Я вмерзал в пригвожденную лазерами пелену холода, нащупывал в ней черепа крыш, выкованных из метеоритного

железа. Я встроил себя мышцами сердца в фантомную колодезность мира, техногенную подачу мысли и света.

Управляемые потоки красной пыли разметались в изъеденных ветром дельтах, инкорпорируя, намагничивая через

радио человеческие судьбы. Пепельная пыль была пережитком прошлого. Пятна земных сознаний гасли

циферблатами единиц в токсичном эфире, излучая подключенную к ним напряженность времени.

Я ускорился за счет верчения колес бензинового тихохода, улучшая дворниками светимость звезд, ускоряя точки

рассвета сжатого в одномерность московского тракта. Неустроенная родина выгуливала торжественный холодок

своего купола.

Я укрылся в сумраке дедовского сада, склеил ферромагнетики земных переживаний холодом Марса, стоя голышом

среди приодетых исповедовавших яблонь. Оторвавшийся, обласканный белым соцветием лист моей души прочертил

пентакли в колыхании бедного света, я сопрягал в кривом пространстве восьмерки тени её имени.

Я засёк красное пятно на подступах к микроскопической школе. Ультрафиолетовые облака отображали устойчивые

вихри. Весь пятый «Б» трудился в одной спирали, выдавая резонансные сглаживавшие боль энергии. Ребята

танцевали на обнесенном валом нарыве земли. Простые коды диско мелодий проносили через человеческие низы

электромагнетизм очищения.

Ни одна планета не готовила для нас такого низкого падения, где, каждый подавивший себя живыми энергиями

любви, страсти, разгонялся собственными ногами и взмывал в нематериальную высь. Воспарявшие газы войны

побудили органику доедать незаконченное прошлыми цивилизациями. Линзы блоков показали вытолкнутую льдом

мезоморфную мумию в таликах кратера. Горизонты его слоев отвечали программным оболочкам коллективного

бессознательного. Класс поднялся на тридцати километровую высоту, завел связи с дальними рубежами космоса.

Небо смыло не согласованные с ним браки, тяжелые алкогольные пары, высосавшие дух воронки.

Сверстники расплылись в осмыслении кодов снятой с креста боли через картины кровавого жора всякой живой твари,

неуловимого нытья душ, покидавших свои ячейки наперекор своим слепым хозяевам. В отведенную нам временную

зону приходили множественные фракталы недопитых до дна событий.

Мы давились смертью друзей, невольно преобразовывая пласты формировавшегося пространства. Мы выходили из

тел, чтобы не привязаться к боли. Мы обрастали оболочками тонких «я». Алло, алло! Я впервые услышал свой в

голос в ячейке небесной телефонии. Недопонятый, покинутый, я продолжал трепыхаться в такелаже рангоутного

дерева в марсианских катакомбах Фусана.

Мороз выпроводил в текучие воды полуострова приземленное кем-то облако. Я проснулся мальчишкой среди ночи,

принимая в сердце вызревший туман желаний спящего города. Иллюзия была переполнена фантомами, одинаковыми

картинками жизни. Стягиваемые горизонтальные линии рождавшихся намерений передавались в видео развертке с

высокой чистотой.

Любой двухполюсной кадр превращался за сумеречной портьерой в «дурной» либо «добрый» сон, любой кадр

подменялся необработанным сердцем шаблоном.

Воинство красной пыли просветил животворный свет. Углы его отражения делали голубой мерклую атмосферу. В

блеклых окнах я искал патоген, плазму человеческой самозабвенно колыхавшейся свечи. Я вошел в совокупность

наших видимых эфирных планов. Сквозь ледяную корку вспученного пинго я радовался ясным лицам

одноклассников, тянулся к своей недосягаемой любви, как к Великому Аттрактору, игравшему с судьбами целых

планет.