Рустам подумал о том, что Татьяна за тот месяц, что он был с ней знаком, действительно стала уже надоедать ему. Была она совершенно фригидная, никогда не кончала. Правда, от секса испытывала удовольствие, но больше моральное. Ей нравились ласковые слова, которыми Рустам в изобилии награждал её, как и всех своих подруг. Можно было позвонить ей, чтобы не приезжала в субботу. С другой стороны, ехать с Крутовым рискованно в том плане, что девушки могут оказаться страшненькими (как-то Серёга замялся по поводу их внешности). А если едешь в общагу за тридевять земель, значит обязательно с ночевьём. И тут уж задний ход не включишь. Поколебавшись секунд тридцать под жалостливым взглядом друга, Стерхов согласился.

- Ладно, Серж, винище ты проставляешь.

- Замётано! – Крутов просиял. - Слушай, у тебя чай есть?

- Чай есть и сахар, но больше – ничего.

- Классно, у меня батон. Ставь чайник.

И Крутов побежал к себе в комнату за батоном.

Общественное питания в студенческом городке Московского Авиационного Института хоть и было организовано неплохо, до конца проблемы не решало. С семи часов утра начинали работать буфеты в корпусах общежитий. И если находилось достаточно силы воли, чтобы встать пораньше и отстоять очередь, утром можно было заморить червя. Днём работал мощный трёхэтажный комбинат питания в студенческом городке (в народе – Ледокол), буфеты в институтских корпусах. Опять же, кафе «Весна», куда Рустам с недавних пор заходил чаще, помогало. Работало оно до восьми часов вечера, так что там можно было и поужинать. С шести до девяти эстафету опять перехватывали буфеты в общежитиях. А вот после девяти, когда незадачливому студенту, поленившемуся вовремя озаботиться о хлебе, скручивали живот желудочные соки, деваться ему было некуда, кроме как мотать на аэровокзал, где буфет работает круглосуточно. Часто так и делали: скидывались, бросали жребий и отправляли какого-нибудь несчастного товарища своего в ночную темень, в сырость или мороз в сорокаминутную поездку. Но зачастую в аэровокзальном буфете в позднее время можно было поживиться лишь цыплятами табака, что сильно ударяло по студенческим карманам.

Поэтому счастливы были те, у кого в комнате складывался дружный коллектив. Там часто сбрасывались и припасали-таки на вечер булочку хлеба, да грамм четыреста варёной колбасы. Были даже такие чудные примеры тёплых человеческих взаимоотношений, когда покупали и жарили на общих кухнях картошку, бегая по очереди её помешивать. Но, в основном, после девяти вечера студенты жестоко голодали и побирались по соседям хлебом и сахаром. И в этом случае, если встречались три счастливца, у одного из которых была заварка, у другого пачка рафинада, купленная по недавно введённым талонам, а у третьего, – о радость, – не достигший ещё каменного состояния сухарь, не было в эту ночь для них еды вкуснее. И беседа за чайком затягивалась порой чуть не до самого утра.

В общем, Серёга побежал за батоном, а Рустам пошёл с электрокофейником в санузел за водой. Общежитие было наполовину пустым и от этого более уютным. Сессия уже закончилась, у кого-то начались каникулы, у кого-то практика. Большая часть студентов разъехалась. По дороге Рустам подумал, что два года назад был и он таким же, как Крутов, сексуально озабоченным юношей. Вспомнил себя времён начала похода в страну под названием «разврат». Вспомнил и улыбнулся: голодный взгляд, беспонтовый прикид, плоские натянутые шуточки. На первых порах девушки шарахались от него, и долго ничего не получалось.

Общеизвестно, что парни склонны привирать, описывая свои любовные победы, бахвалиться о десятках покорённых девушек, о бурных ночах и невероятных оргазмах. Так уж они устроены, парни. На самом деле, для многих огромная проблема даже познакомиться с девушкой, заговорить. Не все красавцы, не у всех для этого язык правильно подвешен. Сказываются комплексы, воспитание и отсутствие опыта. А опыт нужен во всём: как одеться, как подстричься, как подъехать, о чём заговорить, как гарантированно довести дело до постели. Опыт – самое важное. Он подскажет, с какой девушкой стоит затевать знакомство, а какая не по зубам, кто может подарить настоящую радость, а с которой лучше ограничиться одним днём, или ночью.

Но откуда опыт, если мальчик?

Стерхов в этом отношении, прошёл сложный путь развития, в начале которого стоял сейчас его друг Серёга Крутов. Был Рустам юношей симпатичным. Многим девочкам нравился и чувствовал это. Начитан, умён и внутренний мир имел, какой - никакой. Но был излишне романтичен и строгого воспитания. Думал, что не годится с первой попавшейся встречаться, а нужно найти такую, которую полюбишь. А потом, когда найдёшь, нужно месяцев несколько с ней просто гулять, цветы дарить, за руки держаться. И лишь затем можно о чём-то там подумать.

Ещё в седьмом классе одна девочка влюбилась в него и после классной вечеринки затащила в тёмный угол школьного двора. Признавалась в любви, целовала, плакала, что не отвечает взаимностью. А он сидел как пень, как осёл, потому, что, видите ли, не любил её. Девочка очень переживала.

Рустам и первые два курса института ни с кем не встречался. Девушки пугались его серьёзного вида и жёстких принципов, хотя многие и засматривались. А он все ждал такую, в которую можно было влюбиться, всё берёг себя для неё.

В институт Рустам поступал у себя на родине, в Ташкенте, а после двух курсов перевёлся в Москву, в МАИ. И на первой же вечеринке, а была это встреча Нового Года, наблюдал одну картину, которая сильно повлияла на него в дальнейшем. Его пригласили к себе ребята - одногруппники, такие же общежитийцы. Праздник организовался в одной из комнат на первом этаже. Были Женя Волков с женой (поженились месяц назад), Братья Лебедевы - Борис и Пётр, один из них с подругой. Обе девушки учились в Пищевом институте, который удобно располагается через дорогу от МАИ. Удобно потому, что в Авиационном учатся, в основном, ребята, а в Пищевом – главным образом девушки. Как будто специально так устроили. Маёвцы называли Пищевой институт «Пищами».

Так вот, девчата, которые в маёвской общаге были как у себя дома, пригласили ещё одну подругу из Пищей, которую никто из ребят не знал. И был также Андрей Володин из 113 комнаты. Собрались, всё как положено: стол, шампанское, музыка. Посидели, выпили. Весело было. Через минут сорок Володин уже сидел в обнимку с новенькой девушкой. Ещё через полчаса Рустам видел их целующимися в коридоре около лестничного пролёта. После того, как часы пробили двенадцать, они исчезли на какое-то время. Когда появились, Андрей имел вид не очень довольный. Улучив момент, Борис Лебедев спросил его:

- Что, Андрюха, обломилось?

Тот, ухмыльнувшись, ответил:

- Да недотрога какая-то. То да, то нет. Так толком ничего и не вышло.

Сейчас Рустам вспомнил этот случай. На той вечеринке он понял, что к любовной проблеме нужно относиться проще, что он молодой здоровый парень, и время упускать нельзя. Женишься – потом не погуляешь. Правда, до самого лета ничего у него не получалось. Мешала учёба, было много переводных задолженностей, которые приходилось с трудом отрабатывать. К тому же, на третьем курсе – самые сложные предметы, нереально тяжёлая учёба, на грани срыва. Но зато летом наверстал упущенное сполна.

Воспоминания о том лете пронеслись в памяти, и Рустам мечтательно улыбнулся.

 

ЁЁЁЁ

 

- План проникновения Вами разработан, Крутов?

Парни подходили к общежитию Кооперативного института. Для этого пришлось проделать почти двухчасовой путь. Сперва на трамвае до станции метро «Сокол», потом на метро до «Комсомольской», переход на Ярославский вокзал, далее - на электричке сорок минут до платформы «Перловская», что в районе Мытищ. Ну и от платформы пешочком десять минут.

Предстояло решить извечную проблему, неизменно возникающую в таких походах: как остаться в чужом общежитии на ночь. Для этого нужно пройти незамеченными через вахту, где обычно дежурила вредная бабка. Иначе требовалось записаться и оставить на вахте паспорт. А после одиннадцати бабка начинала ломиться в комнату и выпроваживать гостей.

Было отработано несколько стандартных схем. Одну из них Серёга и предложил:

- Значит так, по предварительным данным, сегодня дежурит бабка, которая часто с вахты отлучается. Ждём снаружи, спрашиваем у выходящих студентов дислокацию вахтёрши. В момент её отсутствия проникаем.

Так и поступили. Схема сработала на удивление легко.

- Комната 812, восьмой этаж, – заглянул Серёга в бумажку.

- Как зовут?

- Инна и Марина.

Высотное общежитие Кооперативного института выгодно отличалось от того, где проживали Крутов со Стерховым. Маёвская общага шестого факультета была старой постройки времён спартанского быта. Тридцать комнат на этаже, длиннющий коридор, в конце коридора одна умывальня на четыре раковины, туалет и кухня с вечно неработающими плитами. В комнатах по четыре койки. На первом этаже один душ на всю общагу. В Кооперативном же - современное двенадцатиэтажное здание. Такие парням тоже были знакомы. Гостиничного типа блоки из двух комнат и санузла, где есть и душ, иногда даже ванна. Комнаты на две койки.

Ребята поднялись на лифте на восьмой этаж, прошли по коридору в одну сторону, в другую, прежде чем нашли нужную комнату. В общежитии Кооперативного тоже было немного народа.

- Постой, Серега, давай я. А ты отойди в сторонку, чтобы тебя пока не видели. Рустам подошёл к двери и, чувствуя, как волнуется, занёс руку, чтобы постучаться. Тут в глазах его потемнело. Канал переключился. Исчез пыльный коридор, издалека нарастал какой-то шум.

«Найди меня», - её шёпот донёсся до него, проникая в истерзанную душу и причиняя невыносимую боль. А вокруг шумела толпа, сотни голосов сливались в сплошной гул. Но он уже этого не слышал.

«Найди меня, я буду ждать», – вновь прошептала она в полной тишине, и мир вокруг дрогнул. Свет померк, лица людей стали серыми и размытыми.

Рустам встряхнул головой, отгоняя наваждение. Неприятная слабость заполнила тело. Ноги задрожали, дыхание перехватило. Он прислонился к двери, закрыл глаза.

- Ты что, Руст? – донёсся издалека голос Серёги. – Не тормози.

Стерхов вздохнул глубоко, постоял ещё несколько секунд.

«Неподходящий момент», – подумал он и постучал.

Дверь открылась. В проёме показалась кудрявая девица в кокетливых шортах и майке в жёлто-красную полоску.

- Привет, - улыбнулся ей Рустам. – Как дела?

- Да, вроде, ничего, - изображая безразличие, молвила в ответ девица.

- Дай водички напиться, - как к старой знакомой обратился к ней Рустам.

- Заходи, - невозмутимо произнесла кудрявая, открывая дверь шире.

- Серёга, мы спасены от жажды, - кивнул Рустам другу, и они ввалились в комнату.

Впрочем, это была только прихожая, в которую выходили две раздельные комнаты и санузел.

- Привет, – поздоровался Крутов.

- Привет, привет, проходите, - хозяйским жестом пригласила кудрявая.

Ребята прошли в одну из комнат. Она представляла собой типичное студенческое жилище, была довольно просторной и вмещала шифоньер, стол, четыре кровати (а не две, как ожидал Рустам), четыре же тумбочки, два или три стула. На одной из тумбочек чернел магнитофон «Весна» с подкассетником без крышки, на другой находился квадратный страшненький ночник: сразу видно - изделие советской промышленности. На стенах имелись обязательные картинки и фотографии: группа «Скорпионс», натюрморт с хрустальными вазами, большая фотография кудрявой, фотография какой-то птицы, соломенная вьетнамская шторка. На двери с внутренней стороны кнопками был прикреплён календарь позапрошлого года с Вахтангом Кекабидзе в элегантном костюме и шляпе. Всё это примерно в том же комплекте присутствовало и у ребят в их в маёвской общаге.

Но здесь были и вещи, которые в мужской комнате никак нельзя было встретить. Во-первых, - косметика. Она находилась везде: на тумбочках, на двух настенных полочках, на столе и даже на кроватях. Во-вторых, - большой плюшевый львёнок серого (в прошлом жёлтого) цвета. Ну и два алюминиевых обруча для гимнастики. Кого-то из девушек, видимо, мучило недовольство своей фигурой, вот обручи и были приобретены. Но, как это всегда бывает, заниматься продолжительное время, а тем более постоянно, не хватило силы воли, и дня через два обручи были засунуты в самый дальний угол, за кровати, откуда и выглядывали постоянным напоминанием и укором хозяйке. У Рустама в комнате такую же роль играли два резиновых эспандера, купленные когда-то ребятами в складчину для наращивания мышц.

В комнате, кроме встретившей их кудрявой, находились ещё две девушки. Одна полноватая, в цветастом ситцевом халате с лицом излишне квадратным. А впрочем, вполне миловидная. О другой Рустам с первого взгляда не смог составить мнение: нравится она ему или нет. Но, как часто бывает, показалась она ему знакомой. Задержав на ней взгляд, Рустам оглядел правильные черты лица, высокий лоб, заострённый подбородок, большие и довольно приятные глаза. Прямые волосы, заправленные назад в хвостик, оголяли симпатичные ушки. Видно было, что девушка провела много времени на пляже. Но загар не украсил её, лёг на лицо неравномерно, а носик вообще обгорел и облазил. Короткие шорты, обрезанные из джинсов, и оранжевая майка без рукавов не скрывали довольно красивых рук и ног. Что-то смутило в ней Рустама, а что, он не успел сразу разглядеть.

- Здравствуйте, милые. Вы не ждали нас, а мы припёрлися, – начал лепить Стерхов для начала разговора. Остроумием он никогда не отличался, тем более, когда смущался. Но одно усвоил: при общении с женским полом главное не молчать глубокомысленно. Лучше нести всякую чушь.

- Да ждали мы Вас, ждали, проходите, – заулыбалась девушка в оранжевой майке, вглядываясь в Рустама.

- Меня Рустам зовут, а это Серёга, - продолжал Стерхов, вытаскивая из-за спины Крутова.

У девушек инициативой владела кудрявая.

- Да его-то мы знаем. Я Инна, это Марина (в оранжевой майке), а это Света, – представила она.

Зная свою абсолютную забывчивость к именам при знакомствах, Стерхов повторил про себя несколько раз: «Инна, Марина, Света, Инна, Марина, Света».

- Ну, чем будем заниматься? - спросил он, толкая легонько Крутова: мол, подключайся к разговору.

- Да вы присаживайтесь, – засуетились девушки, освобождая стулья от разбросанных вещей. Парни уселись. Рустам аккуратно поставил на пол сумку, звякнули бутылки. Повисли пять секунд молчания. Рустам бегло осматривал девушек, и при этом уже несколько раз они зацепились взглядами с Мариной. «Марина, Марина», - повторил Рустам про себя.

Боковым зрением Стерхов увидел, а скорее почувствовал, как его друг собирается с мыслями, чтобы продолжить разговор, и уже набрал воздух в лёгкие.

- Давайте я чаю заварю, - опередила его Инна.

- У нас тут, вообще-то, другие напитки совершенно случайно оказались, - полез Крутов в сумку.

Две бутылки вина были извлечены и водружены на стол.

- О, да вы вооружены.

- Это наше не единственное оружие, – парни переглянулись.

Девушки стали собирать нехитрую закуску из того, что находилось в комнате: яблоки, немного уже зачерствевшее печенье, варенье. Инна всё же сходила на кухню и поставила чайник. Собрали разномастные стаканы и чашки, разлили вино. Выпили, как водится, по первой за знакомство. Второй тост разговорившийся Крутов, не откладывая, провозгласил за любовь и в связи с этим за присутствующих прекрасных дам - с.

Одной бутылки на пятерых хватило, чтобы исчезла скованность. Лёгкий весёлый трёп разлился по комнате. Откуда-то взялось остроумие, любая фраза с претензией на шутку вызывала взрыв хохота. Что ни говори, коктейль из дешёвого вина и молодости – лучший напиток.

После общих тем пошли случаи из жизни, затем стали вспоминаться анекдоты. Когда приступили ко второй бутылке, Света ушла. Выяснилось, что она не из этой комнаты, и у неё какие-то дела. Рустама это несколько расстроило. Выбор сужался. Но веселье продолжалось. После анекдотов вспоминали студенческие байки. Наконец Крутов взглянул на часы:

- Уже двенадцатый час. У вас тут не выгоняют посетителей?

- А таких милых посетителей зачем выгонять?

- Ну, всё-таки мужчины в женской комнате.

- А давайте мы вас нарядим девушками, – предложила Инна.

- Точно, вот по приколу будет, - тут же подхватила Марина.

Девчонки загорелись.

- Да мы, вроде, того, правильной ориентации, для вида завозражал Рустам. Шутка с переодеванием, а потом, может быть, раздеванием, чётко укладывалась в основную тему вечера.

- Давайте, давайте, вы тогда здесь долго жить сможете.

- Ну ради этого, Стерхов, видимо, придётся согласиться.

Закипела работа. Девушки пооткрывали шкафы и чемоданы, и через минуту ребятам на выбор была предложена куча юбок, блузок и даже ночных рубах. Крутов затребовал лифчик. Тут же, сопровождаемая шутками и почти уже истерическим смехом, была выдана пара лифчиков.

«Какую же из них?» - никак не мог решить Рустам. Пора было предпринимать более решительные действия. Инна была грубовата и угловата. Марину немного портил облупившийся носик и выступающий животик (вот что не понравилось). А, впрочем, Крутов уже, видимо, определился, и Рустам несколько раз наблюдал его манипуляторы то на талии, то на плече Инны.

«Ну и хорошо», - подумал Стерхов. Он в свою очередь склонялся к Марине. Показалась она ему более добродушной и мягкой.

А парней тем временем наряжали. Надев юбку, Рустам стянул под ней джинсы, обнажив волосатые ноги. Длинные волосы на Рустамовом затылке Марина легко разделила на два хвостика. С Крутовым было сложнее. Ёжик на его круглом черепе не поддавался никаким преобразованиям. В конце концов, Серёге выдали кокетливый берет, который оказался ему весьма к лицу и сразу придал женственности. Девушки взялись за косметику. К этому моменту, пары уже совсем определились. Грубоватая Инна принялась за Крутова, а Марина, посадив Рустама на стул, расположилась перед ним на кровати со своей косметичкой. Стерхову были накрашены губы и подведены глаза. Скосившись на Серёгу, он давился от смеха. Друг его превратился в миловидную круглолицую шатенку. Глупая, но довольная улыбка расплылась на вульгарно накрашенных губах. На щеках рдел здоровый искусственный румянец.

- Сиди смирно, - велела Марина, одёрнув Рустама. – И повернись ко мне, я тебе ресницы докрашу.

Стерхов, еле унимая смех, выпрямился перед Мариной. Лицо девушки было совсем близко, и он стал внимательно его разглядывать.

Носик, хоть и шелушился от излишнего загара, был маленький, кругленький и аккуратненький. Кожа гладкая и чистая. Немного портил рот. Губы тонкие и даже изящные, но разрез рта великоват, хотя это проявлялось, только когда девушка широко улыбалась или оживлённо разговаривала.

Глаза. Глаза красивые, большие и очень интересного цвета. Сначала Стерхов подумал: «Зелёные». Затем, с минуту неотрывно глядя в них, решил: «Серо-зелёные». Ещё через минуту он разглядел янтарные крапинки и уже не мог точно сказать, какого они цвета. И ещё Рустам заметил, что когда девушка улыбается, глаза её становятся прозрачными и от этого глубокими, и приятно притягивают этой своей глубиной.

Марина спокойно и сосредоточенно красила ему ресницы. Иногда окидывала взглядом его лицо и улыбалась. Улыбка эта оказывала на Рустама двоякое действие. С одной стороны она на уровне подсознания, на уровне физиологии говорила ему: «Всё верно, всё правильно, что ты пришёл. Ты мужчина, я женщина, и всё у нас будет хорошо. Так и должно быть».

И сладко становилось от этого чувства, которое внушала её улыбка. Хотелось ему поверить и кинуться в него с головой. Но тут же рождалось и другое, гаденькое, но как бы на втором плане: «Стоп! Что, собственно, так и должно быть? И почему правильно, что я пришёл? А если бы не я пришёл, тоже было бы правильно? И вообще, откуда такая уверенность? Ты всё это уже проходила, и, наверно, не один раз?» И так далее.

Но глаза были красивые, и они всё больше нравились Рустаму. Чувствуя в груди радостно-волнительный трепет, который чувствуют каждый мужчина, когда впервые прикасается к новой женщине, Рустам положил руку Марине на бедро и слегка погладил его. Смотрел при этом прямо в глаза.

Краткий миг первой реакции женщины на первое прикосновение мужчины. Сладкий и волнительный миг. Его ни в коем случае нельзя пропустить. Его нужно прочувствовать и запечатлеть. Просмаковать. Это, может быть, миг рождения ребёнка по имени Любовь. Миг, когда женщина замирает, решая, что же сделать с этим ребёнком: оставить, или не допустить его рождения как нежеланного.

Марина замерла. Потом отвела взгляд от его ресниц. Их глаза встретились. Адреналин уже струился в крови. Волнение. Ожидание. Предвкушение новизны. Девушка мягко убрала его руку.

- Рано еще, котик.

От котика у Рустама потеплело в животе. Он также мягко и бережно взял девушку за локоть, чтобы она не смогла отстраниться, и поцеловал, слегка коснувшись её губ. Марина едва заметно ответила, но тут же перешла на шутливый тон:

- Сиди же смирно, а то получится уродина.

Через пять минут макияж был закончен. Парням нацепили клипсы: Рустаму круглые солнышком, Серёге чёрные ромбиком. Картину завершило большое сердечко у Рустама на щеке, нарисованное губной помадой. Взглянув в зеркало, Стерхов себе очень понравился. Симпатичная брюнетка. Серёга вообще выглядел соблазнительно. Никак нельзя было представить, что из него получится такая симпатяшечка. Не удержавшись, Рустам пригласил Крутова на танец. Тот закокетничал, но согласился. Прошлись в ритме танго по комнате. Рустам стиснул Серёгу в объятиях:

- Ах, будьте моей, будьте. Я давно о такой мечтал …ла.

Девушки полегли на кровати в истерике, держась за открытые рты. В соседней комнате забарабанили по стенке. Не обращая внимания, шумели, прыгали, дурачились и смеялись ещё минут сорок. Наконец веселье улеглось. Время подходило к часу. Вопрос об отъезде парней до сих пор не вставал.

- Нам, наверное, пора, - для вида спонтовал Крутов.

- Да, а то скоро метро закроют, - взглянул на часы Рустам.

Метро закрывали через пятнадцать минут, а до него ещё ехать час.

- Да ладно, мальчишки, куда вы уже поедете, - Инна улыбнулась, – сейчас спать будем укладываться.

Девушки принялись налаживать постель. Парни пошли в санузел переодеться и смыть косметику.

- Ну что, Серый, всё путём? – довольно подмигнул другу Рустам, рассматривая напоследок в зеркало свою накрашенную физиономию. – Слушай, а из тебя классная тёлка получилась. Я торчу.

- Сам себе нравлюсь, – расплылся Крутов в улыбке. – Ну что, ты Мариной займёшься?

- Да уже, вроде бы, всё ясно. Тебе Инна-то как?

- Да я бы, брат, тоже Марину предпочёл. Я вообще-то из-за неё эту парочку клеил. Но ты, ходок, отбил у меня девчонку.

В голове у Рустама начала зарождаться мысль: «Хочешь, мол, бери Марину. Мне, мол, всё равно. Нам гусарам - лишь бы шевелилось». Но, не успев родиться, мысль была жестоко задушена каким-то слегка знакомым чувством. А было это чувство ревностью. И Рустам промямлил:

- А что тебе Инна не нравится? Стройные ножки, круглая попка.

- Не дёргайся, Стерхов, я уступаю. Я же вижу, как она на тебя смотрит. И ты на неё запал.

Рустам смолчал, размышляя над словами друга. Была в них солёная правда. Ещё не осознанно, ещё бесшабашно, но уже начал он ощущать Марину не просто как девочку для одной ночи. Ещё, конечно, не прикипел к ней, не привык, но уже начал.

Крутов взял со стеклянной полки тюбик, на котором было написано по-иностранному, отвинтил крышку, принюхался.

- Зубная паста, что ли?

Выдавил на палец трёхцветную полоску и стал им чистить зубы. На губах его появились маленькие пузыри. В приоткрытую дверь протиснулась Инна

- Иннуля, это зубная паста, или шампунь? – спросил Серёга.

- Паста, паста, дядька из Венгрии привёз. У неё повышенная пенистость.

- Что-что у неё повышенное? – переспросил Крутов, вглядываясь в надписи на тюбике.

- Пенистость, она пены…

- У нас у самих сейчас пенисность повышенная, – пошутил Рустам, – а вы нам пасту ещё подсовываете. Что-то будет, Иннуля.

- Чему быть, тому не миновать, Рустамчик, - хлопнув его полотенцем по заду, ответила Инна. – Давайте, мальчики, освобождайте туалет, спать пора.

Парни выкатились из санузла.

- Пойдём свежего воздуха глотнём перед сном, - потянул Стерхов Крутова за руку.

- Какого воздуха, Руст? Общага же закрыта, нас потом назад не впустят.

- Да здесь балкон есть на этаже, пойдём, освежимся.

Друзья вышли в длинный коридор, прошли мимо нескольких комнат. Общежитие уже спало, почти никого не было. Только одна полненькая девушка с мусорным ведром попалась навстречу и с любопытством оглядела их.

- Девушка, кому здесь можно подарить море любви? – на ходу пристал к ней Крутов.

Незнакомка ускорила шаг и скрылась в одной из комнат. «Гиперреакция на баб развилась у Серого», - отметил про себя Рустам. Вошли в холл, из него вышли на грязный замусоренный балкон. Облокотившись на перила, посмотрели вниз. С восьмого этажа видна была пыльная асфальтовая дорожка, по которой они пришли, одинокий фонарь, соседнее общежитие и магазин. Дальше просматривалась рощица, а за ней в темноте поблёскивала, вроде, вода. Видимо рядом была речка или пруд. Вокруг общежитий разрослись деревья. Из этих зарослей раздавались приглушённые голоса, смех и девичьи взвизги. Потом зазвенела расстроенная гитара и, немилосердно фальшивя, запели:

А ты, чува моя, чува,

Тебя люблю я.

Вытри губы об забор, ляп - та – бду – да,

Дай пацалую.

Стрекотали сверчки, дул лёгкий ветерок, было тепло и приятно. Полная луна бездельничала на небе.

- Волнуешься, Серый?

- Спокоен как камень.

- Да ладно, ты, базальтовая плита. Здесь речка, что ли, или озеро рядом?

- Да вроде того.

- Вот бы искупаться завтра.

Помолчали.

- Тебе Инна, что ли, совсем не нравится?

- Да не, почему, сойдёт. К тому же, выхода уже нет.

- Знаешь анекдот? «Гестапо перекрыло все выходы. Штирлиц ушёл через вход».

Крутов гоготнул так, что внизу перестали петь. Рустам тоже посмеялся, оставшись доволен, что поддержал друга в ответственный момент. Веселье оборвала Инна. Она вышла на балкон покурить. Неторопливо вытянула сигарету из пачки БТ, прикурила от зажигалки, продемонстрировав длинные ногти и один сломанный на среднем пальце. Протянула пачку парням: курите.

Ребята не курили, и Рустам подумал, что вот даже среди них троих выполняется тот закон, то наблюдение, которое он сделал в Москве. Вполне можно встретить некурящего парня. Среди его друзей-одногруппников и соседей по комнате почти никто не курил. Но маловероятно встретить в Москве некурящую девушку. Это наваждение. Это кошмар. Курят все женщины. Курят юные первокурсницы, пока ещё робко прячась в туалетах. Курят его одногруппницы уже открыто, никого не стесняясь на каждой лестничной площадке вместе с парнями. В институте курят библиотекарши, буфетчицы и молодые преподавательницы общественных наук. Старые сморщенные бабки – профессорши смолят по чёрному сигарету за сигаретой. На улице мамаши, отводя малышей в детский сад, втыкают в зубы сигарету, еле вырвавшись из подъезда. Так и идут: одной рукой ребёнка держат, другой сигарету.

Зачем люди курят - непонятно. Зачем курят женщины - недоступно. Лично Рустаму это не нравилось никогда. Избитую поговорку о том, что целовать курящую женщину – всё равно, что облизать пепельницу, он разделял вполне. Но, поскольку, в Москве некурящую девушку найти было, как уже говорилось, невозможно, а без женщин, как известно, «жить нельзя на свете, нет», приходилось облизывать эти самые пепельницы. Никуда не денешься.

- А Марина почему покурить не вышла? - с замиранием сердца спросил Рустам.

- А Мариночка наша не курит, она уже спать легла.

Этого не может быть!! Нет в Москве не курящих баб! У Рустама отлегло от сердца. Слава богу, нашлось счастье и для него.

- Ну, я пойду, а то ей, наверно, там одиноко.

- Иди, иди. Твоя кроватка у окна.

Рустам поторопился обратно в комнату. Там уже было немного прибрано, разложена постель, горел тусклый ночник. На тумбочке негромко ворчал магнитофон (специально не выключен). Марина лежала на ближней от входа кровати, укрытая простынёй. Вторая у окна, как сказала Инна, – для него. Значит две сдвинутые займут Инна с Серёгой. Черти. Ну да ладно, Серёжке нужнее. Ему сегодня важно, чтобы удобно было. Рустам прошёл к своей кровати, быстро скинул на неё одежду, вернулся и прилёг рядом с Мариной. Стал целовать её в щёки, в шею, в губы и глаза.

- Пусти меня, пожалуйста, под простынку, а то я замёрзну, – ласково прошептал он.

Марина откинула простыню. Рустам юркнул под неё и тут же приник к губам девушки. Стал ласкать её грудь сначала нежно, потом возбуждаясь, всё настойчивей.

Зашли Серёга с Инной.

- Смотрите, кровать не продавите, – не могла не заметить Инна.

Шушукаясь, тоже легли. Выключили ночник.

- Стерхов нашёл губами ушко своей новой подруги, легонько укусил мочку и зашептал первые ласковые слова.

Тонкий момент. Из своего опыта он знал, как важно найти правильные слова, свои для каждой. Стандартный набор фраз подходил далеко не всегда. Чувствуют девчонки, когда действуешь на автомате, не прилагая усилий. Но и в этом случае любой приятно каждое ласковое слово. Но как же расцветает новая подруга, когда проявишь творческий подход, специально для неё придумаешь что-нибудь изящное и особо нежное.

- Лапочка, щёчки у тебя такие нежные, шейка сахарная. Целовать тебя одно наслаждение.

Марина слегка удивлённо уставилась на Рустама в темноте, пытаясь разглядеть выражение его лица.

- Расслабься, маленький. Можно тебя до смерти зацеловать?

- Можно, - с небольшой паузой кокетливо ответила Марина.

Она откинула голову назад, и Рустам очень нежно, сантиметр за сантиметром принялся целовать её шею. Это он очень любил. Затем стал спускаться ниже. Но Марина была в майке. Посчитав, что не стоит слишком уж торопиться, Рустам нащупал губами мягкий сосок и стал целовать его.

- Тебе маечка не мешает? – задыхаясь, спросила Марина.

- Ах ты, сладкая.

Быстро устранив помеху и всё больше возбуждаясь, Рустам целовал губы, глаза, ласкал ртом соски.

На соседних кроватях тоже возились и шушукались. Музыка, лившаяся из «Весны» не давала возможность парам слышать друг друга, если говорить шёпотом. Умно.

Серёга и Инна уже три минуты целовались взасос. Потом Инна резко отстранилась, укрылась покрывалом.

- Всё спи, больше у нас ничего не будет.

У Крутова всё опустилось. Неужели опять облом?

- Ты не можешь со мной так жестоко поступить.

Сергей взял себя в руки и продолжил атаку. Проник рукой под покрывало, попытался нащупать грудь.

- Серёжа, у меня есть парень. Поэтому у нас ничего не будет.

- А где же твой парень?

- Домой на каникулы уехал.

- А может, нет никакого парня? - Крутов не сдавался. Его манипуляторы сосредоточенно искали эрогенные зоны.

- А я тебе говорю, есть. – Инна слабела.

- Ну и что. Ведь сейчас я с тобой. Разве я хуже?

Серёга проник уже в заветное место и нащупывал под трусиками клитор. Так далеко зайти ему ещё не удавалось. Настойчивость и подробные инструкции друзей, похоже, давали плоды. Инна всё ещё сжимала ноги, но манипулятору это помехой не было.

- Нежнее и повыше, - наконец сдалась девушка и через минуту тихо кончила.

 

А Рустам, проведя долгую подготовительную работу, тоже был остановлен.

- Нет, котик, нет, – сопротивлялась Марина. - Только не это.

- Почему, маленький?

- Завязала я с этим.

- А может, не развязывала?

- Да вроде, развязывала.

- Тогда в чём же дело?

- Понимаешь, не могу я сейчас. Было у меня недавно кое-что… Не могу, ты уж извини.

По тону Марины Рустам понял, что сегодня ничего не получится, и как-то сразу охладел. Усталость разлилась по телу. Стоило ехать в такую даль, чтобы так обломилось. Он ещё несколько раз нежно поцеловал девушку, выбрался из-под простыни и перешёл на приготовленную ему кровать. С соседнего ложа сверкнули глаза Крутова. Рустам лёг и почти сразу уснул. Лишь сквозь сон почувствовал, как Марина, поднявшись в свою очередь, поцеловала его:

- Ты уж меня прости.

 

ЁЁЁЁ

 

На следующий день с утра пошли на пляж. Поскольку завтракать в комнате было нечем, по дороге зашли в забегаловку и наелись прогорклых беляшей с желудёвым кофе. Стерхов разорился и купил полкило шоколадных конфет. Чавкая, зашли в промтовары, где Рустам надеялся купить плавки. Но плавок не оказалось, пришлось приобрести маленькие шёлковые трусики, которые он там же в магазине, в примерочной, и одел. Крутов оказался в плавках. Это говорило о том, что, готовясь к поездке, он продумал всё до конца.

На пляже благодать. Зрелое уже летнее солнце, которое не очень балует жителей средней полосы России, в этот день старалось угодить изо всех сил. Зелёная, мягкая трава, людей не так много. Расположились недалеко от воды. В купальнике Марина оказалась вполне сексапильной: длинные ноги, сложившиеся формы молодой женщины. Однако небольшой животик так и мозолил Рустаму глаза, внося диссонанс в образ новой подруги.

Поплавав в мутной воде, ребята распластались на расстеленном покрывале. Стерхов потянулся к Марине, обнял её, стал жадно целовать, возбуждаясь. Однако быстро понял, что на пляже этого делать не стоит. Трусы – не плавки. Из них и так член норовит всё время вывалиться…

Лёг на живот, стал загорать. Но рука сама так и тянулась к мягкой женской плоти. Погладила бедро, ножку ниже колена, опять поднялась вверх. Противная рука не давала хозяину покоя. Пришлось лечь на бок, подпереть голову другой рукой, чтобы этой своевольнице было удобнее. Рука дошла до пупка, остановилась, стала гладить маленькую воронку. По телу Марины прошли судороги, на лице разлилось блаженство. В ответ на эти флюиды ниже живота у Рустама взметнулась горячая волна. С трудом сдержав порыв, Стерхов попытался заставить непослушную руку прекратить гиблое занятие. Мерзавка на секунду замерла, но не поддалась. Двинулась выше, легла, ласковым котёнком прижалась к тёплому телу и стала проползать под тугим краем лифчика.

Марина напряглась, открыла глаза.

- У меня там ямка.

- ???

- У меня одного рёбрышка нет.

- !??

- ….

- Что с твоим рёбрышком?

- Молодость глупая…

- Что с тобой случилось, маленький?

- На мотоцикле каталась.

- В аварию попала?

Марина кивнула печально улыбнувшись.

- Сильно пострадала? – озаботился Рустам.

- Сотрясение мозга, в сознание два дня не приходила. Руку сломала, два ребра. Одно так, что вот даже удалили. Хорошо, что не со стороны сердца. А то бы … не лежала сейчас Марина на пляже, а лежала в гробу.

Жалость – чувство, которое часто составляет основу любви. Жалость Рустама Марине была обеспечена. Она наполнила сердце молодого мужчины, не спрашивая разрешения. Чуть придвинувшись, он приподнял половинку лифчика. Правая грудь была изуродована снизу большим шрамом. Под ней действительно была ямка, край которой чётко обозначало уцелевшее ребро. Если не приглядываться, ничего не заметно. Во всяком случае, прошлой ночью он ничего не почувствовал. Растроганный Рустам наклонился и поцеловал шрам, нежно сжал грудь.

- Ты что, прекрати, народ вокруг.

Марина двумя руками обхватила его ладонь и отстранила от груди. Потом вдруг поднесла её к губам, поцеловала и, судорожно вздохнув, приникла к ней щекой. Глаза её увлажнились. Поддавшись взаимному порыву, Рустам и Марина слились в долгом поцелуе.

Поцелуй – недооцененное людьми явление, сложный акт человеческих взаимоотношений. Обмен энергетическими субстанциями, сгустками чувств. Обмен информацией на подкорковом уровне. В поцелуе человек узнаёт, насколько его желание взаимно, и какие это даёт права. Иногда он даёт право на всё. А до него ведь ничего невозможно. Поцелуй меняет людей, особенно первый. Прикоснулся к губам новой женщины, почувствовал её язык у себя внутри, брызнули в кровь гормоны, и забегали чёртики в глазах. И уже не тот ты, не тот. Подменили. Где трезвость ума? Где логичные мысли и поступки? Где солидность, наконец? Придурковатый юноша, глупый и агрессивный, готовый в петлю и в драку.

Но, всё-таки, не зря когда-то мужчина-самец, пойдя против природы, изменил позицию, в которой миллионы лет совокуплялись все животные, и повернул женщину к себе устами. Не зря, чёрт возьми, не зря. Тот поцелуй так много изменил в их жизни. Теперь они не могли спокойно расстаться и пойти каждый своей дорогой. Память постоянно возвращала бы их на этот солнечный пляж.

В соседней группе молодёжь заулюлюкала и зааплодировала. Серёга с Инной, барахтавшиеся в воде, повернулись и застыли, наблюдая. Рустам наконец отпрянул и уткнулся головой в покрывало. Его ломало от сильнейшего возбуждения. Марина поправила волосы, неторопливо встала, красиво пошла к воде. А Рустам остался лежать на животе. Надолго.

 

После пляжа решили пойти в кино. Показывали «Иглу» с Виктором Цоем в главной роли. Стерхов с Крутовым уже видели этот фильм, но с удовольствием согласились. Они были фанатами Цоя.

На девушек фильм произвёл впечатление. Рустама же не покидало чувство, зависшее в нём после первого просмотра. Тогда, в ДК МАИ после фильма выступал главный режиссёр. Фамилию его Рустам не запомнил, был он из Алма-Аты, казах. В маёвском доме культуры часто устраивались подобные встречи с артистами и режиссёрами. Туда приезжали с выступлениями известные рок группы, барды. И вообще, в родном ДК постоянно происходило что-то интересное.

Так вот, в тот раз после просмотра «Иглы» одна девушка запиской из зала сообщила режиссёру своё мнение: «Мне кажется, что фильм затеян только для того, чтобы Витя и Петя (Пётр Мамонов – лидер группы «Звуки МУ» сыграл в фильме одну из ролей) поиграли в кино, а вы, как режиссёр, сделали на этом имя». Прочитав записку, мужик искренне сообщил, что да, точно так. Витя и Петя поиграли, а я прославился. А с государством он как-нибудь разберётся. Что и говорить, государство не в накладе, фильм кассовый.

И Рустаму он всё же нравился. Особенно заглавная песня – «Звезда по имени Солнце».

«А над городом жёлтый дым,

Городу две тысячи лет

Прожитых под светом звезды по имени Солнце».

Это как будто про его родной Ташкент. В восемьдесят четвёртом две тысячи лет ему отмечали. Мало в Союзе таких древних городов. Москве ещё восьмисот пятидесяти нет. Киеву – матери городов русских – полторы тысячи. А Ташкенту – две. Только узбекские Самарканд и Бухара древнее. Крутов тоже гордился. Его земляк фильм снял. Сёрега - из казахской Караганды.

После кино завернули в магазин. Купили картошки, молока, хлеба, сосисок. Оголодали. Пришли в общагу, быстро всё приготовили и съели.

Марина всё это время вела себя скромно, разговаривала мало, как будто думала о чём-то. Серега тоже был какой-то пасмурный. Когда парней отправили на кухню картошку чистить, и они впервые в тот день остались наедине, Рустам наконец-то смог поинтересоваться.

- Серж, ну тебя можно поздравить?

Крутов хотел изобразить на лице трагедию, но не стал. Ответил просто:

- Нет.

- В чём дело?

- Да ну… Парень у неё, типа, есть. Мацал, мацал, в трусы залез, но дальше – нет. Не насиловать же её. Так и уснули, не трахавшись.

- Прикольно, Серж, у меня то же самое.

- В натуре?

Сергей взбодрился. Ничто так не радует нас, как неудача друга.

- А у тебя-то что? У Вас же всё, вроде, склеилось. Вы так на пляже целовались.

- Да что-то у неё случилось недавно, видимо серьёзное. Я расспрашивать не стал, думал сперва – аборт. А сегодня ещё кое-что узнал. Ну, в общем, ты не одинок.

- Рустик, нам здесь обламывается, пора валить.

- Не спеши, надо использовать шансы до конца.

- Да вряд ли…

- Свалить успеем. Но ты, я смотрю, приуныл.

- Завтра на работу с утра. Ты не забыл? А мне потом ещё на практику переться.

- Пропусти. Из-за одного раза ничего не будет.

Парни подрабатывали дворниками в студенческом городке. И на следующий день им, действительно, на работе нужно было быть в 06.00. А к 08.00 участки должны быть чистыми. Но Рустам не мог в тот день уехать, и это без объяснений. Он знал, что всё у него получится. И у него получилось, в отличии от неудачливого Серёги.

Вечером, когда все уже были уставшими до чёртиков от насыщенного дня и друг от друга, и уже располагались спать, неожиданно заявилась Света. Пошушукалась с девчонками в коридоре, и было объявлено, что она тоже будет спать здесь. Кто-то там к её соседке по комнате приехал. И будет спать на том месте, где вчера тужился Серёга, то есть, рядом с Инной. Крутов после этого без разговоров завалился на кровать, где спал Стерхов, и тут же захрапел. Марина приютила Рустама без возражений.

Едва дождавшись, пока стихнут последние шорохи, Стерхов перешёл от нежных ласк к сути. На этот раз Марина почти не сопротивлялась. После двух просьб дала стянуть с себя трусики. Дрожа от возбуждения, Рустам вошёл в неё. И тут его ожидало нечто особо приятное. После нескольких движений Марина кончила. Потом ещё. И ещё. Чтобы не закричать закрывала руками рот. Стерхов никогда раньше с таким не сталкивался. Он читал где-то, что некоторые женщины могут испытывать оргазм за один раз многократно, но думал, что это большая редкость. Что и говорить, у него таких не было. Татьяна фригидна. Наташа испытывала оргазм в процентах семидесяти случаях, но не боле одного за раз. И то, нужно было потрудиться как лесорубу перед концом квартала. Но так, чтобы множественные оргазмы, да ещё в первый заход… Фантастика.

На этот раз даже не надо было себя насиловать и затягивать действие, чтобы угодить подруге. Рустам деликатно поинтересовался, куда кончать, и Марина положила на живот маечку, ту самую, которая вчера ему «мешала». Оргазм был сильный, полный. Она ему помогла. Уставший он прилёг, крепко обнял девушку, продолжая ласкать. Через минуту желание вновь овладело им.

- Ещё хочу, – сообщил он.

Марина молчала. Он понимал, чего она боится.

- У тебя пастинор есть?

- Есть, вспоминаю, где он.

Помолчали.

- Он в чемодане под кроватью. Придётся встать.

Стерхов поднялся, растянул в раскинутых руках простыню, загораживая их с Мариной от других кроватей. Было ясно, что спит только Крутов. В темноте почти физически ощущались чувственные волны, исходящие от девушек. Марина, встав на четвереньки, полезла под кровать. Рустам едва сдержался. Она вытащила чемодан, открыла, порылась в нём. Зашуршала алюминиевая фольга упаковки. Марина закинула таблетку в рот, отхлебнула из чайника. Легли.

На соседних кроватях до предела напряглись изо всех сил притворяющиеся спящими девушки. Рустама это слегка сковывало, и он решил воспользоваться психологическим приёмом. Расслабился и вообразил, что действует специально, напоказ, как будто снимается в порнографическом фильме. Обнял Марину, крепко поцеловал. И опять всё повторилось. Сладкая дрожь возбуждения. Множественные оргазмы.

«Как же мне хорошо с тобой, милая, - подумал Рустам, - просто счастье», - и кончил. На этот раз, как природа велит.

«Ещё!» - Подумал он, откинувшись на тесной кровати, и тут же отключился.

 

ЁЁЁЁ

 

Люди не одиноки во Вселенной, и это естественно. Великая настолько, что неподвластна осмыслению, Вселенная должна быть наполнена жизнью, в том числе и разумной. Проблема в том, что из-за её размеров многие формы этой жизни никогда не смогут встретиться, и многие планеты, населённые разумными существами, так и останутся одинокими навсегда. Людям повезло. Это несомненно, хотя появление пришельцев натворило уйму бед и обернулось гибелью миллионов землян.

Назовём их майронами, а планету, на которой зародилась их жизнь – Майро. Они сами обозначили себя так. Майро – одна из трёх планет, вращающихся вокруг звезды, которую земные астрономы называют Лаланда 21185. На звёздном небе она находится в созвездии Большой Медведицы. Лаланда - красный карлик и невооружённым глазом с Земли не видна. Но расстояние до неё от Солнца совсем невелико, - всего 8,29 световых лет. По масштабам Вселенной - это мизерный путь и, несомненно, человечество проделает его в не таком уж далёком будущем.

По размерам Майро напоминает Юпитер. Звезда Лаланда настолько слаба, что планеты её системы не получают от неё сколько ни будь существенной энергии, и жизнь на Майро зародилась благодаря тому, что планета имеет внутренний источник тепла в виде остатка энергии, выделенной при сжатии вещества в то время, когда планета зарождалась. Можно сказать, что Майро – это бывшая маленькая звезда, потухшая, но ещё не совсем остывшая. Условия на планете далеки от земных. Атмосфера состоит из водорода и гелия. Давление её почти в сто раз больше, чем на поверхности Земли. Океаны же из жидкой двуокиси углерода с примесью аммиака. Но температурный диапазон - примерно как на Земле. Ни в атмосфере, ни на поверхности планеты нет свободного кислорода и воды.

Как ни странно, в этих условиях существует белковая жизнь, принципиально похожая на земную, состоящая, из тех же химических элементов. Основой её является углерод, а растворителем – вода. Но интересно, как живые существа, в том числе майроны, добывают эти элементы. Используя тепловую энергию своей планеты, а также её мощное магнитное поле, они расщепляют двуокись углерода, поглощаемую из окружающей среды, на углерод и кислород, которые идут на строительство клеток. В этом они похожи на земные растения. Большая же часть кислорода связывается в их организмах с вдыхаемым атмосферным водородом, образуя необходимую воду. При этом возвращается часть энергии, затрачиваемая на расщепление СО2. Так же, как и земные животные, с водой они выводят из организма отработанные вещества. За годы существования жизни на планете должно было накопиться много воды. Но этого происходит, потому что вода реагирует с железом и щелочными металлами, из которых, в основном, состоит твёрдая часть планеты.

Вот такие существа майроны: живут в жидкой углекислоте, дышат водородом.

 

ЁЁЁЁ

 

- Рустам. Рустик, проснись. Идти пора.

Серёга тряс его за плечё.

- Время сколько? – Стерхов еле разлепил один глаз.

- Половина пятого. Электричка в пять.

Хотелось застрелить друга, только чтобы не вставать и никуда не идти. Но Рустам представил, что девушки могут проснуться, нужно будет прощаться, что-то говорить. Захотелось ускользнуть незамеченным. Стал тихонько подниматься и Марину, конечно, разбудил. Объяснение неизбежно. Нужно было срочно решать, хочет ли он видеть её вновь. Пришлось поставить сверхзадачу собственному «я»:

- Пока надеваешь штаны, будь любезен, определись.

Умственно – логическая часть молчала. Дрыхла, скотина, как всегда в таких случаях. Пришлось подключать душевно-чувственную половину. Та среагировала быстро и бездумно:

- Хочу. И не просто хочу, а, давай-ка, где-нибудь через день – два. Или нет, давай завтра.

- Дура! - прервал её Стерхов. - Завтра у нас Наташа. Или ты забыла?

Душевно - чувственная задумалась. Но поскольку дура и вообще думать не умеет, замолкла.

- Котик, мы ещё увидимся? – Марина протянула руку к его щеке.

- Конечно, маленький, – Рустам потёрся щекой о руку, ущипнул мягкий сосок.

- Ты приедешь? Когда? – В голосе девушки предательски прозвучала надежда.

Стерхов взял паузу и принялся распинывать умственно-логическую половину. Та спросонья была совсем плоха. Неожиданно на помощь пришёл Крутов, который уже собрался и мялся нетерпеливо у двери.

- В субботу он приедет.

- Да, Марин, в субботу… наверное.

- А во сколько?

- Стерхов вопросительно повернулся к другу.

- В четыре.

- Точно, в четыре.

Умственно - логическая, наконец, лениво стала выдавать построения:

- Ехать сюда ведь опять с ночёвкой, так? Значит, до конца недели не сможешь, иначе опять тащиться в такую рань, чтобы на работу успеть. А в субботу отработаешь с утра, отдохнёшь и часикам к четырём, без напряга, успеешь. Следующий день - воскресенье, так что оттянешься.

- Я буду ждать, – Марина потянулась для поцелуя.

Рустам чмокнул её в щёку. Потом нежнее в шейку. Крутов потянул его за рукав:

– Пошли, а то опоздаем.

Стерхов изобразил на лице нежность и романтику, а впрочем, в темноте не видно было, последний раз погладил Марину по щеке и вышел вслед за Серёгой.

- Пошли по лестнице, а то лифт зашумит, вахтёрша проснётся. – Умственно – логическая Крутова работала чётко.

Спустились тихонько. Бабки на вахте не было, дрыхла в подсобке. Дверь закрыта на щеколду изнутри. Хорошо, что не на замок. Если бы сейчас засветились, в следующий раз было бы труднее проникать. Аккуратно отодвинули щеколду, вышли. Поёжились на утреннем холодке, двинулись к платформе.

- Серёга, а ты почему за меня отвечал? – вслух подумал Стерхов.

- А я на субботу тоже тут свиданку назначил.

- С Инной???

- Нет, – Крутов усмехнулся.

- Со Светой, что ли? Ночью к ней залез? – усмехнулся и Рустам.

- Да нет. Я вчера, когда на пляже загорали, отлучался. Помнишь?

- Так, так.

- Ну вот, познакомился ещё с одной парочкой. Напросился на следующую субботу. Пойдёшь?

- Серёга, ты делаешь успехи. Мы как те быки, что ли? Медленно, не спеша, и всё стадо. Только, боюсь, местные парни этого не одобрят.

- Ну ты пойдёшь?

- Да как я пойду?! Я же в это время с Мариной встречаюсь здесь же! Ты сам так сказал.

- Ах да, забыл. Ну почему у тебя всё получается, а у меня нет? У тебя сейчас сколько? Три или четыре?

- Теперь три, получается. Но, между прочим, это мне уже не очень нравится. Встают проблемы.

- Какие это?

- Не знаю, с кем когда встречаться.

- Составляй расписание.

- Да, и их под роспись ознакамливать. Если в следующую субботу сюда, значит Татьяне опять отбой. Начнутся вопросы, не знаю что врать.

- Не беспокойся, она там тоже с тремя. Или с шестью. К Левчуку пойдёт.

- Злой Вы, Крутов.

Лёгкая досада посетила Рустама. Друг прав, от Таньки можно ожидать всего.

Тем временем подошли к платформе. Редкий народ уже толпился на ней. Электричка не задержалась. До свидания, платформа «Перловская». До свидания, Кооперативный. Мы любим тебя! Мы любим твоих девочек!! Мы любим девочек!!! Мы любим!!!!

 

 

ГЛАВА 2

ДУБОСЕКОВСКАЯ, 9

 

До общаги доехали в семь, не выспавшиеся и уставшие. Час как уже нужно было махать метлой. Скоро мастер пойдёт на обход, а на их участках после выходных мусора по колено. Стерхов подрабатывал дворником полтора месяца. На эту работу его подбил Крутов, который уже три месяца бдил чистоту родного студгородка.

Последние курсы института по сравнению с первыми оставляли довольно много свободного времени. Позади были тяжелейшие предметы, при воспоминании о которых в животе начинало противно ныть, а в сердце страшным эхом возвращалось тупое чувство безысходности. Высшая математика – четыре семестра, физика – четыре семестра, теоретическая механика – два труднейших семестра. Сопротивление материалов – два семестра, которые можно считать за четыре. Студенческая поговорка гласит: «Сдал сопромат – можно жениться». На третьем курсе был такой предмет – строительная механика: три пары в неделю. За семестр Стерхов исписал три толстые тетрадки увеличенного формата. И сплошь сложнейшие формулы, в которые мало того, что вникнуть, которые нужно было выучить. Как сдали предмет? Фантастика. А термодинамика, электротехника! Предметы – монстры.

Третий курс самый сложный, после него – по нисходящей. На четвёртом были ещё сложные аэродинамика, теория движения и динамика космических летательных аппаратов. Аэродинамику Стерхов со второго раза еле - еле на четвёрку сдал. Зато на пятом дисциплины – одно наслаждение. Проектирование и конструирование, эргономика, системы жизнеобеспечения, технология производства. Конкретные, интересные, формул мало. Рустаму они давались легко.

К тому же, на четвёртом курсе, идя в фарватере демократических перемен, ректорат Московского авиационного ввёл свободное посещение занятий. Министерство образования разрешило такой эксперимент в пяти ВУЗах страны, в число которых попал и МАИ. Были отменены журналы, где ещё недавно строгие старосты отмечали посещение занятий. Раньше за пропуск определённого количества лекций можно было спокойно вылететь из института. А теперь наступила вольница, стало появляться свободное время. Пользуясь этим, Рустам решил подзаработать денег.

Не то, чтобы он особо нуждался в деньгах. На жизнь ему хватало. Если в большинстве институтов стипендия составляла сорок рублей, то в ВУЗах, где готовились кадры для оборонных отраслей, студентам доплачивали ещё по пятнадцать. Кроме этого, если в последнюю сессию не было троек, и было, хотя бы две пятёрки, стипендия увеличивалась на двадцать пять процентов. На пятом курсе она ещё повысилась и составляла уже больше восьмидесяти рублей. Родители присылали семьдесят пять рублей, а иногда и сто. На эти деньги прожить можно было легко. Но Стерхов хотел приобрести качественную аудиоаппаратуру: катушечник высшего класса, колонки типа АС-90, усилитель. Была у него слабость к хорошему звуку. С детства нравилось коллекционировать альбомы рок групп, делать из них сборники, обмениваться записями с друзьями. На это со стипендии не накопить. Да и просто пора было создавать задел на будущее в виде сберкнижки. Накопительство – одна из истинных целей человеческой жизни, в чём человечество стыдится себе признаться, безрезультатно ища цели в высших материях.

Первый рабочий опыт Стерхов получал на Сахарорафинадном заводе имени Мантуллина. Туда его сагитировали одногруппники – Женька Волков и Борис Лебедев. Они уже были люди семейные, у Волкова - ребёнок маленький. Так что их жизнь раньше заставила дополнительные заработки искать. Поскольку днём учились, работать приходилось по ночам. За ночную смену и платили больше. Профессия называлась прикольно: оператор сахара. Называлась прикольно, а работать – не прикольно. Работа адова. И поскольку постоянный персонал на ней не задерживался, привлекали студентов. Формальности при трудоустройстве были минимальные, почти их не было. Первый раз нужно придти с паспортом, тебя куда-то записывали, присваивали табельный номер, и вперёд - выдавали мастеру. Дальше можно было выходить на работу когда заблагорассудится, никакого графика никто не навязывал. Но желающие подработать студенты всегда толпились на заводе.

Когда Рустам впервые попал в цех, он ошалел. Шум стоял такой, что разговаривать было невозможно. Приходилось в ухо собеседнику орать. В цехе работали три линии по производству сахара-рафинада. Из небольших окошек в стене выезжали резиновые ленты конвейеров, на которых располагались стройными рядами свежеиспечённые кусочки рафинада. Параллельно каждой ленте шла другая, на которой находились коробки без крышек. Коробки изготавливались из картона здесь же специальным автоматом. Картон разматывался из огромного рулона, подвешенного на оси.

Три других автомата брали рафинад с одной ленты и перекладывали его на другую, в коробки. За три движения автоматы укладывали три ряда сахарных кусочков. Как они брали своими механическими пальцами рафинад и не давили его, разглядеть было нельзя. Может быть, на них были присоски? Наполненные коробки подавались на другую ленту, довольно длинную, в конце которой следующим автоматом на них одевались крышки. Запечатанные коробки шли дальше, за очередным поворотом укладывались в брикеты по двадцать штук и запечатывались в целлофан. Потом – на склад.

Когда-то, видимо, линии были полностью автоматические, - безлюдная технология. Но было это, наверное, годах в шестидесятых. С тех пор оборудование устарело и постоянно ломалось. К каждому автомату были приставлены люди, чтобы вовремя устранять неполадки.

Рустаму отвели место между двумя, один из которых укладывал сахар, другой одевал крышки. Задача состояла в следующем. Если в коробке, идущей по конвейеру, не хватало нескольких кусочков, нужно было их доложить. Если не хватало много, и доложить не успевал, коробка сбрасывалась на пол. В полу имелись специальные отверстия, куда сахар спихивался шваброй. Далее он, видимо, снова поступал в переработку. Если останавливался автомат, запечатывающий крышки, требовалось снимать коробки с конвейера и ставить на стол. Это было не так уж легко. Конвейер шёл быстро, стоило зазеваться, и коробки летели на пол. Если же останавливался автомат, укладывающий рафинад, нужно было коробки со стола ставить обратно на конвейер. В первую смену о края картонных коробок Рустам сбил руки до крови. К следующему разу обмотал пальцы изолентой.

Кроме шума в цехе стояла ещё и вонь. Непонятно было, что так гадко пахло. Возможно масло. Им, распылённым до мелкодисперсного состояния, вперемешку с воздухом продували всё оборудование, чтобы на нём не скапливалась сахарная пыль, - она взрывоопасна.

В середине смены полагался короткий обед в местной столовой. Вернее - ужин. Бесплатный. Талоны выдавал мастер. Кормили гадостью. После ужина жутко не хотелось возвращаться обратно в цех.

Платили не много – около шести рублей за смену.

В течение монотонной рабочей ночи, чтобы не подохнуть от скуки, нужно было о чём – то думать, на что-то смотреть. Глазел на женщин, работающих на том же конвейере. Были они плоть от плоти рабочий класс. Часто бегали курить. Проходя редкий раз мимо курилки, Рустам слышал отборную брань. Никакой романтики эти дамы не внушали. Но на одну из них Рустам всё ж таки заглядывался. Была она лет тридцати. Густой ровный загар ли покрывал её тело, или она была смуглой от природы, но взглянуть на обнажённые части тела было приятно. На лицо страшненькая, но фигуру имела классную. Короткий белый халат подчёркивал все достоинства. Грудь больше среднего, как любил Рустам, тонкая талия, широкие бёдра, точёные ножки. Особенно ножки нравились. Её рабочее место находилось на возвышении, и она закидывала ногу на ногу так, что их можно было прекрасно рассмотреть. Один раз Стерхов засмотрелся, замечтался и пропустил момент, когда встал один из автоматов. Коробки, взлетая вверх, посыпались с конвейера. Та, что стала этому причиной, повернулась к нему и что-то прокричала. Было не слышно, но по лицу он понял: что-то грубое.

Пару раз съездили на Мантуллина втроём, потом выходили, кто когда мог. Рустам героически несколько раз загонял себя туда в одиночку. Ехать нужно было минут сорок на родной шестёрке, трамвае шестого маршрута, что проходит около Маёв. Где-то на середине пути возникало неодолимое желание выйти из трамвая и пересесть на встречный. Однажды Рустам так и сделал, и больше на Мантуллина не ездил. Только за расчётом пришёл. Получил что-то около девяноста рублей.

А долго там никто не выдерживал. Было это в конце четвёртого курса.

В начале пятого Стерхов с Борисом Лебедевым устроились уборщиками на станцию метро «Речной вокзал». Полное название профессии тоже громко звучало: машинист уборочной машины. Хотели устроиться на ближайшие к Маям «Сокол» или «Войковскую», но там вакансий не было.

Работа тоже ночная. С часа ночи, когда метро закрывалось, начинали мыть платформу. Для этого имелись две громоздкие уборочные машины. Заливаешь в них воду шлангом, подключаешься через длиннющий кабель к электропитанию, надеваешь резиновые перчатки, чтобы током не ударило и шуруешь зигзагами по платформе. Первое время Стерхов с трудом справлялся с неповоротливой колымагой. Она на собственном ходу, так что толкать её не нужно было, а только поворачивать вовремя. Иногда машина не поддавалась, упиралась как ишак, ехала прямо, грозя свалиться с платформы на рельсы. Стерхов тогда в панике отключал её совсем и потом долго возился, поворачивая обездвиженное железное тело.

Между колоннами машиной не удобно было убирать, она там не разворачивалась. Поэтому приходилось и шваброй поработать. Кроме этого, при входе на станцию, возле турникетов тоже нужно было полы мыть. Там грязи к концу дня по щиколотку накапливалось. Эскалатор им не доверяли, его содержала в порядке местная уборщица.

В метро тоже нашлась женщина, на которой приятно было остановить взгляд. Молодая голубоглазая дежурная по станции Валентина Сергеевна поила ребят чаем. Она слегка заикалась, и это Рустаму нравилось. Его вообще возбуждали небольшие дефекты у женщин: заикание, хромота, лёгкое косоглазие, очки. И ещё Валентине Сергеевне была очень к лицу метрополитеновская форма. Стерхов пытался с ней флиртовать, но она осталась к нему вполне холодна.

Однажды парням дали мётла и отправили наверх - убирать площадь перед станцией. Тут Рустам впервые понял одну правду. Что может сделать с Землёй человек? Только загадить её. Днём, когда пространство города заполнено людьми, не видно, что оно заполнено ещё и мусором. Его много. Очень много. Тонны, десятки тонн, сотни разбросаны по улицам, улочкам, переулкам и площадям. Когда люди расходятся по домам, город не пустеет. В нём остаётся Мусор. Тысячеголовый и тысячеглазый, многотелый он выглядывает отовсюду. Он перебегает дороги, перелетает площади, гоняется за последними прохожими, бросается на них с порывами ветра. Он порождение человека, часть его сущности. Он питается людским трудом и людской ленью. Он развивается и мутирует вместе с людьми. Этот монстр постоянно жиреет и наглеет. Он уже не смывается водой и не гниёт в земле. Он душит человечество. И когда оно умрёт, мусор останется. Великий Мусор. Это будет грандиозная свалка.

Но пока человечество ещё борется с ним. Армия в десятки тысяч дворников, уборщиц и мусорщиков выходит на битву еженощно и ежедневно. Это вечная борьба, в которой победы быть не может, но поражение – вполне. Вот и тогда поражение было налицо. Местный дворник всего второй день не вышел на работу, а впечатление было такое, будто вся человеческая цивилизация гадила здесь всю свою историю. Лебедев со Стерховым вступили в тяжёлую изнурительную борьбу. Ребята они были здоровые и не ленивые, и к шести часам утра мусор нехотя отступил. В основном. Отдельные его подразделения укрылись в узких щелях между киосками и на отдалённых подступах к площади. Но в целом он был погружен в мусорную машину и отправлен на свалку.

В разгар работы к ним пристала уличная проститутка. Престарелая и пьяная, самого низшего ранга. Она пыталась словить какого ни будь клиента, но поскольку никто не подворачивался, решила пристать к парням. От неё за километр разило перегаром. Держась на расстоянии, чтобы не чувствовать мерзкого запаха, Рустам с Борисом, не отвлекаясь, завели с ней беседу за жизнь. Стерхова интересовали подробности её бытия. Он пытался узнать, как существуют такие социальные элементы. Проститутка отвечала профессионально - уклончиво, видно было, что всё врала. Несколько раз предлагала отдаться прямо вон там, за киоском. Подошедшая на помощь парням уборщица из метро грубо выругалась на неё.

- Да я что, я только с молодыми людьми беседую, – неагрессивно ответила та.

- Вон твои молодые люди идут, – указала уборщица на милицейский патруль, вышедший со станции.

Пьяная дама предпочла ретироваться.

Обычно работу заканчивали часа в четыре утра. Идти до общаги было далеко, поэтому влезали в вагон, который первым, в шесть часов должен был отправиться в путь, и дремали, разлёгшись на сидениях. Добравшись до своего койко-места, обычно ни на какие занятия уже не шли.

На этой работе тоже долго не выдержали: через два месяца взяли расчёт. Лебедев вскоре нашёл работу в кооперативе по строительству аттракционов «Американские горки». Парень он был очень способный, умница. Учился почти на одни пятёрки, имел первый разряд по шахматам и самбо. Характером спокойный, рассудительный, уравновешенный. В кооперативе стал быстро продвигаться.

Рустам тоже не бросил трудовую деятельность. В конце пятого курса, потянувшись за Крутовым, устроился дворником в студенческом городке МАИ. Неожиданно эта работа ему понравилась. Во-первых, хорошо платили: за участок - двести рублей в месяц. По советским временам это было прилично. Окончив институт, на инженерской должности, он мог рассчитывать максимум на сто восемьдесят. Стерхов быстро понял, что летом, когда большинство студентов разъедутся на каникулы, мусорить будет не кому. В мае он присмотрел и взял второй участок, тихий, на котором не было общежитий, а только один жилой дом и детский сад. Теперь он зарабатывал четыреста рублей в месяц плюс стипендия, родительские. Всего получалось пятьсот пятьдесят, за вычетом налога, пятьсот. Для советского студента сумма нереально большая. Правда, в это время она уже никого не удивляла. Появились кооперативы, где можно было заработать и побольше.

Во вторых, сама работа не так уж напрягала. Приноровившись, участок можно было убрать за два часа. На второй – ещё два. Выйдя на работу в шесть часов, как это требовалось, к десяти можно было управиться, ну, максимум к двенадцати. На летних каникулах никаких проблем с режимом, естественно, не возникало. Грядущая преддипломная практика также не сулила проблем. Студентам, распределённым после института в другие города, практику назначили в самом институте, на профильной кафедре. А являться туда ежедневно, да ещё с утра, было совсем не обязательно - это не завод.

Рустаму даже понравился ежедневный физический труд. Он вошёл в режим. Подъём в пять тридцать, быстрый завтрак. С шести до десяти - работа на свежем воздухе. Возвратившись, принимал контрастный душ, обедал. Дальше – хочешь, спать ложись, хочешь развлекайся. В теле бодрость, в кармане денег полно. Друзья, подружки, кабаки, кина. Концерты. Лето. Свобода. Молодость. Счастье!!!

В тот день они с Крутовым опоздали. Но это было не страшно. Главное - убраться на участках в утренние часы, чтобы мусор никому глаза не мозолил весь день. Насадив в дворницкой новою метёлку на черенок и выкатив свою фирменную тележку, Стерхов двинулся на борьбу с этим монстром. Вооружён он был метлой, совковой лопатой и ещё кое-какими приспособлениями.

Обучение в авиационном институте, где давали системные знания, в том числе по конструированию, технологии различных процессов и по организации производства, не прошло даром. Для повышения производительности дворницкого труда он придумал специальный инструмент. Основа - в виде швабры, только поперечная перекладина гораздо шире. На эту перекладину он прибил три щётки, которыми подметают полы в помещениях. Щётки пришлось специально купить в магазине. Получилась щётка - гигант. Ей он подметал асфальтовые покрытия. Если поверхности были достаточно ровные, получалось очень быстро. Просто пробегал из одного конца в другой, держа щётку перед собой. Затем в другую сторону – следующую полосу. В конце сметал мусор в кучи. Коллеги – дворники сперва посмеивались, но затем некоторые последовали его примеру.

Также сделал себе тележку для мусора. Нашёл шасси от старой детской коляски, установил на неё большой деревянный ящик. Попросил сварщика приварить удобную ручку, за которую можно было толкать. Тележкой мусор вывозить гораздо удобнее, чем вёдрами таскать. В общем, облегчил себе работу как мог.

Махая метлой, он размышлял над тем, как управляться теперь уже с тремя подругами. И нужно ли столько одновременно. По всему выходило, что нет. Во-первых, обязательно начнутся накладки, подозрения, объяснения. С двумя то … Потом, не хватит энергии, душевных сил, потенции, наконец. Всё-таки, для Рустама в общении с женщинами главным был не секс, а нечто другое. Секс, конечно, да! Но, приятнее была душевная теплота, радость, которую он получал от общения с девушками, нежность, которую они сами, по своему желанию иногда дарили. Но прежде, чем получить, нужно потратить эту душевную теплоту. А она ниоткуда не берётся. Её надо взращивать в себе, тратя силы, время и желание. На троих не хватит. Носиться с одного свидания на другое, не успевая перестроиться, путать имена, не досыпать. Стерхову вспомнилось: «Жене сказал, что пошёл к любовнице, любовнице сказал, что пошёл в жене, а сам отправился спать».

Нет! Да! C кем-то нужно кончать. Рустам улыбнулся каламбуру своих мыслей. Наверное, с Татьяной. Художественной ценности, так сказать, она для него не представляла. Не красавица, полноватая. Особенно ноги подвели - явно не идеал. И курила. После секса сразу же хваталась за сигарету, чем портила Рустаму весь кайф. Он с трудом переносил запах сигаретного дыма у себя в комнате. Правда, она высококлассно делала минет. И её не приходилось уговаривать. Рустам ей очень нравился, может быть, она даже была в него влюблена, хотя об этом не заговаривала. Но, всё-таки, с Татьяной пора расставаться.

С Наташей ещё можно было провести достаточно приятных часов. Хотя и с ней у Стерхова в последнее время тоже начались проблемы. Наметилась трещина в их отношениях. Работала она поваром в кафе «Весна». Была не местная, не москвичка. И этим резко выделялась на фоне хамоватой, нагловатой и высокомерной массы баб – работниц этой забегаловки. Как выяснил Рустам вскоре после их знакомства, в Москву приехала она из белорусского Могилёва вместе с матерью и братом. Приехала совсем недавно, с полгода назад. Мать, бывшая давно в разводе, вышла замуж за москвича, который и перевёз их семью в столицу. Проживали в двух комнатах трёхкомнатной коммунальной квартиры. В Могилёве она окончила кулинарное училище. Сразу после приезда в Москву устроилась работать в «Весну», где её и заприметил Стерхов. Она готовила салаты и выносила их на раздачу.

Чем она его зацепила? Тут тоже сыграла роль его необъяснимая тяга к девушкам, которых можно было за что-то пожалеть. Никаких дефектов у неё не было. Но была она маленькая и худенькая, чем и внушала жалость. Не красавица, но с изюминкой. Глаза её серо-голубого цвета таили искру чего-то такого, что притягивало его на уровне подсознания. Не ум, не печаль, не сексапильность. Какая-то что ли задумчивость. До того, как Рустам в один из вечеров дождался её у выхода из кафе с целью познакомиться, она, вроде бы не замечала его, не выделяла из толпы посетителей ни кивком, ни улыбкой. А когда при знакомстве взглянула заинтересованно, оценивая, Рустам почувствовал её немножко над собой. Быть может, эта искорка в её глазах была иронией?

В случае с Наташей всё продвигалось у Рустама так, как если бы это было три года назад, когда сам Стерхов был строгих принципов. Сексу предшествовала долгая фаза ухаживаний, прогулок, хождений по кино и паркам. Даже через недёлю после первого свидания ещё не разрешала она себя целовать. Потом, когда поцелуи вошли в норму и стали ей нравиться, Стерхов долго не мог добраться до эрогенных зон. Ну и безобразно много времени понадобилось, чтобы согласилась она прийти к нему в общежитие: почти полтора месяца. А до этого приходилось целоваться и обниматься в подъездах. Ведь холодно на улице девушке с расстёгнутой курткой и задранным свитером.

Рустам, конечно, знал, в чём дело. Было ей восемнадцать лет, и была она девочка, что, между прочим, его не радовало. Он хотел от женщин радости и удовлетворения, а не проблем с дефлорацией и залётами. Опыта ведь не было. Приходилось обо всём думать самому. Как не залететь, как научить её получать удовольствие и доставлять удовольствие ему. Этот процесс гладко не проходил. Но, в конце концов, притёрлись. Понравилось.

Она говорила:

- Ну почему мне с тобой так хорошо? – и бросалась в объятья.

Он нежно целовал её и спрашивал:

- У тебя сегодня какие дни?

- Не знаю, – прижимаясь лицом к его груди, отвечала она с хитрой улыбкой.

- Глупенькая, я же просил тебя…

- Залётные, – с вызовом бросала она, прищурив глаза.

- Вот и полетаем, – не выдерживал Рустам, и они оказывались на кровати.

Иногда в разговоре Наташа переходила на украинский язык, и это Стерхову очень нравилось. Однажды, на комплимент Рустама о том, какая у неё чистая и гладкая кожа, она сказала:

- Знаешь, как будет по-украински «уход за кожей»? Догляд за шкирою.

Через месяц после знакомства Рустам узнал, что мать Наташи – украинка, а отец - чуваш. Да! Великая страна – Советский Союз. Сотни национальностей живут в ней. Живут и перемешиваются. Миллионы полукровок. Новая историческая общность, советский, блин, народ. Рустам и сам был типичное дитя этого народа. Отец русский, мать узбечка. От одной национальности досталась фамилия, от другой – имя. По паспорту русский. О чём родители думали? Какой может быть русский с именем Рустам? Хотя он знал примеры интересней. Сталкивался один раз с негром, которого звали Глеб Счастливый. Так тот по паспорту тоже русский был!

Рустам самонадеянно думал, что Наташа в него влюблена. Был период в их отношениях похожий на любовь. Однако со временем понял, что эта девушка – себе на уме. После того, как она узнала, что Рустама распределили ехать после института в Ташкент, отношения их пошли на убыль. Видимо чётко сработал в симпатичной женской головке предохранитель: попав из глубокой провинции в Москву, оказаться опять в провинции – недопустимо. Поэтому развития отношений быть не может. Видно было, что переживает. Боролись в ней два чувства. Ведь и нравился он ей. И все - таки первый мужчина для женщины что - то да значит. Жалко ей было порой до слёз, но отношения приходилось сворачивать.

А Рустаму что? Он на ней жениться и в мыслях не имел. Повариха…

Погруженный в эти мысли, Рустам заканчивал уборку на своём первом участке. Участок этот был, надо сказать, тяжёлым. На нём находилось общежитие факультета двигателей. Довольно большое, пятиэтажное, загнутое буквой «П». В первый же день как Стерхов принял этот участок, он узнал, что студенты этого факультета – редкие свиньи. Через три – четыре часа после того, как он начисто выметал территорию, она уже не производила впечатления убранной. А к началу следующего дня она производила впечатление никогда не убираемой.

Гадили все, но, в основном, студенты, живущие в общаге. Они весь мусор выбрасывали в окна, как будто на каждом этаже не было мусоропроводов. Если со стороны главного входа этого было поменьше, то внутри буквы «П» существовала постоянная свалка. На асфальт летели картофельные очистки, пакеты из-под молока и кефира, бутылки, старые вещи. Один раз выбросили даже чемодан. Больше всего было бумаги: клочки, тетрадные листы, листы ватмана, фрагменты конспектов и целые конспекты, разорванные учебники. Видимо после сдачи очередного экзамена многие студенты уже физически не могли находиться в одном пространстве с любым напоминанием об опостылевшем предмете. Давая выход накопившейся ненависти, они разрывали книжки и тетрадки зубами и выбрасывали их в окно.

По конспектам Рустам вычислял фамилии свинтусов и ходил к ним в комнаты ругаться. Иногда один, но, при возможности, старался привлечь коменданта или председателя студенческого совета. Некоторых отучил.

В плотной породе мусора, как слюда в граните, обязательно имелись вкрапления использованных презервативов, что свидетельствовало о сексуально – гигиенической просвещённости студентов.

Участок был ещё сложен тем, что одной стороной примыкал к большой площади перед входом в МАИ. А Московский Авиационный – это не одно, и даже не несколько зданий. Это огромная территория, заставленная учебными корпусами, лабораториями, ангарами. И площадь перед ним большая. Через неё проходили ежедневно тысячи человек. Они оставляли десятки тысяч единиц мусора. И часть его постоянно задувалась на участок Рустама.

В довершении, в том самом общежитии двигательного факультета находилась администрация студенческого городка, и участок, поэтому, был на виду у начальства, которое начисляло зарплату и премию. В общем, хлопот хватало. Но справлялся.

Вот и в то утро, наведя идеальную чистоту с помощью своей чудо – техники, отругав девушек, которые бросали бычки мимо урны, он направлялся на второй участок. По сравнению с первым он был – семечки. Там в нормальном жилом доме жили нормальные люди. Там жили бабушки, которые могли убить соседа, если он около мусоропровода ронял немного луковой шелухи. Там располагался детский сад. У детей не было ни учебников, ни конспектов, ни презервативов. Они любили свои книжки, а строгие воспитатели следили за тем, чтобы дети их не рвали и не выбрасывали на улицу.

Ещё на краю участка стоял сгоревший дом с заколоченными глазницами окон. Сквозь щели досок можно было рассмотреть обрушившиеся перекрытия. Рустам всегда думал, что полы и потолки в многоэтажных зданиях из железобетонных плит, или, на худой конец, из толстых досок. В сгоревшем доме обвалившиеся потолки были из какой – то трухи, сквозь которую проходили крест – накрест полосы связующего материала, похожего на солому. Не удивительно, что они так легко когда – то рухнули. А ведь это здание было точно такой же постройки, что и их общежитие. Берегите себя, студенты!

В сгоревшем доме никто, конечно, не жил. И это хорошо: меньше мусора на участке.

Погрузив метлу, щётку и лопату в тележку, Стерхов задумчиво брёл по студенческому городку. По дороге ему встретились две девушки из его группы: Ольга Злобина и Лариса Ивановна Вайзбург. Это были подруги – не разлей вода, интересная парочка. Вайзбург Рустам стал называть Ларисой Ивановной после того, как узнал её настоящее отчество – Яновна. Как известно, Иван, Ян, а также Жан, Джон, Айвон, Хуан, Иоган – все эти имена разных народов произошли от одного еврейского имени – Иоанн. Кроме этого, была она старше всех в группе, лет на пять, или даже шесть старше Стерхова. Ну и, почему-то, когда Рустам видел Вайзбург, в голове его сразу всплывало: «Ларису Ивановну хочу».

Он её слегка хотел, хотя была она бесформенная и не красивая. Острое лицо, острый нос. Бледные ресницы, когда она их не накрашивала. Носила очки в тонкой металлической оправе, отчего была похожа на учительницу – синий чулок. Волосатые ноги брила редко. Но неглупая, или жизненный опыт давал о себе знать. Можно было с ней интересно поговорить на разные темы. На всех парней смотрела с интересом, так Стерхову казалось. Может быть потому, что мало ей в жизни доставалось мужского внимания. И поэтому подсознательно Лариса Ивановна готова была использовать любой случай.

С Ольгой Злобиной – второй девушкой - у Рустама была связана небольшая история. На третьем курсе он решил за Злобиной приударить. Ольга тоже не красавица. Грушеобразное лицо, глаза слишком широко расставлены. Телом плотная, хотя толстой назвать нельзя. Как молодая свинка. Не то, чтобы она Рустаму нравилась. Просто после упомянутой новогодней вечеринки он решил предпринять решительные действия в отношении слабого пола. Поскольку из – за плотной учёбы и переводных задолженностей искать знакомств на стороне времени не было, он стал присматриваться к одногруппницам. Самые симпатичные, естественно, были заняты, некоторые уже замужем. Одна красавица, поколебавшись, дала Стерхову отбой. Дошла очередь до Злобиной. Ольга сначала заинтересовалась, стала поддаваться. Уже она брала его под руку, когда они шли с лекции на лекцию. Уже он держал её за плотную ручку, садясь рядом на занятиях. Но в какой – момент включила Злобина задний ход. То ли он где - то перегнул, слишком круто взял, слишком плоско шутил, то ли сыграла роль его провинциальность, ведь жил он в Москве только полгода. Но стала Оля его избегать. Ладно, подёргавшись еще дней восемь, Стерхов отвалил. Но отношения остались нормальными.

Интеллектуальное развитие Злобиной было на средне женском уровне. Способная разобраться во многих житейских ситуациях, она почти абсолютно не могла разбираться в сложных формулах, которыми изобиловали большинство предметов в МАИ. Принципы высшей математики, аэродинамики или теоретической механики были ей не доступны. Для Рустама оставалось всегда загадкой, как девушки, подобные Злобиной, учатся в таких ВУЗах, как МАИ. Как они умудряются сдавать экзамены?

Однажды он многое понял благодаря Ольге. Был такой предмет на четвёртом курсе: организация планирования и управление производством, ОПУП сокращённо. И этот ОПУП читал опупеть какой бездарный преподаватель. Невнятно и сбивчиво выдавал он разрозненные данные. Не договорив одно предложение, перескакивал на другое. Начинал рисовать на доске схему, делал две линии и вдруг вспоминал случай из жизни. Записать что-либо на лекции было невозможно. Посетив три занятия, Стерхов на ОПУП ходить перестал. Надеялся перед зачётом полистать учебник и как-нибудь выкрутиться. Так поступили многие, пользуясь свободным посещением. Хитрый препод стал устраивать переклички и отмечать непосещенцев. Перед зачётом выяснилось, что учебника по ОПУПУ нет. Предмет проводился исключительно на разработках кафедры. В общем, мимо зачёта Рустам пролетел. Стал лихорадочно искать у кого-нибудь конспект. Но большинство друзей и знакомых были в такой же ситуации.

В момент отчаяния, когда оставалось два дня до последнего срока пересдачи, Рустама спасла Злобина. Она великодушно одолжила конспект уже потерявшему надежду парню. Открыв тетрадку, Стерхов опешил. Ровным аккуратным почерком, доступным понятным языком были изложены все темы. Все схемы на месте, выполнены цветными ручками. Заголовки подчёркнуты с помощью линейки одинарной, двойной, или волнистой линией, в зависимости от важности. Формулы обведены в цветные рамочки. На полях чуть ли не розочки и плющи нарисованы. Как можно было вести такой классный конспект не то, что на ОПУПЕ, на любом предмете? Фантастика.

Причина того, что у Рустама с Ольгой ничего не получилось, скоро выяснилась. В конце третьего курса – начале четвёртого стало всем в группе очевидно, что Оля и Лариса – не просто подруги. Рустам, опять же по своей провинциальности, слабо разбирался в таких вещах, очевидного не видел. Однажды на лекции Злобина и Вайзбург сидели впереди, он и ещё несколько ребят из группы - тремя рядами выше. Вдруг Дима Вода, сидящий рядом, затолкал Рустама в бок:

- Смотри, - указал в сторону подруг.

Ольга положила голову на плечё Ларисе, потёрлась об него щекой. Затем стала Ларису целовать. Думала, за волосами не видно.

- Лесбиянки, - констатировал Вода.

Вот эта парочка попалась навстречу Рустаму.

- Рустамчик, привет, - первой его увидела Вайзбург.

- Здравствуйте, Лариса Ивановна, привет, Оля.

- А - а чем это ты занимаешься? - Увидев Стерхова в дворницком прикиде, Злобина не могла скрыть интереса.

- Очищаю планету, Оленька.

- Ты дворником работаешь? – пыталась выяснить очевидное девушка.

- Не дворником, а машинистом метлы! – с пафосом ответил, поднаторевший в названиях профессий, Стерхов, вознеся указательный палец в небо.

- И как ты докатился до жизни такой? – вступила в допрос Вайзбург.

- Что значит, докатился? Спроси, как я взошёл на эту … вершину … этого … самоотречения! Ради того, понимаешь, чтобы вы могли своими ножками пройти по чистой улице, а не спотыкаться об использованные презервативы.

Подруги переглянулись и прыснули от смеха. Проблема использованных презервативов была им не знакома.

- А ты сессию сдал? – вспомнила Злобина о больном.

- Легко! – выпалили Рустам.

Последняя сессия, действительно, далась ему без проблем.

- Везёт. А мы вот идём технологию пересдавать.

- Привет Зернову.

Рустам усмехнулся. Как можно было при таком усердии и педантичности иметь ещё и задолженности?

- И как это ты всё успеваешь? – без улыбки поинтересовалась строгая Вайзбург.

- Долгие годы упорных тренировок.

Рустам попытался томным взглядом проникнуть сквозь очки Ларисы Ивановны.

- Ну пока.

Девушки, напоследок окинув взглядом с ног до головы Рустама и его инвентарь, зашагали к проходной, взявшись под ручки и шушукаясь. Какая тема для сплетен на последних перед каникулами встречах одногруппниц: Стерхов - дворник.

А Рустам, быстро управившись со вторым участком, затащил оборудование в дворницкую и взметнулся к себе на этаж. В комнате никого не было. Двое соседей: Женька Левчук и Дмитрий Сметанко по кличке Кефир на выходные уехали домой в Дубну, а оттуда сразу на практику на Химкинское НПО им. Лавочкина. С третьим соседом - Димой Погореловым вообще была история. Он недавно бросил институт и переселился жить к какой - то девушке – москвичке.

Переодевшись, Рустам взял полотенце, мыло и отправился в душ. Душ располагался на первом этаже общежития и представлял собой омерзительнейшее место. Стены и пол были выложены кафельной плиткой поносно - коричневого цвета. В раздевалке не на что было присесть, и приходилось снимать и надевать штаны, едва балансируя на одной ноге, или прислонившись задницей к грязной стенке. В самом душе хорошо, если горели две тусклые лампочки. Чаще горела одна. Иногда – ни одной. Из шести кабинок смеситель работал максимум в трёх. Да и в тех не было разбрызгивателей, и вода лупила по макушке мощной струёй. Некоторые студенты приходили со своими разбрызгивателями, видимо когда - то снятыми здесь же, которые после гигиенической процедуры откручивали и опять уносили. Но самым несносным было то, что часто засорялся сток. Воде некуда было уходить, и она поднималась порой по щиколотку. Грязная использованная вода.

Но как - то это всё не задевало народ. Всё народу было по фигу. Не привык он возмущаться из рук вон плохой работой коменданта, администрации студенческого городка и проректора по хозяйственным вопросам. Молодость не думала о склоках, скандалах и своих ущемлённых правах. Молодость думала о другом.

И Рустаму всё это было безразлично. Переживал он неудобства и покруче. Например, в течение почти двух лет не давали житья клопы. Клопы–ы!!! В конце двадцатого века, в центре Москвы, в общежитии передового ВУЗа.

Этих мерзких тварей с кроватью подсунул в их комнату один семейный студент. Когда, приехав из Ташкента, в начале третьего курса Рустам заселялся в общежитие, в комнате никто не жил. Была она пуста, видимо, покинули её в прошлом учебном году выпускники. Комендант предупредила Стерхова, что туда определены два второкурсника, но они на картошке. В комнате было две односпальных кровати типа «тахта», одну из которых и занял Рустам. Дня через два в сопровождении коменданта заявился какой-то кент и предложил выгодный обмен: он забирает две односпальные кровати, а взамен приносит из своей комнаты полутора спальную. Им с женой, видите ли, на ней тесновато стало. Комендант поддакивала: мол, тебе на широкой удобней будет, а соседям твоим я что-нибудь подыщу, когда они с картошки вернутся. Ладно, Рустам как новенький не рулил тут, да и обмен казался выгодным.

К концу первой ночи возлежания на новой мебели, Стерхов осознал всю трагичность этого обмена. Почувствовал. Потом уже ребята из соседней комнаты, с которыми он успел познакомиться, запоздало предупредили, что их общежитие старой постройки передаёт приветы современной молодёжи от славного поколения создателей советской авиации. В некоторых комнатах водятся клопы. Жить они могут в любых щелях, но особенно любят деревянные кровати, из которых их выжить практически невозможно.

Невозможно. Невозможно! Невозможно выжить клопов из деревянной кровати.

Клоп кусает как комар. Только волдырь больше, чешется сильнее и держится дольше. Если лёг спать и быстро не уснул – хана тебе. Не уснёшь долго. Клоп подбирается в тот момент, когда сознание уже начинает проваливаться в сон, но ещё остаётся по эту сторону реальности настолько, чтобы почувствовать лёгкий дискомфорт в области мягких тканей предплечья. И ты вскакиваешь в бешенстве: «Опять эти твари мне спать не дают!!» Укус тут же раздувается и начинает чесаться. А виновник уже скрылся. Очень быстр. Успокоившись немного, снова ложишься. Потом опять вскакиваешь, включая свет. И так несколько раз. Но бесполезно. Пока не начнёшь реально засыпать, они не появятся. Но стоит чуть прикорнуть, снова почувствуешь на себе дыхание этих вампиров.

Сначала Стерхов пытался травить их дихлофосом. Это не принесло никаких результатов, только сам слёг с отравлением. Пытался выискивать и давить. Очень мало обнаружил, а они продолжали досаждать. Однажды зимой, когда на улице тридцатиградусный мороз стоял, разъехавшись на каникулы, парни оставили окна открытыми. Думали, вымёрзнут. Зря. Только чайник заварной испортили. Забыли из него чай слить, он замёрз, и чайник лопнул. А в первую же ночь Стерхова опять загрызли.

Соседям по комнате в этом плане легче было. Комендантша выдала им железные кровати, а в железных клопы не живут. А чтобы они по ночам не лезли, парни кровати от стен отодвигали и ножки ставили в банки с водой. Но всё равно их покусывали. С потолка, что ли запрыгивали? А Стерхов мучился невероятно. К концу четвёртого курса клопов особенно развелось. За одну ночь Рустам выбивал их по тридцать штук. Стена около его кровати покрылась красной крапинкой.

Наконец администрация студгородка приняла меры. Заключили договор с кооперативом. Пришёл мужик: за спиной два маленьких баллона с какой-то жидкостью, в руках насос с пульверизатором.

- Клопы, тараканы есть? – спросил.

- Есть!!! – в четыре глотки заорали парни.

- Показывай.

Рустам первый бросился. Постель, матрас откинул:

- Лей, братан! Не радиоактивная? На потенцию не влияет?

- Не боись, для человека абсолютно безвредная.

- Лей тогда вот сюда, и сюда. Сюда тоже лей, и побольше. Говоришь, поможет??! – с надеждой.

- Гарантирую, клопов больше не будет у вас.

- Спасибо, товарищ, – долго трясли мужику руку.

И в натуре, как не бывало клопов. В ту ночь после стольких мучений впервые спали они лёгким воздушным сном. Шикарно выспались и с утра чувствовали себя людьми. А на следующий день прибежал радостный Славик Лебедев из пятьсот третьей комнаты:

- Рустик, какое счастье, у нас теперь тараканов нет!

Да, было и такое. Ну, да бес с ними, с клопами, грязными душевыми и мусорными кучами. Когда впереди вся жизнь, на такие мелочи внимания не обращаешь. Рустам разогрелся под мощной струёй воды, делая её постепенно всё горячей. Затем резко отключил горячую, а холодную – на максимум. И издал радостный вопль. Хорошо. Кайф. Потом снова пустил горячую, так, что кожа едва терпела, и снова ледяную. После нескольких циклов душа пела, сердце плясало, а тело стремилось от тверди оторваться и парить. Растеревшись до ожогов полотенцем, Стерхов попарил над грязными полами коридоров к себе в комнату. Взлохматил перед зеркалом мокрую шевелюру, от перевозбуждения подтянулся двадцать раз на турнике, который сам установил когда-то в комнате. Что теперь? Теперь на обед. А потом? Спать? Нет, утренняя усталость уже прошла. Что же у нас сегодня? Ну, конечно! Она! Радость моя! Лебединая шейка! Наташа!

 

ЁЁЁЁ

 

После ухода Рустама Марина сладко уснула. Приснилось ей, что после купания переодевается она в сухое, зайдя в лес, и вдруг видит, что из-за кустов наблюдает за ней какой-то парень, или даже двое. Сперва она беспокоится и стесняется. Потом сердится. Потом расслабляется и представляет, что наблюдает за ней кто-то, кто ей очень нравится.

Солнечный луч, пробиваясь сквозь листву, щекочет глаза, заставляет щуриться. Припекает, становится жарко. Она открывает глаза и видит Инну, которая сидит перед круглым зеркальцем и сосредоточенно выдавливает прыщики.

- Ты почему не косишь? – спрашивает она у подруги. - Скоро дожди пойдут, трава упадёт.

- В руках у Марины коса. Она взмахивает ей, и трава легко падает под ноги. На полянке солнечно и весело. Неподалёку косят другие женщины, где-то среди них мама. Марина приближается к краю полянки: там тоже нужно выкосить. Лес манит прохладной тенью. Она знает, что сейчас из леса начнут вылетать комары, будут залетать под юбку и жалить в самые нежные места. Её коса позвякивает о траву, как будто трава металлическая.

Марина открывает глаза и опять закрывает. Шторы раздвинуты, солнце заливает комнату. Посреди комнаты Инна, отодвинув стол, крутит бёдрами обручи.

- Вставай, соня, - предлагает она.

- Дом приснился, сенокос, – сообщает Марина, нехотя просыпаясь. Реальность возвращается медленно. В ней есть что-то хорошее. Ещё мгновение, и она вспоминает: Рустам! Сладко потягивается, улыбаясь.

Инна включает магнитофон. Из динамиков льётся «Недотрога»Преснякова.

 

А за окном бушует месяц май

И кружит в белом та а а нце.

Пусть губы шепчут мне: «Прощай»,

Глаза кричат: «Оста а а нься».

 

Хорошо. В жизни появляется какая-то отдушина. Подумав об этом, Марина забеспокоилась. Как бы не сглазить. Чтобы переключиться спросила Инну:

- Что будем делать сегодня?

День был абсолютно свободным. Сессия только что закончилась, практика начиналась только через два дня. Все студенты, кроме должников, переживали неделю счастья. Это когда просыпаешься утром - и не нужно никуда бежать, ничего сдавать, ничего учить впопыхах за пять минут до того, как зайти на экзамен. Нервы, стресс, конспекты чёртовы, преподаватели – всё в прошлом. Спокойно засыпаешь с чувством нереальной лёгкости в душе и так же cпокойно просыпаешься. Впереди только приятное: каникулы, поездка домой, лето.

- К Рустамчику пойдём, – подколола Инна.

«Вот язва», - Марина поморщилась

- А я Геночке всё расскажу, что ты с другими мальчиками трахалась, – решила она в корне пресечь начинающийся у подруги приступ зависти.

Бывает с ней такое. Если Цветковой достаётся что-то лучшее, не может Инна долго успокоиться. Ворчит и подкалывает целый день, впрочем, незлобно.

- И я Павлику тоже расскажу.

- Рассказывай. Мне всё равно.

Марина зевнула, завернулась опять в простыню.

- Ладно, вставай. – Инна стянула простыню. – Пойдём на пляж.

- Не пойду, надоело на пляж.

- А Рустамчик твой приедет ещё? – вернулась Инна к теме. Любопытство не удерживается внутри девушек долго.

«Как бы не сглазить, - подумала опять Марина. - Хотя, что это я так переживаю?».

- Сказал, приедет.

- Когда?

- В субботу. А у тебя что с Сергеем?

- Да ну, не понравился он мне. Ну так, не очень. Мы и не трахались. А вы, гады, не могли подождать, пока мы со Светкой уснём.

Марина молча улыбнулась.

- Ты же знаешь, я без Генки сама не своя. Мужика так хочется. А тут ещё вы.

Она бросила в Марину простыню.

Марина села на кровати, ноги коснулись запылённого пола. Надо бы прибраться в комнате.

- Путро, а ты Гену своего любишь?

Долгая пауза.

- Путро – о? – Марина рассматривала отслоившийся лак на ногте. Путро молча крутила бёдрами.

- Я Вас люблю как булку с маслом, Вы мне дороже двух котлет, – продекламировала Марина, удаляясь в санузел с умывальным набором.

Оставшись в комнате одна, Инна Путро прекратила вращать обручи, засунула их за кровать, села опять перед зеркалом и принялась накрашиваться. «Почему Маринке так всегда везёт? – думала она. - Этот Рустам - хороший парень. Симпатичный, умный». Вот и год назад познакомились девушки с парой москвичей, и Цветковой достался лучший. С квартирой! Он даже хотел жениться. Поселил её у себя, а она, дура, сбежала. Вот если бы Инне так повезло. Хотя её Гена тоже ничего. С опытом мужчина. Женат был, знает женскую психологию. В нужный момент умеет успокоить и развеселить. Правда, не москвич, - такой же лимитчик, как она.

Инна тяжело вздохнула. Очень хотелось остаться после института в Москве, а не ехать по распределению в какую-нибудь глушь. Распределения ещё не было, но трудно от него ожидать чего-либо хорошего. В Москве оставляли только москвичей, да тех, кто замуж вышел за местного. За три года учёбы Инне этого так и не удалось. В Кооперативном обучение – четыре года, включая диплом, так что, в запасе осталось всего ничего.

Вернулась Марина, чистая и счастливая. Мурлыкала что-то себе под нос, вытирая мокрые волосы. Решили пойти погулять на площадь Пушкина, возможно сходить в кино в «Россию». Пушкинская площадь – известное в Москве место встречи влюблённых, пытающихся влюбиться и проходимцев от любви. Здесь даже в строгие времена на скамейке можно было увидеть женщину сорока лет целующуюся взасос с восемнадцатилетним юношей, сидя у него на коленях. Здесь парочку девушек вполне удачно могла разбить пара ребят. И девушки этим пользовались. Поход сюда раз в два – три месяца был уже почти традицией, особенно когда у подруг не было постоянных парней.

На этот раз ситуация была такова. У Инны был постоянный парень, но он уехал на каникулы домой в Саратов. У Марины - парень, с которым она не так давно знакома, всего один месяц, и с которым была уже в крупной ссоре. Кроме этого - Рустам. Но с ним ничего не ясно. Поэтому девушки сочли себя условно свободными. А, впрочем, конкретной цели с кем-либо познакомиться, они перед собой не поставили. Так, просто погулять, сходить в кино, потом, возможно, в какое-нибудь кафе. Две их соседки по комнате сразу после экзаменов уехали домой. Они отучились только год, и тяга к дому у них была ещё велика. Она уменьшается по мере продвижения от курса к курсу. После окончания третьего Инна с Мариной решили с поездкой домой не спешить, даже после окончания практики. Хотелось в полной мере насладиться свободой, летом, любовью…

Но сперва нужно было прибраться в комнате. И они стали прибираться.

 

ЁЁЁЁ

 

В четверг, отработав на вверенных ему участках и сложив инвентарь в дворницкую, Стерхов обнаружил на вахте, в общем почтовом ящике, письмо от Татьяны. Это было удивительно. Раньше Таня ему не писала. Каждый раз они заранее уславливались о следующем дне встречи, и аккуратно в этот день она приезжала. Никакой переписки, никаких перезвонов. Только последний раз Рустам звонил ей и, соврав, что ему нужно сдавать задолженности, попросил не приезжать. Сам же отправился с Крутовым. И вот теперь письмо. Интересно.

Поднявшись к себе в комнату и распечатав конверт, Стерхов извлёк аккуратно исписанный одинарный листок в клетку. «Красивый почерк», - отметил он про себя. Прочитав письмо, Рустам понял не всё. Среди ласковых слов и поцелуев Таня сообщала ему, что заболела, у неё простуда, и поэтому она не приедет в ближайшие выходные, как договорились по телефону. Это понятно. Но, в связи с этим, она очень испугалась за них обоих и поэтому просит простить её. Теперь дело уже идёт на поправку, и, возможно, что эта простуда – ничего страшного. Она надеется, что у них и дальше всё будет хорошо. Слово «простуда» в двух местах было взято в кавычки, чему Стерхов не придал значения.

При внимательном изучении письмо должно было поставить перед Рустамом некоторые вопросы. Но он отнёсся к нему легкомысленно. Главная, как он подумал, новость его обрадовала. Татьяна в выходные не приедет, а значит можно спокойно ехать в Кооперативный к Марине. И не нужно опять звонить и врать. С Наташей он вчера встречался, можно ещё пару раз встретиться на этой неделе, чтобы она за выходные не успела по нему соскучиться. Тем более что она в эти выходные работает. Ближайшая неделя, как будто, проблем не предвещала.

Приняв, как всегда, душ, он стал искать компаньона для похода в столовую. Крутов умчался на практику в Долгопрудный, Левчук – в Химки. У четвёртого курса практика в разгаре. Подумав, Рустам спустился на первый этаж и отправился в соседний блок общежития. На входе в него, сразу за вахтой, висели стенды с информацией о советских космонавтах, учившихся когда-то на шестом факультете МАИ. Под ними, вырезанный из фанеры, стоял дорожный камень-указатель. Надпись на нём гласила: «Пойдёшь направо – сердце потеряешь (в правом блоке располагался женский этаж). Пойдёшь налево – желудок потеряешь (в левом блоке работал буфет). Прямо пойдёшь – жизнь не вернёшь (электрощитовая)».

Стерхов перешёл в другой блок и поднялся на пятый этаж, в 503 комнату. Там жил один из его лучших друзей – Слава Лебедев.

Славик и Борис Лебедевы – братья близнецы. Но они скорее разные, чем похожи друг на друга. Борис плотный и коренастый, небольшого роста. Слава худощавый и ростом повыше на полголовы. По характеру оба спокойные и рассудительные. Но спокойствие Славика мягкое и доброжелательное, готовое придти на помощь. Спокойствие Бориса – сдержанное и оценивающее, готовое в любую минуту к отпору. Борис практичный и конкретный человек. Лишних телодвижений не делает. Славик же склонен к фантазиям, с ним хорошо рассуждать о жизни.

Борис давно уже был женат на студентке Пищевого института. Жену звали Олей. Жила молодая пара в общежитии Пищевого, где им, как семейным, выделили комнату. Славка продолжал холостяцкую жизнь в маёвской общаге. К близкому общению со слабым полом он ещё только готовился. Проходил, так сказать, теоретическую подготовку под руководством опытных друзей. Славкины соседи по комнате: Игорь Щеглов и Всеволод Быковский – ребята, хорошо подкованные в этом вопросе. Любовью занимались детально и на постоянной основе. Славик же отставал по этому предмету. Был слишком робок, комплексовал. Никак не удавалось его растормошить и раззадорить.

Пятьсот третья только проснулась. Студенты смаковали неделю счастья. Славик, с влажной от умывания чёлкой, заправлял постель. Быковский ещё не встал, нежился под одеялом. Щеглова не было.

- Привет, парни, – Рустам пожал мягкую Славкину руку с длинными пальцами и тёплую со сна ладонь Севы. – А куда Щеглов упорхнул уже?

- Конструирование сдаёт, – ответил Лебедев.

Игорь Щеглов – вечный задолжник. Когда основная масса студентов начинала сдавать экзамены, на нём каждый раз висели ещё два - три зачёта и курсовой. Допуск к сессии он получал, когда все сдавали уже третий или четвёртый экзамен. Но при этом Игорь мог закончить сессию вместе со всеми, а мог и раньше, чем многие.

- Обедать идём, – бодро предложил Рустам.

- Завтракать, – поправил Быковский.

- Ну, уж кому как. Вставай, собирайся.

- Не, я посплю ещё, – Сева сладко зевнул.

- Славян, пойдём, - решил не тратить время на Быковского Рустам.

Лебедев быстро оделся, и вдвоём они скатились по лестнице. Около почтового ящика задержались. Ящик представлял собой узкие многоярусные полочки – клетки. Под каждой клеткой стояла буква алфавита. Почтальон приносила корреспонденцию вахтёрше, а та раскладывала её по фамилиям. Убедившись, что ему писем нет, Лебедев стал просматривать адреса на чужих письмах и телеграммах. Он коллекционировал ляпы с названием улицы, на которой стояло их общежитие. Адрес был такой: улица Дубосековская, дом 9. Но на письмах и телеграммах чего только не писали: Дубовская, Дубиновская, Дубосиновская, Домосековская. Чуть ли не Гомосековская. Славик все эти названия аккуратно вносил в записную книжку. В этом был он весь.

На этот раз ничего прикольного не оказалось, и парни двинулись дальше. По выходе на улицу встал вопрос: куда идти? Вариантов было четыре: «Ледокол», «Весна» и, так называемая, «Башня» - высотное общежитие факультета самолётостроения со столовой на первом этаже и столовая пищевого института. Последняя находилась дальше всех, поэтому, её не рассматривали. В «Весну» тоже не хотелось. Рустам потянул Славика в «Ледокол». Он старался обедать там.

Дело в том, что в МАИ, как и в каждом учреждении в те времена, существовал профсоюз. Чем он занимался, для студентов, в основном, было тайной. Но одну хорошую вещь сделал: ввёл талоны на питание. Каждый талон – 50 копеек. Укладываешься в эту сумму – обедаешь бесплатно. Превышаешь – просто доплачиваешь. Талоны раздавал профорг группы, по пятнадцать на человека. Студенты – москвичи, которые обедали дома, часто отказывались в пользу общежитийцев. За последние два месяца их группе талоны не дали, так как профорг – разгильдяй не сдавал вовремя профсоюзные взносы. Честно говоря, студенты сами были виноваты, так как выбить эти копейки из них было иногда не реально.

Выручил Крутов. «Ледокол» находился на его дворницком участке. Однажды, выкидывая мусор в контейнер, он увидел там несколько пачек погашенных талонов, выброшенных кем-то из администрации комбината. Довольно толстые пачки, перетянутые резинками, были аккуратно извлечены и принесены в общагу. Там Крутов со Стерховым и Левчуком их внимательно просмотрели, и убедились, что многие погашены, то есть, перечёркнуты, простым карандашом. Тут то им фишка и попёрла. Разделив талоны между собой, они стёрли на них карандашные крестики и обеспечили себя льготным питанием на три – четыре месяца.

Рустам выдал Славику талон и повлёк его по свежевыметенным дорожкам на встречу с гороховым супом и люля-кебабом. Лебедев как-то непривычно молчал и выглядел таинственно. На губах его гуляла кривая улыбка, лицо выражало отрешённость. Предчувствуя интригу, Стерхов стал склонять друга к откровенному разговору.

- Славян, какой-то ты сегодня загадочный. Случилось что?

Славик молча шагал, глядя себе под ноги. Рустам утвердился во мнении, что Лебедев хранит страшную тайну, готовую, однако, вот-вот вырваться из его лёгких.

- С кем-то познакомился? Колись! - бросил Стерхов наживку и почувствовал, что горячо.

Парни подходили к Ледоколу.

- Рустик, посоветоваться с тобой хочу, – наконец выдавил из себя Лебедев.

Пауза. Они взошли на второй этаж. Там стояла очередь человек в пятнадцать.

- Пойдём на третий.

Поднялись ещё на два пролёта. Пристроились в конец небольшой очереди.

- Так-так, Славик, я внимательно.

Лебедев сконфузился, отступил на два шага в сторону и тихим голосом поведал Рустаму сногсшибательную историю.

Уже давно у него установились хорошие отношения с упомянутой парочкой: Ольгой Злобиной и Ларисой Вайзбург. Девушки часто обращались к Славику с разными вопросами по учёбе. Безотказный Лебедев всегда шёл навстречу. Задерживался после занятий, объяснял. Стерхов вспомнил, что пару раз девушки даже приходили в общежитие, и он видел их в компании Славки что-то увлечённо им втолковывающего. Чем дальше, тем больше Лебедев чувствовал на себе интерес этих особ.

И вот дней пять назад, когда сдавали последний экзамен, они подошли к нему и пригласили вечером домой к Злобиной отметить окончание сессии. Поколебавшись, Лебедев согласился, хотя страшно занервничал. Ольга жила совсем недалеко от студгородка – в районе «Войковской». Пешком – пятнадцать минут.

Рассказывать Щеглову и Быковскиму пока не стал, боясь их чересчур бурной реакции. В субботу Славик заходил поделиться к Рустаму, но того в общежитии не оказалось. Так что на встречу отправился без советов и моральной подготовки со стороны друзей. Одел лучшую рубашку, купил новые носки, туфли почистил.

- Шампанское взял? – перебил его возбудившийся Стерхов.

- Вот шампанское, Руст, не догадался. Ограничился коробкой конфет, – сконфуженно отвечал Лебедев.

- Ну-у, блин, Славик!

Лебедев изобразил раскаяние.

- Ладно, дальше давай.

Славик продолжал, а Рустам, ошарашенный таким сюжетом, нетерпеливо вставлял между его фразами: «Так, так, так. Ага, ага. Ну-у, блин!»

Придя на встречу, Лебедев обнаружил хорошо одетых и пахнущих Злобину и Вайзбург. В зале был сервирован фруктами и бокалами журнальный столик. Страшно волнуясь, Славик прошёл в зал, где был усажен в кресло.

- Тихая музыка, интимное освещение? - забегал вперёд Рустам.

Тем временем они дошли до раздачи и взяли подносы.

- Сейчас, – Славик потряс указательным пальцем. Не мог он одновременно заказывать блюда и говорить на такую важную тему.

Пришлось Рустаму умерить своё любопытство и тоже заняться формированием обеда. В меню значились традиционные щи, куриная лапша, суп молочный, котлеты, бифстроганоф, рыба жареная. На гарнир предлагались картофельное пюре и гречка. На третье – компот из сухофруктов, чай и напиток грейпфрутовый. Также имелись яйцо под майонезом, винегрет, салат из морской капусты, ватрушки с повидлом, ватрушки с творогом.

Молочный суп Стерхов с детства ненавидел. Щи тоже недолюбливал. Из столовских первых блюд он предпочитал суп гороховый, где горох был разварен до мелкопесочного состояния, или харчо. Ни того, ни другого не было, поэтому он взял лапшу. На второе он брал блюда, где мясо было налицо. Он также любил и котлеты, но бес его знает, из чего их делают в столовых. Взяв биф-строганоф с картофельным пюре, компот и ватрушку, Стерхов подумал, и добавил ещё салат из морской капусты. При всём неаппетитном виде, есть в ней что-то такое, что заставляет время от времени употреблять её в пищу. Может быть недостающие в организме вещества: йод, или что-нибудь там ещё.

Славик взял щи, рыбу с пюре, грейпфрутовый напиток и уложился в талон. Рустам доплатил двадцать девять копеек. Покидав на поднос вилки и ложки, нашли свободный столик, не очень залитый щами. Расположились. Тут же Стерхову пришлось возвращаться: забыли хлеб, как всегда.

Усевшись наконец, друзья протёрли ложки салфетками и возобновили беседу.

- Освещение – день ещё был, - продолжал Лебедев ровно с того места, где они прервались, - а музыку потом включили. Спросили у меня, что я предпочитаю. Я заказал Манфрида Мэна, но у них не оказалось …

- Ну, блин! Нашёл, что заказать. Откуда у них Мэн? Они про него и не слыхали. У них, наверное, только Модерн Токинг, да Ласковый Май?

- Кстати, Злобина сперва хотела Ласковый Май поставить, но Лариса не дала, сказала, что я их засмею.

- Умная женщина. Ну и что они предложили тебе?

- В каком смысле?

Стерхов картинно закрыл глаза рукой, выждал паузу.

- Давай по порядку. Что они предложили на музыку?

- Джо Дассена, потом Стинга поставили.

- Стинга? - Рустам удовлетворённо кивнул. – Ну, и что дальше?

- Потом Ольга вышла, а мы с Ларисой стали беседовать.

- О чём?

- Ну, сперва о сессии, как сдал, да как они сдали, то да сё.

- Так, так, так.

- Потом она стала расспрашивать, откуда я родом, кто родители.

- Ага, ага.

- Потом Ольга вернулась. Принесла мороженое и бутылку вина.

- Та – а – к!

- Попросили меня открыть, я открыл, разлил. Выпили.

- За что?

- За встречу. Вайзбург добавила: «Которую мы с нетерпением ждали».

- А - а – г – а – а! – Рустам кивнул многозначительно, доедая лапшу.

Славик перешёл ко второму.

- Вот, - продолжал он, - потом стали спрашивать, есть ли у меня девушка.

- Мммм! – промычал Рустам полным ртом.

- Ну я сказал, что здесь, в Москве сейчас нету. Рассказал им про Надю.

- Это та, что в Благовещенске?

Славик кивнул. У него не было никакой девушки ни в Москве, нигде. В Благовещенске жила его одноклассница, которая когда-то в школе ему нравилась. Он одно время поддерживал с ней переписку. Прошлым летом ездил к ней. Но вернулся разочарованный, и на этом всё закончилось.

- Так, дальше что?

Запал Рустама пошёл на спад. Он уже чувствовал, что дело закончилось ничем. Слишком хорошо знал Славика.

- Ну вот, потом стали есть мороженое, выпили по второму бокалу. Они всё хихикали, что у такого парня как я, обязательно должна быть девушка, много девушек. Что я должен их мухобойкой отгонять. Спросили, есть ли у меня мухобойка.

- Ну ты им показал мухобойку?

По лицу Лебедева стал расползаться румянец. Он сконфуженно улыбался.

- Нет, вот знаешь, Рустам, я был не готов …

- А что так? Она же у тебя ещё новенькая, муха не сидела, не то, что баба. – Рустам начинал закипать. Такой шанс представился Лебедеву. С двумя!!! С лесбиянками!! Которые сами этого хотели! Ни у кого такого не было. Ни у него, ни у Щеглова, ни у Быковского, ни у Артура из триста двадцать третьей, а он бабник тот ещё. Рустам Злобину домогался безрезультатно. А Славика сами позвали. Караул!

- Ладно, дальше что?

- Потом Вайзбург меня пригласила танцевать.

- Ты, конечно, отказался.

- Нет, согласился.

- Так.

- А потом неожиданно отец Злобиной пришёл. Хотя родители должны были быть на даче.

- И это тебя спасло.

- Да, вот… спасло.

- Ну и чем закончилось?

- Они меня пригласили в четверг на дачу.

- Ага, значит, шанс ещё есть.

- Я вот думаю, Руст, ехать или нет.

- Как это не ехать? Да ты что? Славик! Убью тебя!

- Да ну не совсем они мне...

- Да ты сам уже не совсем!!! Ты обязательно, слышишь меня, обязательно поедешь!

Чтобы сбить напряжение, Рустам отпил полстакана холодного компота. Он сильно распереживался за друга. Живо представил себя на его месте. Как волнуется так же, как Славик, но ретироваться и не думает. Как танцует с Вайзбург, обнимает её за нечёткую талию, привлекает к себе. Они целуются в губы, он опускает руки на её ягодицы, Лариса не сопротивляется. Рустам аккуратно усаживает её на диван, начинает раздевать. Расстёгивает блузку, под ней чёрный кружевной лифчик. Застёжка спереди, он расстёгивает и её. Вываливаются большие груди с крепкими тёмно-коричневыми сосками. Рустам их жадно ласкает. Лариса Ивановна закатывает глаза. Ольга за всем этим наблюдает, возбуждаясь. Рустам поворачивается, смотрит ей в глаза. Член его рвётся из ширинки. «Зачем же она одела джинсы?» - думает он. Прикидывает, как будет их снимать. Вайзбург уже стонет в его опытных руках. Злобина нервно теребит бусы у себя на шее.

- Я наверное не поеду, – прервал его фантазии Лебедев.

- Я тебе не поеду! Попрёшься, как миленький!

Стерхов глубоко вздохнул, унимая возбуждение.

- Славик, ты пойми, такого у тебя больше не будет никогда! Тебя хотят сразу две женщины. И обе не прочь делить тебя друг с другом. Группен секс. Ты не представляешь, от чего отказываешься.

Говорил так Стерхов, а сам понимал, что бесполезно. Слишком трудная это задача для парня, у которого ещё ни одной женщины не было. Не решится он. Не в тот момент Славке этот шанс подвернулся, не созрел он. Да он же ещё в таком состоянии, что трахнет кого-нибудь, и будет думать, что обязан жениться. А как жениться на двоих? Если честно, то Рустам и сам в глубине души за себя не мог поручиться, что не спасовал бы в такой ситуации. Всё-таки один на двоих… А вдруг не встанет от волнения. Такие случаи со всеми бывают, в том числе и с ним были. Двойной позор. А вдруг не удовлетворит кого-нибудь, или обоих. И поддержать некому. Вот если бы двое надвое…

- Слава, ты просто волнуешься, – решил вернуться к реальности Стерхов. - Возьми себя в руки. Возьми шампанского, вина сухого, не знаю, водки. И езжай.

Лебедев доел обед и сидел, тупо уставившись в пространство. Рустам дожёвывал ватрушку.

- Знаешь, что я тебе скажу? Если ты сейчас этот шанс упустишь, ты сам себе этого по жизни не простишь.

Парни поднялись из-за стола, отнесли подносы с грязной посудой.

- Cпасибо, – крикнул Лебедев в окошко посудомоечной.

- Жалста, – недовольно донеслось в ответ.

Спустились на улицу.

- Славик, - не унимался Стерхов, - сейчас мне некогда, надо кое с кем встретиться. А вечером я к вам зайду, и мы детально обсудим план твоих действий. Идёт?

Лебедев обречёно молчал.

Похлопав друга по плечу, Рустам повернул в сторону троллейбусной остановки. Сегодня у Наташи вечерняя смена, а значит, днем она свободна…

 

ЁЁЁЁ

 

Вечером того же дня Стерхов и Быковский усадили Славика Лебедева для проведения среди него подготовительной работы. Щеглов опять отсутствовал. Полчаса назад Рустам отвёл Лебединую Шейку на работу, а сам, уставший, вернулся в свой номер и уже хотел было завалиться спать, но вдруг вспомнил про рассказ Лебедева. Сон испарился. Стерхова выбросило из комнаты, взметнуло по этажам, и вот уже он взахлёб рассказывал Быковскому о невероятном приключении, которое просилось произойти со Славиком, и которому тот глупо и бездарно сопротивлялся. Сева заценил. Сева выпал в осадок. Сева был ошарашен, но впрочем не долго. Рустам теребил его за локоть и жаловался на Лебедева: какой тот кретин и осёл, и что за столько лет соседства они не смогли сделать из него ловеласа. Славик молчал с укором. Быковский - человек наглый и грубый. В любовных делах эстетики не искал. Лишних нежностей не плодил. В философию не вдавался. Но при этом весельчак и жизнелюб. Он выразился просто:

- Убить!

- И содрать физиономию, и с ней самим сходить, – добавил Стерхов.

Славик, чтобы куда-нибудь деваться, полез за гитарой, что висела у него в изголовье, снял её, и запиликал «Под небом голубым».

- В общем так, Ростислав, твои тут истерики: идти, не идти – это всё не серьёзно, – начал обстоятельно Рустам.

- Трахнешь, а мы проверим, – подключился грубый Сева.

Лебедев не отвечал.

- Ты не переживай, технология проста, – продолжал Стерхов. – Чтобы скованность преодолеть, нужно, как можно скорей выйти на поцелуй.

- Точно, засосёшь, а там уже легче.

- Чтобы она к поцелую подготовилась, и не дёргалась в последний момент, сперва можно не в губы сразу, а допустим, в щёку, – пояснял Рустам.

Быковский сморщился.

- Или в руку. Ручку поцеловать любая позволит. А сам смотришь на её реакцию. Видишь - не противится, продолжаешь, - развивал теорию Cтерхов.

- Славик, надо, чтобы она скорей возбудилась, – перебивал Быковский. – Поэтому целуешь взасос, а сам нащупываешь зоны.

- Это правильно, - встревал Рустам, - но не всегда нужно торопиться. Тут многое зависит от настроения. Некоторым не нравится, когда на них сразу кидаются. Некоторые любят затяжные ласки.

- Ну да, бывает, – согласился Сева. – Но когда погладишь клитор, она уже всё забывает.

- Погоди, до клитора ещё нужно как минимум грудь обласкать.

Славик изо всех сил пытался сделать равнодушный вид. Перебирал струны на гитаре, а рот кривила маслянистая улыбка, и стыдливый румянец выдавал смущение. Сева перехватил мысль Стерхова:

- Грудью лучше заниматься стоя сзади. Так и блузку удобно расстёгивать, и сразу обеими руками можно… Возьмёшь за сосок, она уже трепещет вся – таких я люблю.

- А ещё удобно - сидя на скамейке без спинки. Садишься на скамейку верхом, так, чтобы она у тебя между ног под углом сорок пять градусов сидела… - делился опытом Рустам.

- А если нет скамейки? – впервые подал голос Славик.

- Ну на даче, может быть, как раз есть.

- Короче, Славик, - продолжал Быковский, - если она тебя до груди допустила, куй железо. Быстро её раздевай.

- Последний рубеж – трусы. Если здесь не сопротивляется – считай твоя, – не отставал Рустам.

- Но если даже сопротивляется, прояви настойчивость. Почти всегда это только понты.

- И вот здесь клитор тебе поможет. Смело суй руку.

- По локоть.

- И делай массаж матки…

- Ха – ха – ха!

Им было весело, этим молодым жеребцам. Славик тоже смеялся, но смех этот был напряжённым. Друзья навалились не на шутку. Сплоховать, ударить в грязь не хотелось перед ними. Давно хотелось почувствовать себя мужиком. Но свалившаяся моральная ноша была слишком для него тяжела. Не питал он ни к Ольге, ни к Ларисе тех чувств, которые могли бы соединить их. Не были они девушками его мечты. Не то это всё, не то. Да и робел он, комплексовал. А если честнее, то откровенно боялся своего будущего первого сексуального опыта. А то, что предстояло проделать это сразу с двумя – это вообще какой-то сюрреализм. Но с другой стороны, конечно прав Рустам: такого в жизни больше никогда не представится. Но всё же нет. Нет - и точка. Нет - и проблем нет. И сразу камень с души. А может, все-таки..? От этих колебаний Славик заходил в тупик.

А друзья напирали. Быковский рассказывал в подробностях, как быстрее и удобнее снять с женщины трусы. Потом переключился на то, что Славик сам обязательно должен быть в белых трусах и в белых же носках.

- Поверь, если увидят тебя в таком прикиде, сразу поймут - бабник.

Лебедев всё больше загружался. Отродясь он носил только классические семейные трусы темно-фиолетового цвета.

Перешли к противозалётным мерам. Не только для девушки, но и для парня, самое страшное в интимных отношениях – нежелательная беременность. Много было известно случаев, когда молодые и здоровые, полные сил и энергии ребята безвременно уходили в омут семейной жизни из-за маленькой оплошности, допущенной по глупости, по нетерпению, а может быть по коварству подруги.

В разгар лекции пришли Щеглов и Лёха Барабанщиков из пятьсот пятой и приняли живое участие в разговоре. Разогрели тему. Залёт как зловещее явление предстал во всём своём ужасе и мраке. За примерами далеко ходить не надо было. Джон Волков – общий друг. Залетев в начале ещё третьего курса, не имея опыта и желания сопротивляться, прервал полёт беззаботной молодости и вынужден был жениться. Может и избежал морально-этических проблем, но зато получил комплекс жилищно-бытовых и финансовых. Да и главная жертва была принесена – свобода.

Андрюха Скобелев из девятнадцатой группы залетел по глупости с ужасной страхолюдиной. Но кремень, наотрез отказался жениться. Свободу сохранил, но крови и нервов потерял не меряно. Подала она заявление в милицию, якобы за изнасилование. Письмо в деканат накатала вместе с родителями. Ходили домой к нему, донимали, на улице встречали. На Андрюху дело завели, из комсомола его исключили, хотели из института выгнать. Еле выпутался. Похудел, нервный стал и злой, но не уступил. Говорил, чем с такой женой жить, лучше в тюрьме отсидеть. Так и пришлось сделать ей аборт.

Ну и ещё ряд случаев не менее показательных, был представлен.

Поэтому Быковский рассказал подробно и доступно, что нужно делать, чтобы не залететь: как кончать, куда кончать, что делать перед вторым заходом. Как использовать презерватив, но лучше его, на фиг, не использовать, потому, что кайф не тот. Рустам тоже блеснул познаниями и предложил Лебедеву запастись заранее противозачаточным препаратом пастинор, который нужно принять женщине после близости.

- Даёшь ей потом и следишь, чтобы выпила, – умничал Стерхов.

- Так что гони, Славик, в аптеку. Возьми презервативов, пастинора и заодно уж пенициллина, – съязвил Барабанщиков. – Вы что на парня набросились? Он вон уже пятнами пошёл.

Быковский, не деликатничая, пересказал Лёхе и Игорю новость, которую полчаса назад поведал ему Стерхов. Причём приукрасил её несуществующими подробностями и липкими комментариями в своём стиле. Рустам ощутил неловкость. Разболтал о друге то, что он, может быть, и не хотел всем раскрывать. А теперь история пойдёт по ветру гулять.

А Щеглов с Барабанщиковым, как ни странно, отнеслись к происходящему сдержано. Игорёк заявил:

- Не пара они нашему Славику.

- Не пары они, – поправил Леша. – Бросьте вы глумиться над ним. Как вы себе представляете, он один их завалит?

- А ты бы завалил, Барабан? Отдался бы Вайзбург со Злобиной? – Быковский оживился.

- Я свою пиписку не на помойке нашёл, – гордо ответил Барабанщиков.

- Не на помойке… - с иронией произнёс Сева. – Ты свою пиписку сдай на консервацию.

У Севы в голосе проскользнуло раздражение на Лёшу Барабанщикова. Дело в том, что на последней вечеринке Лёха повёл себя не лучшим образом. Месяца полтора назад отмечали день рождения Щеглова. Присутствовали Быковский, Барабанщиков, Славик Лебедев, подруга Щеглова Надька Привалова, всеобщая подруга Ольга Зацепина по прозвищу Ольга Камастра и ничья не подруга Вика Савчук. А также Эдик Сафронов и Зоя Шарипова, за которой Сафронов последнее время ухлёстывал. Расклад нормальный.

По достижении компанией определённого состояния начался, конечно, разврат. Игорь со своей Надькой, Сафронов Шарипову быстро оприходовал. Сева потянул цепкие руки к Камастре. Про Савчук никто не думал. Это была белая ворона. Дожив до четвёртого курса в смешанном женско-мужском общежитии, она умудрилась ни с кем не переспать и не пожертвовать своей девственностью в угоду желанию и всеобщему течению. Видимо, было это так важно для неё – сохраниться для будущего любимого человека нетронутой. При этом она не то, чтобы была совсем недотрогой. Иногда, правда редко, позволяла себя целовать. Но как до главного доходило – жёсткое нет. Многие пытались покорить этот бастион, ведь Вика – девочка симпатичная. Тут и Щеглов приложился, и Барабанщиков. У Быковского было несколько нулевых попыток. Ещё несколько ребят бесполезно землю рыли.

Ольга Камастра же, наоборот, была легко доступна. Её как женщину знали все присутствующие, кроме Славика. На вечеринках напивалась до беспамятства, и этим парни часто пользовались. Иногда могла сама придти и под видом того, что к её соседке по комнате приехали родственники, попроситься переночевать. Конечно пускали. И при этом ведь была она не дурна, а даже красива. Правда ножки чуть-чуть колёсиком.

Ну в общем, Быковский совсем уже привлёк к себе Камастру, когда вмешался Лёша. Отозвав Севу за дверь, он уговорил его уступить Ольгу.

- Ты ведь её в любой момент получить можешь, почти живёшь с ней. А у меня бабы уже три месяца не было, – аргументировал он.

Действительно, Камастра из всех предпочитала Быковского, и позволяла ему с собой всё.

- А ты займись Савчук. Она, по-моему, в последнее время к тебе льнёт. Неужели ты её так и не завалишь? – давил на слабое место Барабанщиков.

Пошевелив пьяными мозгами, Сева решил, что да, Камастру он уже знает вдоль и поперёк. А Вика – не испробована. При этой мысли, как всегда в предвкушении новой женщины, возбуждение охватило Быковского и застило опыт прошлых неудач.

- Ладно, бери, – великодушно согласился Сева. – Только ты с Камастрой идёшь к себе. А мы с Савчук пойдём к ним.

- Лады.

Ольга с Викой жили в одной комнате в другом крыле общежития. Две их соседки как раз отсутствовали, о чем было известно. Значит, если Барабанщиков с Камастрой – девчачий номер свободен. Лёхе же надо было из своей комнаты всех разогнать. Пятьсот третью занимал Щеглов на правах именинника. Барабанщиков быстро метнулся и договорился со своими, чтобы они испарились часа на два. Вернувшись, перераспределились. Лёха подсел к Камастре, а Быковский занялся Викой.

Сафронов с Зоей скоро ушли. Барабанщиков, объявив «на посошок», опрокинул полную рюмаху водки, и полез целоваться с Ольгой. Сева штурмовал бастион. Игорёк с Надькой наблюдали за происходящим, прикалываясь. Славик прикидывал, куда бы отойти.

Наконец Барабанщиков с Камастрой убыли. Деликатный Лебедев тоже ретировался. Пора было и Быковскому уводить свою пассию. Но не тут то было. Применив всё, на что был способен, и даже больше, изрядно вспотев, и уже начиная злиться, Сева ничего не добился. Никак не соглашалась Вика проследовать с ним в свою комнату. Никак! Измотавшись, он вышел в туалет. Когда вернулся, дверь была заперта. Открывший на стук Щеглов, сообщил, что Савчук уже ушла. Втянув подмигивающую физиономию Игорька, дверь снова захлопнулась перед Севиным носом.

Быковский поспешил в другое крыло, поднялся на четвёртый женский этаж и стал ломиться в комнату Вики.

- Вика, открой, я знаю, ты там. Викуля!

- Нет её здесь, Сева, – ответила дверь голосом Камастры.

- Что, Оля? А где Барабан?

- Лёша баиньки.

За дверью послышался двухголосый девичий смех.

«Всё ясно. Скотина, Барабанщиков!» Быковский нервно зашагал обратно, поднялся на свой пятый этаж и ворвался в пятьсот пятую. Пьяный Лёха дрых с открытым ртом.

- Ты, гад, ты всё испортил! – Сева стал трясти его за грудки.

Лёха едва открыл мутный глаз и опять провалился в небытиё.

- Алкоголик! – в безнадёге выругался Быковский.

Оттянув на себя верный вариант, Барабанщиков не сумел им воспользоваться. Вот этот случай и припомнил Лёхе Быковский. Тот слабо отшутился, что, мол, и на старуху бывает проруха.

Тем временем Славик, пытаясь закончить уже ставший невыносимым для него разговор, заиграл и запел фирменную маёвскую песню. Любимая всеми, особенно в мягком тихом исполнении Славы, песня тут же разлилась по маятным студенческим душам, растопив неплотный слой наносного цинизма и затронув в каждой душе нежные романтические струны.

 

В синих лужицах небо кружится,

Над бульваром притаилась тишина.

Долгожданная улыбается

По проспекту Ленинградскому весна.

Вот на Соколе бы выставить милицию,

Чтоб весну в МАИ подольше не пускать.

Там студенты, им ещё учиться бы,

Им бы сессию сдавать.

 

Но весна прошла мимо Сокола,

Улыбнулись постовые на часах.

И теперь уже где-то около

Затерялась в институтских корпусах.

Разбрелась по коридорам и по лестницам,

По притихшим опустевшим этажам.

Пятикурсники уходят с лекции

Первокурсниц провожать.

 

Вот идут они на весь мир одни,

Вот идут из ниоткуда в никуда.

И, наверное, им завидуя,

Загрустили воробьи на проводах.

Пятикурсник улыбнулся вдруг рассеянно

И девчонке вместо слов таких пустых

Протянул вдруг синие, весенние

С неба снятые цветы.

 

ЁЁЁЁ

 

- Я же не учу тебя, как жить, вот и ты меня оставь в покое, – Марина наливалась злобой.

- Если ты хочешь, чтобы я тебя в покое оставил, зачем опять позвала?

Паша сидел на стуле в одних трусах.

- Штаны одень, сейчас девчонки придут, – Марина двумя пальцами подала ему джинсы. – Оденься вообще!

- Не буду я одеваться, я, может, ещё хочу, – Паша нагло запустил руку девушке между ног.

- Убери лапы, – Марина саданула парня по руке так, что его передёрнуло.

- Да ты что, сучка, – сдержанность в общении со слабым полом никогда не входила в достоинства Павла, – охерела?

Он схватил Марину за волосы, потянул к себе. Марина изо всех сил толкнула его в грудь так, что Паша пухнул задницей на кровать, чуть не переломив её пополам. При этом больно потянул её за волосы, но при падении отпустил.

- Убирайся, вали отсюда! Я сейчас ребят позову!

Цветкова задохнулась от злости и испуга. Выбежала в коридор, соображая на ходу, к кому можно обратиться за помощью. Как назло, все знакомые парни разъехались. Можно было спуститься вниз и с вахты вызвать милицию. Но это было бы уже слишком. Скандал, разговоров не оберёшься. А это сейчас абсолютно ни к чему. Сейчас как раз решается, кого из общежития выселят. Мест не хватает, а приоритет - у первокурсников. Считается, что старшекурсники уже достаточно освоились в Москве, чтобы найти себе жильё самостоятельно. Однако без жилья остаются прежде всего те, к кому у деканата и коменданта есть претензии: кто за общежитие не вовремя платит, учится плохо, устраивает пьянки, оргии, скандалы. Поэтому светиться сейчас никак нельзя.

Постояв в коридоре и немного успокоившись, Марина решила зайти к девчонкам из 711 комнаты и там переждать. Она знала, что Паша, несмотря на бычий вид и понты, трусоват и скорее всего предпочтёт быстро ретироваться. Зря она его пригласила. Хотела сравнить с Рустамом, чтобы в субботу определиться, если Рустам предложит продолжить отношения. Да и вообще, скучно было. В понедельник у них с Путро не получилось никого охмурить. Во вторник она ездила к своей тетке, что живёт в Москве. В среду началась практика в овощном магазине в Мытищах. Устала за день, голова разболелась.

И вот в четверг вспомнила о Паше, решила сделать с ним ещё одну попытку. Сделала. Позвонила ему на свою голову. Примчался. Поначалу всё нормально. Ласки, поцелуи. Анекдоты. Путро деликатно ушла, как будто в магазин. Ну, перепихнулись, конечно. Марина сразу поняла: не то. После Рустама Пашу не принимала душа. Хоть и формы у него покрупнее, и до оргазма он её довёл два раза, но всё время ждала тех ласковых слов, которые ей Рустам шептал. А тело уже не принимало грубых Пашиных рук. Всё время представляла себе Стерхова.

А в конце эта скотина Болдин разговор завёл: почему она его не целует туда? Марина взбеленилась: с какой стати? А он: «Мне все дёвчонки так делают». Ну и сразу стал он ей омерзителен. Скотина, болван! Вот и закончилось чуть не дракой.

Светка Алябьева из 711 была у себя. Увидев Марину, сразу поняла, что с подругой что-то не то.

- Ты что, Маруся, что с тобой?

Цветкова не выдержала, расплакалась, всё рассказала.

- Вот урод. Зачем ты с ним связалась?

- Не спрашивай, Свет, дура я.

- И где он сейчас, в комнате у вас сидит?

- Не знаю, может, ушёл. Боюсь одна идти.

- Ладно, здесь подожди, а потом вместе поднимемся.

Чтобы отвлечь Марину, Алябьева стала показывать ей косметику, которую купила недавно у фарцовщиков на Рижском рынке. Марина понемногу успокоилась.

- Свет, а что у тебя с твоим? – проявила она в свою очередь участие.

- Да плохо, Маринка, и не спрашивай.

Помолчали.

- Ну расскажи, не держи в себе.

Драма, которая случилась три месяца назад с Алябьевой, не сходила с языков подруг до сих пор.

В Кооперативном институте, как во многих ВУЗах столицы, проходили обучение иностранцы. Были здесь студенты из Монголии, Ливии, Анголы и Болгарии. И была ещё небольшая группа ребят из Ливана. Жили они во втором корпусе, где им были отведены несколько номеров. Двое из них учились со Светкой в одной группе. Ну и возник у Алябьевой с одним из них роман. Эмиль Хобейки, так звали ливанца, стал появляться в их общаге с полгода назад. Симпатичный парень, высокий, кудрявый, смуглый. Большие глаза, чёрные как маслины. Правда, на вкус Цветковой, несколько худощав. Говорил по-русски довольно сносно.

Алябьева втюрилась в него по уши, цвела и пахла. Втайне признавалась подругам, что всю жизнь мечтала выйди замуж за иностранца. К этому и вела. Хотела уехать жить за границу. Цветкова с Путро тогда ещё долго с ней спорили о том, что иностранец иностранцу рознь, и что сомнительная выгода жить в какой-нибудь Анголе среди этих обезьян, или в Монголии среди верблюдов. А про Ливан вообще ничего не знали и не могли представить, где это. Путро только припомнила, что там вечная война идёт. Алябьева же успела наслушаться рассказов Эмиля и не на шутку загорелась перебраться в Ливан. Климат мол, море, да и вообще – заграница.

Короче говоря, действовала Светка по стандартной для таких случаев схеме – залетела от Эмиля. Глупо и безоглядно. А потом узнала, что у него ещё одна девушка есть – москвичка. Ясное дело - учинила скандал, во время которого и сообщила, что беременна. В самый неподходящий момент. Эмиль ответил, что не верит. И ещё сказал, что у него на родине разрешается иметь много жён. А сам, между прочим, православный. В общем, такой же скотиной оказался, как все мужики. Перестали общаться.

Сообразив наконец, в какую попала ситуацию, Алябьева запаниковала. Рушились все её планы. Если замуж не выходить, рожать ребёнка никак нельзя. Из общежития попрут, институт не закончишь. Куда податься? К родителям в Астрахань? Хуже не придумаешь. Ну и решилась Светка на аборт. А через неделю после этого пришёл Эмиль мириться. Когда узнал про аборт, сперва промолчал. А через некоторое время объяснился, что любил её и готов был жениться, но поскольку она его ребёнка убила, он с ней жить не сможет.

Вот такая вот история. Светка, конечно, в депрессию впала. Хотела вены перерезать. Еле вытащили девчонку. А Эмиль, как ни в чём не бывало, продолжал наведываться к ней, когда было желание. О женитьбе она больше не заикалась.

И сейчас говорить на эту тему не захотела. Вместо этого напомнила, что можно уже и в комнату к Цветковой подняться. Поднялись. В комнате сидела Путро и спокойнейшим образом пила чай. Набросилась на Марину, что та ушла и дверь на ключ не закрыла. Пришлось и ей рассказать. Обсудили тему. Марине уже страшно надоело говорить про Пашу, и она предложила погадать на картах. Достали карты.

- Эх, мы же ими играли на прошлой неделе.

- Нужно, чтобы нецелованная посидела.

Переглянулись. Нецелованных в данной местности не было.

 

 

Автор будет благодарен за любые отзывы, замечания, критику. Направлять по адресу: atoshev56@rambler.ru или здесь же, на поле "Написать рецензию", для чего, правда, придётся зарегистироваться.