Снег

Минут за двадцать до отправления московского поезда в вагон вошли двое пожилых людей – двоюродные брат и сестра. Уезжала она. Он провожал.

– Вот твоя нижняя полка, – сказал он и, подняв эту полку, поставил туда ее маленький чемодан.

Они сели и тихо продолжали разговаривать. Во время разговора он то и дело подозрительно и брезгливо оглядывал пассажиров и их вещи, даже верхние полки.

– И куда тебя черт несет? Дурью маешься!.. Взяла хотя бы купе: как-то по-человечески все-таки. – Он еще раз неприязненно оглядел людей и их вещи.

Женщина же была спокойна, даже весела.

– Уж если ты так волнуешься, – сказала она, – то купе как раз опаснее. Поди знай, что за люди. Все наглухо закрыто. Делай, что хочешь.

– Тоже верно.

Она засмеялась:

– Ну и паникер же ты, Игорь! Что ты так боишься?

– Опасно! Понимаешь, Юлия? Узнают, что иностранка; подумают: богачка, одна разъезжаешь... Что, что?.. Обворуют… изобьют... изнасилуют... убьют! Тебе все это говорили! Кстати, на вот. Делать будет нечего – почитаешь на досуге, – он достал из кармана и протянул ей целлофановый пакетик с газетной страницей.

Юлия смотрела на своего кузена и удивлялась, что вот он такой большой, красивый, такой образованный, и как не идет ему то, что он говорит.

А он все говорил и говорил:

– Выходила бы замуж за Николая, тоже вдовец, помогала бы ему в саду-огороде, закручивала бы банки на зиму. Как все нормальные женщины в шестьдесят лет.

– Пятьдесят семь, между прочим, – поправила его Юлия.

– А-а! Какая разница? – сделав кислую гримасу, он махнул рукой и продолжал: – На худой конец взяла бы его к себе, в Америку. Больше толку было бы... И чего разъезжать – не понимаю...

Проводник громко попросил провожающих выйти.

Игорь встрепенулся, встал и тихо, теперь уже примирительно сказал:

– Да нет, ничего вроде публика. Все будет хорошо. Ведь тебя там встретят. И дай-ка, пожалуй, мне ту газету обратно.

Юлия стала искать пакет, но опять появился проводник и объявил уже строго:

– Провожающие, освободите вагон! Поезд отправляется!

Юлия тоже встала, и они оба поспешили в тамбур. Там попрощались. Игорь сошел на платформу и совсем уже с благодушным видом сказал:

– Все будет хорошо! Главное, тебя там встретят. И смотри, звони почаще!

Когда поезд отошел, и Юлия уже вернулась на место, она вдруг

почувствовала какую-то растерянность, бесприютность, даже легкую тревогу. Она не смеялась больше над братом (так она называла Игоря) и уже не стала бы подшучивать над ним. Ведь на самом деле ее никто не будет встречать. Она придумала это, чтобы не отговаривали, не приставали с вопросами. На самом деле она едет в чужой, неведомый край и не знает, что ее там ждет. Приехав в гости к родственникам из Америки, она решила посетить «тот уголок земли, где прошло ее детство, и, может быть, встретить давних друзей. По правде говоря, ради этого она и приехала в Москву на три месяца: чтобы все успеть. Конечно, она пыталась разыскать старых подружек-соседок. Она помнила их фамилии, старый адрес; навела справки и узнала, что нет уже той улицы, и люди эти там не числятся. «Ну и что? – убеждала она себя, – нет названий, но места остались, и воздух там все тот же; и эти люди, уже с другими фамилиями, возможно, там и есть».

А что тоскливо стало вдруг, так ведь это же всегда бывает, когда кого-нибудь проводишь или когда проводят тебя.

Юлия прислушалась к стуку поезда. Этот монотонный стук и быстро меняющиеся за окном картины в вечернем полумраке отвлекли и успокоили ее. Проплыли станционные пейзажи, стройки, свалки; теперь видны дальние улицы, жилые дома, магазины, трамваи... Эти мелькающие кусочки жизни сейчас казались близкими, значительными и немного печальными оттого, что удалялись от нее...

Вот пошли уже пригороды, дачные поселки, а скоро будут одни леса, поля, дороги и тропинки. Уже совсем стемнело, но видно, как белеет снег. Да, за городом уже зима, хоть нет еще и середины ноября.

Неожиданный снег вернул ее к мысли о цели путешествия в маленький заволжский городок ее раннего, военного детства. Там однажды утром она вышла на крыльцо и увидела первый снег. Ее удивил пронзительно-свежий запах, и с тех пор всю жизнь запах первого снега возвращал ее в детство. Зима почему-то запомнилась больше всего. Вот ранним утром в комнату стучит хозяйка дома Матрена Семеновна. (Мама называла ее просто хозяйкой):

– Юлька! Вставай! Пора в детский сад!

И она, шестилетняя Юля, высовывает руку из-под одеяла, берет со стула одежки одну за другой и одевается под одеялом: сначала натягивает чулки, потом понемногу всё остальное. В комнате, которая служила и спальней, и кухней, стоял невыносимый холод. На бревенчатых стенах иногда была изморозь.

Юля одевалась и шла в детский сад. Одна. Они жили на окраине, но дорогу она знала хорошо. Сначала шла по снежному полю, в темноте, и это было самое страшное, потому что откуда ни возьмись появлялись собаки. Может быть, две или три, но ей казалось – их было больше десяти. Собаки лаяли и бежали за ней, а она плакала и, увязая валенками в снегу, как могла, убегала и думала, что вот-вот умрет от страха. В конце концов, собаки отставали... Потом она шла по какой-то дороге; по сторонам тянулись высокие сугробы снега. Когда она видела позади большой грузовик, она отбегала в сторону и прижималась к снежному сугробу, пропуская машину...

Зато как весело было подходить к железной дороге! За ней уже близко был детский сад. Глядя на мчащийся издали поезд, она быстро спрашивала себя: «Бежать или ждать?» И решала бежать. Она перебегала через рельсы, отходила немного вперед, потом оглядывалась на пробегавший поезд и мысленно восклицала: «А вот и успела!»

Да, она ходила в детский сад одна, как и некоторые другие дети. Папы уже не было: он погиб в самом начале войны. Мама работала в госпитале. Она сопровождала выздоравливавших раненых по домам, в разные города, и Юлия привыкла быть одна. Может быть, хозяйка присматривала за ней? Она не помнила и никогда в дальнейшем, в житейской суете, не вспоминала об этом; но вот сейчас, глядя на заснеженную землю, пожалела, что не спрашивала у мамы ничего о той жизни...

Обычно мама возвращалась ночью. Так приходили поезда. Она стучала в окошко и негромко говорила: «Это я, Юленька!»

Юля просыпалась, поднимала голову, различала в темноте маму, в шинели и в ушанке поверх уложенной косы, – видела ее и испытывала такое полное, абсолютное счастье, какого никогда больше в жизни не испытывала.

Ночные поезда... Она помнила один такой поезд, хоть и не видела его. Однажды на рассвете через их городок проходил поезд из Ленинграда, в котором везли детей; куда-то очень далеко. Поезд стоял один час. Мама сказала, что все женщины города пойдут к поезду, чтобы покормить детей.

В ту ночь женщины не спали: они варили, жарили, пекли. Мама ночью пекла блинчики, потом пошла к поезду, а на следующий день рассказывала, как она кормила восьмилетнего мальчика Ваню. Она рассказывала, как Ваня давал ей деньги, завязанные в платочек, и как она строго велела ему спрятать их и никому не давать за угощение. Ваня подарил ей открытку из своей коллекции. Много лет эта открыточка с зимним видом с надписью «От Вани» хранилась у мамы в коробке с фотографиями...

Первый класс ей тоже запомнился зимним, потому что и в школе было очень холодно. Дети сидели на уроках в пальтишках и слушали, как учительница, в большом пуховом платке, читала им сказки из толстой, потрепанной книги. Вот тогда, глядя на ледяные узоры окон, Юлия впервые услышала про аленький цветочек и потом, дома, уверяла соседских детей, что самые интересные книжки – это старые и толстые...

Мама уже редко уезжала, когда Юлия стала школьницей. Она работала в госпитале медсестрой. Юлия не раз бывала в том госпитале. Вместе с детским садом, а потом с одноклассниками она выступала перед ранеными прямо в палатах: кружилась в «танце снежинок» и пела с хором:

 

Есть на севере хороший городок,

Он в лесах суровых, северных залег.

Там моя подруженька - душенька живет...

 

Дальше Юлия не могла вспомнить... Забыла.

Когда они пели, на глазах у раненых были слезы, и Юля никак не могла понять, почему они плачут. Ведь, когда поют, считала она, должно быть весело.

Но веселило раненых другое. Они улыбались и долго аплодировали Саше Макарову, кудрявому первокласснику с озорными глазами, когда он кричал на весь госпиталь:

 

...Добивался я упрямо,

Повозился я не зря.

«Чудеса!» - сказала мама.

И купила снегиря.

 

И сама Юля, стоя где-то в уголке, не сводила с него глаз, пока он без запинки прокрикивал все это длинное стихотворение.

Раненые дарили детям то конфеты, то печенье или кусочки сахара, то карандаши, открытки или что-нибудь еще.

Юле и Саше достались одинаковые подарки: деньги на кино «Подкидыш». Этого фильма, как большого события, ждал весь город: дети и взрослые, включая ходячих раненых. Они шли в кино на костылях.

Юле казалось, что одинаковые подарки были не случайны. Они приблизили ее к этому выдающемуся мальчику, и она влюбилась в него. Когда они, идя с мамами, встречались на улице и останавливались, Юля пряталась за мамину спину и ни за что не хотела выходить, а когда приходилось выходить, она не могла поднять на него глаза. Ведь он был такой смелый, веселый и «отличник», а у нее в тетрадях кляксы и одни «тройки»… Позднее, когда она стала старше и уже почти забыла его лицо, она стала считать, что это была первая любовь; и гордилась тем, что у нее, как и у всех, была первая любовь. Ну, как бы ставила «галочку»...

Однажды хозяйка постучала громче обычного и провозгласила: «Юлька, война кончилась!» Тот день ей запомнился так: какой-то переполох, много людей, много шума; было очень светло, и не надо было идти в школу.

Это был один из редких дней, когда хозяйка пекла ватрушки с картошкой. К ней приходила соседская бабка Наталья. Они подолгу сидели за круглым столом у самовара и медленно пили чай из блюдечек.

Зачем-то прибегала туда и Юля. Она стояла и смотрела на самовар, на чашки, блюдца, на швейную машинку в углу комнаты, на разноцветные лоскутки на полу вокруг машинки, на большой фикус, – смотрела и думала про хозяйку: «Какая она богатая и счастливая!» Фикус Юле казался деревом, даже лесом. Она любила ходить вокруг него или стоять позади и, вглядываясь в гущу листвы, воображать свою будущую жизнь, такую же интересную и счастливую, как у Матрены Семеновны...

– Кто чай желает, пассажиры?! – раздался голос проводника.

Пассажиры засуетились. И Юлия оторвалась от окна; потом сама пошла за чаем, а когда вернулась, увидела на полу под столиком пакетик с газетным листком, который оставил брат. В газетную страницу с какой-то статьей были вложены маленькие вырезки из газет. «Молодец! Позаботил¬ся о моем досуге», – подумала Юлия и, попивая чай, с удовольствием приступила к чтению вырезок. Начала с заголовков: «Садист задушил ребенка без всякой цели», «Шестнадцатилетние подростки отрезали рабочему голову", "Пойман убийца и насильник женщины», «Юные скинхеды убивали ногами»...

«Ну, не сумасшедший?» – подумала Юлия и отложила вырезки в сторону, не читая. На газетной странице было какое-то письмо. Она пробежала его глазами: «... А вчера на наш офис совершили вооруженное нападение. У нас в это время находился русский парень, который в Германии живет... Они избили его жутко, на полу лужа крови была... Вот и съездил парень на родину...»

Юлия разорвала всё и отнесла обрывки в мусорник. Она взяла себе еще стакан чаю, сахар и спокойно вернулась на место. Это чтиво не произвело на нее впечатление. Впечатление произвел брат. «Дурак... идиот... болван» – напрашивались слова. Она усмехнулась: «Доктор наук! Ничего себе ученый! Трусишка...»

За боковым столиком играли в карты. Напротив Юлии и рядом с ней сидели молодые люди; закусывали и много говорили. Они в джинсах, в красивых заграничных майках. И едут туда же, куда и она. Не вникая в их разговоры, Юлия улавливала отдельные слова: менеджер, бизнес, модельный конкурс, телешоу...

«Шоу... А ты самовар и фикус хочешь там увидеть, – посмеялась над собой Юлия, – и Матрену Семеновну, и Сашу Макарова ты не увидишь. И добрых раненых там не встретишь. Ничего не увидишь из того, что минуту назад казалось таким ярким и живым. Всё покроется туманом, а, может быть, и забудется. А надо ли это тебе?» Юлия даже испугалась своих мыслей: ведь так оно и будет! Страх стереть из памяти военное детство и весь тот быт не на шутку ее взволновал. Увидеть новый, современный город... незнакомый и чужой... Как грустно ей там будет! И одиноко!

Юлия встала, прошлась по вагону, потом подошла к расписанию и остановилась: через сорок минут остановка. Немного подумав, она решительно сообщила проводнику, что будет выходить и через десять минут уже приводила себя в порядок в туалете; сменила спортивный костюм на юбку и неброскую, элегантную блузку. Юлия привыкла следить за собой, выглядеть всегда ухоженной и безупречной: ведь она была актрисой. Впрочем, на актрису она не похожа. Гладко причесанные черные волосы придавали ей строгий вид, и люди говорили, что она больше похожа на врача или на учительницу, даже на директора школы, а Юлия, шутя, отвечала, что внешность обманчива...

Когда поезд подходил к станции, Юлия стояла у выхода одна, в меховом полушубке и меховой шапочке, держа за длинную ручку свой небольшой чемодан. Из поезда вышло несколько человек, их встретили; они ушли, и платформа опустела.

В здании вокзала Юлия узнала, что обратный поезд уже ушел, но можно уехать и рано утром, проведя ночь в комнате отдыха для транзитных пассажиров. Юлия не хотела, чтобы так бесплодно и бездарно кончилось ее путешествие. Она решила, что не уедет утром, а проведет завтрашний день в этом старинном городке, и это будет достойной заменой несостоявшемуся мероприятию. Она взяла билет на завтра.

Станционный работник объяснил ей, где находится гостиница. Он сказал, что дойти туда можно за двадцать минут, но сейчас одной идти не стоит, лучше поехать автобусом или найти такси. Вспомнив совет брата не связываться с таксистами, так как «всякое бывает», Юлия опять посмеялась над ним, но пошла все же к автобусной остановке.

Слегка подмораживало, поблескивал тонкий снежок, и после вагонной духоты и суеты воздух казался каким-то особенно тихим и свежим...

На остановке не было ни одного человека, и вокруг не видно никого. Юлия поставила чемодан около наглухо закрытого ларька, что стоял поблизости, и стала ждать автобуса.

Минут десять прошли незаметно. Юлия прохаживалась у остановки, любовалась мерцанием снега и думала светло и радостно о предстоящем дне. Однако что-то ее стало смущать, и вообще показалось, что время идет слишком медленно. Она оглянулась на одинокий, «безглазый» ларек. Ей не нравился этот ларек. Он почему-то казался одушевленным, но унылым и даже враждебным; как будто кто-то подглядывает за ней из невидимого окна. И неизвестно, сколько еще тут стоять! «Да ну его! – она снова покосилась на ларек. – Уж лучше идти по тротуару; мимо живых, светящихся окон».

И Юлия покатила свой чемоданчик по пустынной улице. Двенадцатый час, еще даже не полночь, но в окнах только кое-где есть свет. Надо пройти три квартала. Как много! На улице ни души. Тишина; лишь тарахтят колеса чемодана. Это тарахтенье в тишине раздражало и пугало ее. Уже не хотелось смотреть ни на снег, ни на окна… И вспомнила она вдруг, как давным-давно (ей было тогда четырнадцать лет) она шла по ночному безлюдному городу: возвращалась от одноклассницы, с которой они делали школьную стенгазету. Она размахивала рулоном ватмана, наслаждаясь гулом своих одиноких шагов, и героические мысли наполняли ее голову. Она казалась себе королевой, хозяйкой всего большого города и даже огромного звездного неба – всего мира. Навстречу ей попался пьяный. Она смотрела в его тупые, ленивые глаза бесстрашно, с любопытством и легким вызовом, как привыкла смотреть в глаза незнакомым людям. Тогда еще не знала, что это неприлично. Пьяный прошел. Она оглянулась, и он оглянулся. Ничего не случилось. Да ей и в голову не приходило, что могло случиться. А сейчас...

«Как хорошо сейчас в поезде! – мечтала Юлия. – Люди, уютная такая суета, сладкий чай и чистая постель, а темная ночь за окном... Или дома, в Москве, где почти каждый день собирались друзья... Или на даче у гостеприимного Николая (Николай – бывший коллега Игоря по НИИ, а теперь партнер по бизнесу и сосед по даче). И зря она смеялась над братом. Вот посмейся теперь! Боже, скорее бы дойти!»

Впереди показалась машина. Когда она приблизилась, свет ее фар брызнул прямо Юлии в лицо. Она подняла руку в перчатке к глазам, чтобы прикрыться от света, но торопливым, неловким движением сдвинула очки, и они упали. Она наклонилась, чтобы их поднять, и в этот момент услышала негромкий мужской голос, но от волнения слова не могла разобрать. Ей лишь послышалось «помогать», и это еще больше напугало ее. Целый рой газетных обрывков вылетел вдруг из вагонного мусорника, догнал ее и закружился со всех сторон, мелькая страшными заголовками.

Машина стояла в нескольких шагах от нее. Высокий мужчина в длинном черном пальто подошел к Юлии и, протянув ей руку, сказал:

– Питер Лау.

Как под гипнозом, Юлия подала ему свою дрожащую руку, но, едва ощутив неприятную теплоту чужой руки, тотчас убрала свою. Она не назвала себя, а лишь сказала «До свидания» и с притворным спокойствием двинулась в путь, незаметно посмотрев по сторонам, не выскочил ли кто-нибудь еще на «помощь»: из машины, из-за дерева, из-за угла.

– Одной не страшно? Можно проводить, – с иностранным акцентом сказал ей вслед мужчина.

«Не скучно ли на темной дороге?» – насмешливо отозвалось в ее голове. Однако было не до шуток, и Юлия, дрожа от страха, медленно повернула голову и сказала вежливо, чтобы не злить бандита:

– Нет, нет, спасибо! Меня встретят. Мне идут навстречу.

Ей хотелось идти быстрее, она бы даже побежала, но нельзя выдавать страх, и она пошла в умеренном темпе, стараясь придать своей осанке уверенность и даже гордость...

Вдруг она увидела идущую навстречу молодую парочку и смело ускорила шаги.

Приближаясь к парочке, Юлия осторожно оглянулась, и ей показалось, что человек в черном пальто все еще стоит на прежнем месте. «Вампир какой-то», – подумала она и остановилась:

– Скажите, ребята, как дойти до ближайшей гостиницы? – спросила она без надобности, так как знала сама.

– 0! Это просто... – парень начал объяснять и вдруг спохватился: – Да мы вас доведем!

– Конечно! – поддержала его девушка. – Мы все равно гуляем.

Юлии как раз этого и надо было. Она еще раз бегло посмотрела в сторону подозрительной машины и потом, по дороге к гостинице, беседуя с молодыми людьми, она одновременно думала: «Староват, пожалуй, для разбойника... седая шевелюра... и вообще иностранец».

– А вон и гостиница! – юноша указал на небольшое двухэтажное здание через дорогу.

Юлия поблагодарила ребят и дальше пошла сама. Весело, в предвкушении тепла и отдыха, она вошла в уютный, чистый вестибюль чик. За конторкой сидела женщина средних лет. Увидев Юлию, она оторвалась от какого-то рукоделия и сухо сказала:

– Мест нет, женщина!

– Что... совсем нет?! – удивилась Юлия.

– Все места забронированы. Ночью придет поезд, будут люди.

Юлия сникла. Этого она не ожидала.

– Можно, я пока здесь посижу? А вдруг не все приедут? – спросила она кротко и предельно вежливо.

– Сидите, если хотите, – регистраторша снова взялась за вязание, не без любопытства поглядывая из-под очков на гостью.

Юлия поставила чемодан, села на стул и, еще не веря в свою бесприютность, стала спокойно оглядывать обстановку: несколько стульев, журнальный столик, в стеклянной вазе живые красные гвоздики. На стенах висели картины: пейзажи летние, зимние... Но сидеть вот так, молча, было неловко и непривычно, и Юлия сказала, просто так:

– Какие чудные гвоздики! Наверное, гости подарили.

– А как же! Конечно! – сказала регистраторша, бросив беглый взгляд сначала на цветы, потом на Юлию.

– Нравится, значит, людям у вас.

– Нравится, как же не нравится! И картины вот нам художники дарят, – сказала женщина, увидев, что Юлия разглядывает пейзажи.

– Красота! Это все ваша местность, наверное, – Юлия, как могла, поддерживала разговор.

– У нас тут дом творчества художников есть, на окраине. Художники любят сюда приезжать, – дежурная вдруг отложила свое рукоделие. – Ну, давайте я поселю вас. Только в трехместную. Завтра, если останетесь, там будете не одна.

Юлия с самого начала не сомневалась, что так и будет. Именно это предчувствие не нарушало ее внутреннего спокойствия.

Служащая долго рассматривала иностранный паспорт:

– А сразу что не сказали?..

Потом она взяла ключ и сама повела Юлию в номер. Когда они поднимались на второй этаж и потом шли по коридору, Юлия просто и охотно отвечала на бесхитростные вопросы о своем житье в Америке.

Они вошли не в трехместный, а в одноместный номер, и там дежурный администратор, ставшая вдруг мягкой и заботливой, сказала, что она будет дежурить и завтра и чтобы Юлия, если что нужно, не стесняясь, обращалась к ней. Она пожелала Юлии спокойной ночи, затем, немного помявшись, тихо, доверительно, почти выдохнула:

– Скажу вам откровенно: мой сын так мечтает уехать в Америку! Так мечтает! Не могли бы вы... Ну, подсказать, посоветовать, как... как это можно сделать? Может, дадите свой московский телефон, и он вам позвонит?

– Ну, почему же нет... могу, – и Юлия написала ей московский телефон.

А через две минуты, когда осталась, наконец, одна, Юлия уже ругала себя за необдуманность, за всегдашнюю свою поспешность действий; хотя, впрочем, не помнила, чтобы ей когда-нибудь приходилось расплачиваться за это. Везло, наверное.

Погасив свет и ложась в мягкую, свежую постель, Юлия думала: «Какая все же разница между друзьями и чужими! Вот уже почти месяц прожила она в Москве. Все дни проводила с друзьями или со старыми приятелями, которых у нее пол-Москвы. Говорили обо всем на свете, но удивительно: никто не расспрашивал ее об Америке! Не потому, что им неинтересно, а просто не было для этого времени. Каждая минута была драгоценна. Им нужна, интересна она сама. И они ей нужны. Очень даже нужны!»

Юлия засыпала со сладкой мыслью о том, что впереди еще целых два месяца полноценной, насыщенной жизни и до этого целый день в провинциальном российском городке, что было настоящей для нее экзотикой.

 

Около пяти часов вечера Питер Лау вошел в вестибюль гостиницы и сделал дежурной приветственный жест рукой.

– Здравствуйте, здравствуйте! – сказала она. – Ваши уже у себя. Вернулись со своей прогулки.

Когда Питер поднялся по лестнице, и дежурная убедилась, что он скрылся, она тут же сообщила сидящей рядом не то сотруднице, не то просто знакомой:

– Из Германии. У кого-то гостит здесь. Сам он владелец строительной фирмы. На какую-то коммерческую выставку в Москву приехал. Вроде, контракты заключает. Смешной такой... разговорчивый...

А Питер, поднявшись на второй этаж, увидел в коридоре женщину, которая пристраивала свои мокрые полусапожки у батареи центрального отопления, где сушились еще чьи-то вещи.

Узнав Юлию, он не удивился и сказал с добродушной улыбкой:

– Так они у вас не высохнут, – и ловко, деловито переставил ее сапожки и так же деловито добавил: – А окно вы зря закрыли. Лучше, если будет открыто.

Узнав его, но, сделав вид, что не узнала, Юлия в первую секунду возмутилась и настроила себя враждебно, но тут же поняла, что злится на себя; за свой вчерашний страх и за ошибку.

– Пожалуй, вы правы, – сказала она, открывая окно, и коротко, любезно улыбнувшись, пошла к себе в номер, не давая завязаться возможному разговору, дабы не пришлось, чего доброго, объяснять свою вчерашнюю трусливую ложь.

Кстати отвлекли и его. В дверях одного номера появился подросток:

– 0! Питер здесь! А мы вас уже ждем.

Юлия уже видела этого мальчика и его родителей утром в вестибюле городского кафе, с лыжами; даже перебросилась с ними несколькими фразами и пожелала им приятной прогулки.

«Как все-таки тесен мир!.. И этот иностранец оказался тут...», – думала Юлия у себя в номере, готовясь к отрадному отдыху после долгой ходьбы по городу и по сырым снежным окраинам. Она покрутила телевизор, нашла какой- то фильм и устроилась на кровати, накрыв одеялом промокшие и замерзшие ноги...

Когда фильм кончился, она еще понежилась в блаженном безделье, потом оделась, спустилась вниз и вышла к ресторану рядом с гостиницей.

В просторном полусумрачном зале ей подали карту меню. «Не красна изба углами, а красна изба пирогами», – гласила обеденная карта, оформленная в духе русских сказок. «Посмотрим», – улыбнулась Юлия. Выбор блюд не очень красен, но Петровские щи и русские блины с икрой ее вполне устроили. Они, в самом деле, оказались очень вкусными, и вообще было приятно тут сидеть и не спешить.

Когда Юлия ждала официантку, чтобы расплатиться, она увидела за дальним столиком знакомую компанию. И они увидели ее и улыбались. А Питер встал и подошел к ней:

– Вы не будете возражать, если мы пригласим вас в нашу компанию? Я имею в виду в отеле? Посидим, поговорим...

– С удовольствием бы, но, к сожалению, я уезжаю. Через час поеду на вокзал.

Питер молчал и казался немного разочарованным. Потом, посмотрев на ее отнюдь не зимние туфли, сказал:

– А как вы доберетесь? Ведь ваша обувь еще мокрая.

И не успела Юлия сказать про такси, которых уже не боялась, как он предложил:

– Я могу отвезти вас. Если, конечно, вы не против.

Теперь молчала Юлия. "А почему бы и нет? Ведь это так удобно ", – соображала она.

– Ну, если вы...

– Конечно, мне совсем не трудно! Я буду рад вам помогать.

– Спасибо. Тогда я буду ждать вас в вестибюле. Через час.

Когда через час Питер увидел, как Юлия стаскивала с верхних ступенек свой чемодан, он проворно взбежал наверх, подхватил и быстро снес чемодан вниз. На улице он бережно уложил его в багажник, и Юлия села в машину с ощущением беззаботности и комфорта... Немного отъехали, и Питер вдруг задумчиво сказал:

– А вы похожи на незнакомку, – потом повернул к ней лицо и засмеялся своим словам.

«Я и есть незнакомка», – пошутила она про себя и тут же спохватилась:

– Меня зовут Юлией.

– Я уже знаю. В отеле узнал, – и он посмотрел на нее с кроткой, виноватой улыбкой.

«Какой забавный... – подумала она, – а регистраторша все разболтала»,

– Я ехал сегодня в Дом творчества художников и, кажется, видел вас издали. Вы шли по полю...

«Этого еще нехватало! Не дай бог, если видел!» – с ужасом подумала Юлия. Она тоже хотела дойти до Дома творчества, посмотреть, но, видимо, заблудилась, попала не на ту дорогу и, когда шла через снежное поле, набрела на мостик. Там было так скользко, что она с трудом, держась за низкие перильца и неловко приседая, пробиралась по нему, думая лишь о том, чтобы никто ее не увидел.

И сейчас Юлия засмеялась и переменила разговор. Чтобы не осталось времени для откровения о своем странном приезде-отъезде, она стала расспрашивать Питера о нем самом.

И пока ехали, он успел рассказать, что живет в Германии, что он художник- реставратор и дизайнер: расписывает камины, оформляет интерьеры в разных стилях. А что хорошо по-русски говорит, хоть и родился в Германии и никогда не жил в России, так это потому, что мать была русская, и он с детства был научен русской грамоте. В Москву он вернется через два дня и пробудет там две недели, а сюда его пригласил знакомый художник. С ним приехал и его московский друг с семьей: просто покататься на лыжах.

Рассказ Питера как раз и занял все время до вокзала. На вокзале он проводил Юлию к поезду. Шли сначала молча, потом он медленно, задумчиво заговорил;

– Интересно все-таки... Я живу в Германии, вы в Америке, а вот встретились в русском городе. Даже не в Москве.

– Да, да, действительно как-то странно, – она вдруг быстро, но внимательно взглянула на его лицо и с удивлением заметила, что оно довольно красиво; даже признаки увядания не портили, а смягчали и облагораживали его.

Седеющий блондин... А до этого казался почему-то рыжеватым, и вообще казался похожим на клоуна; может быть оттого, что был слишком общительным и веселым, и его непрошенная готовность услужить забавляла ее, немного смущала и мешала присмотреться.

Питер почувствовал и перехватил ее взгляд прежде, чем она успела его отвести, и на долю секунды их глаза все же встретились. Почему-то опять не находилось, о чем говорить, и они продолжали идти молча.

Когда подошли к ее вагону, оставалось совсем мало времени до отхода поезда. Она поднялась на площадку; он, без прежней суеты, поставил туда ее чемодан.

– Спасибо вам, Питер, за помощь, – сказала на прощанье Юлия. – Даже неудобно как-то: время потратили... от друзей оторвались...

– Это ничего... я с удовольствием...

Объявили отправление поезда. Проводница попросила Юлию отойти.

– Ну, всего вам доброго! Еще раз спасибо.

– Счастливо доехать!

Они помахали друг другу рукой, и Юлия пошла в вагон. Там нашла свое боковое место, сняла полушубок, села за столик.

Поезд уже тронулся, когда с верхней полки какой-то пассажир обратился к Юлии глухим, полусонным голосом:

– Посмотрите в окно! Муж зовет.

Сдерживая улыбку, Юлия подошла к противоположному окну, но, увидев грустную, как будто прощальную, улыбку Питера, она мгновенно осудила себя за слишком строгий вид и улыбнулась открыто. Питер что-то торопливо объяснял ей жестами, но освещение платформы было тусклым, Юлия ничего не могла разобрать и, лишь пожав плечами, развела руками; и еще видела некоторое время, как он шел рядом с поездом, улыбаясь, с поднятой рукой. Но вот он исчез...

Скоро исчезнут и станционные огни, и опять, как сутки назад, будет смотреть она на свечение снега в потемневших полях и лесах. А около полуночи будет снова Москва...

Глядя в темноту за окном, Юлия думала, что вот и сегодняшний день стал уже прошлым, и это совсем еще свежее прошлое скоро, может быть, через месяц, будет казаться ей сном, как иногда казались сном и картинки ее «книги детства».

«А что, собственно, и было-то сегодня?.. Ведь и не было ничего» – удивлялась Юлия. – Ни местные музеи, никакие культурные памятники она не посетила, а только видела живую жизнь, простую, местами неприглядную и даже грубую, но все равно добрую в своей смиренности и извечности».

Весь этот день еще стоял перед глазами: привычно-озабоченные лица, суета базара, утреннее тихое кафе, булочные, ателье мод, парикмахерская с громким названием «Салон красоты» – всё, как и полагается в центре.

А на окраинных улицах, как в деревне. Юлия долго смотрела на серые ворота, на серую лавочку у ворот, на красные герани в окнах... Все это было и там. За такими же воротами жила бабка Наталья...

Запах поезда и его монотонный стук почему-то всегда располагали к мыслям о давнем, но сейчас все смешалось: те ворота и эти; давнее снежное поле, где она в валенках бежит от собак, и сегодняшнее, где неуклюже скользила по мостику, опасаясь кем-нибудь быть увиденной. Но, может быть, видел Питер!

Юлия вспомнила его теплый взгляд, когда он шел рядом с поездом и то, что она не старалась вникнуть в его жесты; не только из-за полумрака, но и просто потому что не было интереса и хотелось скорее сесть к окну и заняться собой, – вспомнила сейчас об этом и подумала: «Что-то в нем есть такое... что сильно отличает его от всех знакомых мужчин. Какая-то хорошая простота и доверчивость юности не утрачены им, нет явного налета мудрости и главное – ни капли цинизма, самой отталкивающей черты пожилых мужчин... А что, если бы он сейчас очутился в этом вагоне? Сидел бы за столиком напротив нее? Пожалуй, могла бы она рассказать ему, случайному, едва знакомому человеку, все, что крылось за ее несуразной поездкой. Пожалуй, могла бы... Вот и этот что-то уловил», – Юлия с любопытством посмотрела на «верхнего» пассажира, но он лежал, повернувшись к стене, и лица его не было видно.

И другие пассажиры еще не вставали с верхних полок, но, в общем, вагон оживлялся. Все ближе и ближе Москва. Вот уж Игорь восторжествует! Вот уж посмеется! Юлии и самой стало смешно, но чувство все-таки было такое, что путешествие ее состоялось.

 

Цитаты:

«Есть на севере хороший городок…» (Армейская песня военного времени)

«… Добивался я упрямо…» ( «Снегирь», Агния Барто)